Василий Швецов - Горькая новь
В тот год церковь у нас уже была, но попа своего не было. В злополучный день служил обедню поп Иван Кузьмин, который собрал ведро самых крупных градин, по весу были они в полтора фунта.
Многие ездили покупать хлеб на степь. Поехали и мы вдвоём с дедом Селивёрстом на двух лошадях запряженных в простые телеги. Купили пшеницы сорок пудов в селе Бураново что на Чарыше. Покупали у хозяина ветряной мельницы, он же нам её смолол.
Бывали стихийные бедствия и другого порядка. В некоторые годы не только весенние, но и летние месяцы бывали холодными, хоть не ходи без шубы. Тогда для хлебов не хватало тепла, и они не созревали до полной спелости. "Не доспела пшеничка - то, зерно - то тонкое, мокроватое", говаривали старики. Поэтому и урожай был низкий, и с выпечкой мучались хозяйки - то он не поднимался, то трескался. Не редки случаи раннего выпадания снега, как это было в 1913 году. Снег завалил половину не убранных хлебов Он растаял, но убрать успели не многие, снова выпал снег и уже окончательно. Осталось не убранным и у нас более полутора десятин пшеницы в Кашиной яме. Сжали весной следующего года. Но все эти бедствия оказались мелочью, по сравнению с коллективизацией, которая постигла всю страну на многие годы.
* * *"Маленький, горбатенький, все поле обскакал,
домой прибежал и всю зиму пролежал".
Старый и малый знали эту не мудрящую загадку про серп. Но сейчас этот инструмент можно увидеть только нарисованным в паре с молотом. А ведь ещё до пятидесятых годов его использовали для жатвы хлеба. Редко кто умел косить литовкой с граблями, но жать серпом умели все с десятилетнего возраста. В каждой семье, смотря по количеству пригодных к работе человек, на каждого был серп. В нашей семье было восемь. Почти у каждого, кто жал серпом, есть отметины на нижнем мягком месте левой ладони. Пока учишься держать серп правильно и резать стебли, острые маленькие зубья горбатенького не раз снимут кожу на руке. Зато гордишься этим, как боевыми шрамами - знаешь, что жнёшь не хуже других. Разумеется, все мы с детства, по своей силе, работали в сельском хозяйстве во главе с отцом. Не могу сейчас даже понять, хозяйство деда было средним, а почему - то каждый год мы обязательно работали в людях, то пахали, то косили, то жали.
Более состоятельные, нанимали жать приезжавших киргизов, или в отработку нанимали машину, или устраивали помочи, но большинство управлялись своими семьями. Знали пахари свою землю и сеяли столько на десятину, сколько надо, Чтоб не был густой или слишком редкий. Высей сверх нормы поляжет. Не досей, будет колос от колоса, не слыхать голоса. В мокрую землю посей непротравленное в извести зерно - нарастёт жабрей. Жать хлеб с засохшим осотом и жабреем, равносильно, что держать руки на горячих угольях, поисколешься острыми мелкими шипами. Наравне с мужчинами за день нажинали по 80 - 100 снопов их жены. А некоторые женщины нарезали больше мужчин и их снопы увязывались плотнее. Снопы ставились по семь в суслоны и по десять в кучи, где они досушивались. Просохшие их, уже в санях, застеленных палатками, свозили в клади. Ни один колосок не оставался на полосе, каждым зёрнышком дорожили. Тогда знали цену кусочку хлеба, который называли "Христовым телом" и считали большим грехом выбросить в помойку. Двенадцать пудов на едока всегда было отсыпано в амбаре, отмерено и на семена. Гораздо легче была жатва машинным способом. Машинист сидит все же на беседке, хотя сбрасывание стеблей с полки не лёгкая для рук работа. Но машин в селе мало, да и сжать, их хозяева, едва успевали себе. Проще всех в селе можно было договориться с Петром Михеевичем Новосёловым, у которого была жнейка. Славный он человек, уж как - нибудь выкроит время и поможет. Помогал людям, в основном попавшим в беду, по болезни или ещё по какому - нибудь несчастью. Многие жатву проводили помочами. Подходит к воротам ограды проситель и с поклоном приглашает пожать батюшко хлебец. Каждый знал, где его полосы и на следующий день, взяв с собой серп, если была возможность, ехал на помочку. Званных, а порой и не званных собиралось так много, что к полудню, окончив жатву у одного, переходили всем народом на соседние полосы, не спрашивая, кто их хозяин. А вечером все помочане, с захребетниками, сходились к хозяину пировать. На столе была только капуста, хлеб, а у пасечников и мёд, и вдосталь, пива, от двух стаканов которого немели все члены тела, сознание мутилось, всплывали какие - либо обиды, вспыхивали ссоры, а за ними обязательные драки. Утром следующего дня с синяками приходили опохмеляться и просить друг у друга прощения.
