Мелани Бенджамин - Я была Алисой
На сей раз принца я не увидела — во дворе толпилась лишь обычная ватага студентов, которые стояли поодиночке либо группками, а некоторые из них отходили назад, продолжая разговоры, и все что-то с энтузиазмом обсуждали. Однако даже при этом всегда находилось несколько человек, которые лениво прохлаждались у фонтана или махали во дворе колледжа битами для крикета, хотя на это, как правило, смотрели с неодобрением.
В тот момент в пределах видимости я была единственной девочкой. Такое случалось нередко, а потому меня это не беспокоило. А мое присутствие, как видно, не беспокоило студентов. В окружении десятков взрослых мужчин — ни один из них не удостоил меня даже взглядом, ну разве что некоторые небрежно мне улыбнулись — я чувствовала себя безопасно, так же, как в детской в окружении женщин. Женщины и мужчины, конечно, отличались друг от друга, я это понимала. Однако мне и в голову не приходило, что кто-то из них опаснее других.
— Мисс Алиса! — Передо мной возник мистер Доджсон. Я и не заметила, как он приблизился ко мне. Он приподнял свой черный шелковый цилиндр. — Как ваша матушка?
— У них, наверное, чайная вечеринка. Она сейчас с дамами, которых привел мистер Экланд. Малыш скоро будет здесь.
— О!
Мистер Доджсон посмотрел на меня с каким-то странным выражением лица, словно не мог решить, смеяться ему или нет. В конце концов он удовольствовался простым кивком.
— Прикс с Иной заняты в детской, а потому сказали, чтобы я шла без них, — снова солгала я и снова подумала, зачем я это делаю. Сегодня мои мысли определенно не желали меня слушаться!
— Я предвидел, что в этот день они скорее всего будут заняты.
С удивлением я подняла на мистера Доджсона глаза. Так вот почему сегодня Подходящий День: он знал, что Прикс с Иной не смогут к нам присоединиться! (Оставшаяся в детской Эдит безмятежно играла с куклами.)
— Так в чем сюрприз? — Я не могла устоять и запрыгала на месте. Как долго я ждала этого! Целых несколько месяцев, во время которых мистер Доджсон уезжал на каникулы. Мы же обычно проводили лето в Уэльсе, где папа собирался строить дом, но в этом году у мамы не было сил, чтобы путешествовать. Она сказала, что в поезде слишком трясет. Поэтому я провела лето дома, в Оксфорде, тихом и сонном во время каникул — никакого сравнения с учебным годом, когда в воздухе ни на миг не смолкает всюду настигающий тебя гомон.
Но, даже прыгая от радости, я с беспокойством заметила, что в одной руке мистер Доджсон сжимал свою аккуратно сложенную в деревянную коробку фотокамеру, а другой — придерживал лежавший на его плече штатив.
— Это и есть сюрприз? — Сердце у меня оборвалось. Я застыла на месте. Опять фотографироваться? Так вот для чего нужен Подходящий День?
— И д-да, и нет. Позвольте мне сделать еще один ваш снимок. Но на сей раз все будет иначе. Хотели бы вы походить по траве босиком?
— Без туфель? — Я посмотрела на него снизу вверх, не веря своим ушам. Ходить — а может, даже бегать — по траве, ощущая ее кожей ног! И никакой досадной, сковывающей оболочки или тесных туфель между мной и землей? Это было одним из моих самых сокровенных желаний, о котором я никогда даже словом не обмолвилась мистеру Доджсону. Но он каким-то неведомым образом все равно узнал о нем. Об этом говорили его голубые глаза, один чуть выше другого, внимательно смотревшие на меня, словно он видел во мне ответ на вопрос, который не мог себя заставить задать. Он всегда так много знал обо мне.
— Без туфель, как бродячая цыганка. Хотите сегодня побыть цыганкой, Алиса?
— Побыть кем-то другим, как вы написали в записке?
— Конечно.
— О, это же здорово! Можно снять туфли сейчас? — Мне так хотелось сделать ему приятное.
Он грустно посмотрел на меня, словно уже рисовал меня в своем воображении в роли цыганки, с улыбкой положил камеру, слегка нагнулся — как всегда, с трудом — и погладил меня по щеке. Его обтянутая перчаткой рука была мягкой, как одеялко, которое я нынче утром положила в новую кроватку для малыша.
— Не сейчас. — Он отдернул руку и оглянулся через плечо, словно боялся, будто кто-то нас мог увидеть. — Пойдемте в дальний угол сада. Я уже отнес туда тент и футляр. Освещение идеальное.
Обо мне он уже не думал — теперь его занимала только фотография: хорош ли свет, не слишком ли силен ветер, не испортятся ли реактивы, нет ли трещин на стеклянных пластинках? Я отлично знала, как много всего могло подпортить дело. Подумав об этом, я разволновалась.