* * *Без льна так же не обходилось ни одно хозяйство. А как он красиво цветёт! Светло - синие густые мелкие лепестки на верхушках стеблей, умытые утренней росой, слегка покачиваясь, словно улыбаются. Таким он остаётся на весь день в пасмурную и дождливую погоду, но в солнечный день его цветочки закрываются. Мой отец любил ранним утром рассматривать этот живой ковёр, из узкой и длинной полоски, как будто нарисованной художником. Такие же крашеные ленточки на соседних полосках. Но рвать лён, когда он вызреет - это была самая грязная, в наклон работа. Ведь его рвали всегда в дождливую погоду, когда нельзя жать и убирать хлеб. Вырванный, головками в одну сторону, расстилали тонким слоем где - либо на отаву. Место, где постелен лён, для нас пастушков, было заповедно. Угоняй от сюда скотинку подальше, иначе наживёшь беды. Вот уж когда уберут со всех полей хлеб и поснимают вылежавшийся лён, коровьи охранники меньше следят за стадом. Свезут лён домой, тогда начинается трудоёмкая и пыльная работа. Сначала женщины сушат лён в банях и на моей памяти не один десяток бань, в том числе и наша, сгорела вместе со льном от недосмотра. Конечно, за это всегда винили баб. Высохший лен мяли, то - есть отделяли волокно от кострики. Потом трепали специально сделанными трепалами, После этого чесали на железных щётках. В зависимости от вида обработки куделю называли: отрепи, изгреби, пачеси и оставшееся чистое волокно. Пряли в ручную, перекручивали всё волокно женщины от семи лет и до старости. Пряли днём, пряли, при лампе ночью, пряли и в темноте. Пряжу из одинаковой кудели отдельно сматывали на пятичетвертовое мотовило, с которого снимали в полмотках. Иногда пряжу красили в нужный цвет. Потом развивали на воробах основу на стан для тканья. Устанавливали в комнате ткацкий станок, называемый кроснами. Ткали в две, в четыре и даже в двенадцать ниченок, красиво с узором, но чаще всего простой белый холст. А вытканный его надо было несколько раз мыть на реке да колотить вальком, да расстилать в огородах, чтобы отбеливался. И только потом шили нужные вещи Ходили с прялками и кума к куме и девки к своим подружкам. Вот приходят с прялками на весь день к куме Александре это к моей маме кума Евгения, кума Настасья, кума Кристина, да кума Елена, да кума Василиса. И наберётся этих кум до десятка, а то и больше. Хохот, говор, одна другую перебивают, не поймёшь, кто и что говорит. Косточки всей деревне перемоют, обо всё посплетничают.
Рассказывает кума Елена: - Прибегает ко мне Сонька, Аганькина сестра ей по секрету сказала, что с моим Ванюшкой сговорились вечером встретиться на гумне у Нехая. А у неё возьми да Егор приехай с мельницы, ну Аганюшка силь - виль да от мужа - то не ускочишь. Подходит урочный час, мой сидит и ногами сучит. А я и говорю ему, что снесу сито к Акулине, он знает - когда мы с ней встречаемся, то меньше часа не судачим. Я за дверь и через заборы напрямую на гумно к Нехаю. Уже темненько так было. Сижу, жду, а у самой сердце вот - вот выскочит. Слышу топ - топ и тихонько спрашивает: ты здесь, я тоже тихонько говорю - ага. А самою начал смех разбирать, не знаю, как утерпела. Ну, сделали мы своё дело, а я возьми да его укуси, да больно так, он зашипел, но стерпел. Ну, ты мол, подожди, я вперёд пойду. Подождала не много, прихожу домой, мой кобель делает вид, что уже спит. Утром спрашиваю, чё ето у тебя на шее. И тут не вытерпела и захохотала, да ему все и рассказала. Он разъярился, норовил мне по морде съездить, а потом тоже очень долго хохотал. Бабы смеялись, и каждая примеривала этот случай на свой лад.
Наверное, каждая из них дома больше бы напряла, чем на этих посиделках. Но пряжа была только поводом. Делали и так называемые, супрядки - это когда приходило несколько соседок и родственниц, и было это сродни помочам. За эту помощь хозяйка отводила в тот же вечер или в другой, стол с выпивкой. Прядильщицы приводили с собой на званый, заработанный вечер своих мужей.
* * *Молотьба - завершающий этап всех трудовых процессов хлебороба. Ждёт мужик санного пути с морозцем, так как время для молотьбы - зима. Мой дедушка по отцу любил всё делать прочно и красиво. На сложенные им клади снопов, у самой дороги в половине горы Язёвского седла, проезжавшие мимо люди, всегда засматривались, удивлялись и хвалили: "Ну и мастер же Селивёрст, его клади словно смеются". А через дорогу свои клади делал тоже мой дедушка по матери, Родион, но разница в укладке была большая, уж той прямоты и ровности стен не было. Если бы посмотрели вы тогда на клади Василия Белькова или Ивана Чембулаткина и некоторых других горе - хзяев, то непременно бы улыбнулись. И вкось и вкривь, и сплошные карнизы. Но, надо отдать должное, хлеба у Белькова всегда были полные амбары, да и Чембулаткины не бедовали.