— Вы думаете, получится? — Я проследовала за ним под арку, ведущую за дом в наш личный сад. Споткнувшись о выпирающий из земли камень, я оцарапала мысок туфли. Сердце у меня оборвалось: ну вот, уже испачкалась.
— Кто знает? Разве не интересно будет узнать?
Я кивнула. Конечно, интересно. Это самое веселое, когда фотографируешься, — никогда не знаешь, каким получится снимок. В результате наступал момент, когда в ванночке с химикатами проявлялся образ — сперва на стеклянной пластинке, словно призрак, выплывающий из прошлого, но сразу никогда не было известно, получится изображение отчетливым или навсегда останется размытым. В этот момент у меня всегда захватывало дух. Ощущение напоминало то волнение, с которым распаковываешь подарки.
— Ой, подождите! — воскликнула я.
— В чем дело, Алиса? — Мистер Доджсон терпеливо обернулся ко мне.
— Что на мне должно быть надето? У меня нет цыганской одежды!
— Зато есть у меня. Мне одолжила ее настоящая старая цыганка.
— Правда? — Мне так хотелось ему поверить, поверить, что в двери его комнат вся в кольцах, звенящих побрякушках, обвязанная платками, постучала старая цыганка и вручила ему маленькое цыганское платьице.
Однако мой неусыпный голос разума спросил меня: «А доводилось ли тебе видеть во дворе перед колледжем цыганку? А на Хай-стрит? А в Медоу? И откуда бы она узнала, где живет мистер Доджсон? И чего ради ей нести ему платье?»
Иногда я презирала этот голос.
— Все было действительно так, Алиса. Неужели вы мне не верите?
Я вздохнула. Мне так хотелось ему поверить.
— Вы мудры не по годам, Алиса. Вам об этом известно? Большинство детей вашего возраста с восторгом бы ухватились за идею о цыганке. Но не вы. Вы слишком разумны.
Я не знала, что на это ответить. Мистер Доджсон смотрел на меня так мечтательно, с такой надеждой. Я знала, что, если скажу хоть слово, разочарую его. Потому я просто улыбнулась, позволив себе радоваться этой минуте, этому Подходящему Дню.
Но, отворив ветхую калитку в сад, я не пошла к месту напрямик. Я двинулась вдоль каменной стены, окружавшей сад, хотя так было гораздо дальше. Мистер Доджсон не спрашивал — почему. Он знал. Он знал, что я не хочу, чтобы нас увидели из дома. Я воображала себе — я хотела надеяться, — что никому там до нас нет дела. И все же мама очень бы рассердилась, увидев меня босиком в роли цыганской девочки, возможно даже, рассердилась настолько, что уронила бы малыша. Уж за что, за что, а за это я точно не хотела быть в ответе. Однако меня больше беспокоили Ина и Прикс. Если кто-то из них увидит меня с мистером Доджсоном наедине… При одной мысли о такой возможности все у меня внутри затрепетало. Их ведь не позвали, и чем дольше они находились в неведении об этом, тем лучше для всех, и в первую очередь для меня.
— Вон ваши комнаты, — сказала я, отдалившись от нашего дома на приличное расстояние. Окна на задней его стене выглядели, как маленькие прикрытые глазки — и я почувствовала себя в безопасности. Я указала через весь сад на библиотеку напротив дома декана. — Вы видели, как мы вчера играли в крокет? — Я знала, что мистер Доджсон иногда наблюдал за нами из своих окон, но никогда раньше ему об этом не говорила.
— Боюсь, что не видел, — лаконично ответил он, и я почувствовала, что мы не должны далее обсуждать этот предмет, хотя и не могла взять в толк — почему.
В тени сада было прохладно: стоял октябрь. Я обхватила себя руками, чтобы не озябнуть, и задумалась, не замерзну ли босиком, но решила не показывать мистеру Доджсону, что это меня беспокоит.
Наконец мы очутились в самом дальнем от нашего дома углу сада, который скрывали полыхавшие осенними красками деревья. Там-то и установил свое оборудование мистер Доджсон. Здесь стоял его черный кожаный чемоданчик с реактивами, тонкий прозрачный навес на шестах, затенявший угол, образованный двумя соприкасавшимися стенами (навес приглушал солнечный свет, когда мистер Доджсон снимал нас на улице), а также темный полотняный тент, такой симпатичный и маленький. Он был с меня ростом, а потому мистеру Доджсону приходилось очень низко наклоняться. При этом я едва удерживалась от смеха.
— Ну, где мое цыганское платье?
— За тентом. Но давайте-ка сперва снимем вас такой, как есть.
— Как есть? — Я не смогла скрыть разочарования. Мне и впрямь надоело быть самой собой.
