Трейси Шевалье - Тигр, светло горящий
Апрель 1792
II
Глава первая
Анне Келлавей иногда казалось, что у нее на запястье веревочная петля, другой конец которой привязан к окну комнаты, выходящему на улицу. Чистила ли она картошку, стирала ли белье, вычищала золу из печки, в самый неподходящий момент — когда руки были в грязи, белье оставалось неотжатым, а из печи вылетала сажа — ее тянуло выглянуть в окно. Часто ничего особенного там не происходило, но изредка ее любопытство вознаграждалось чем-нибудь интересным: женщина в шляпе с длинными павлиньими перьями, мужчина, несущий ананас словно младенца, мальчишка, тащивший выдранный с корнем лавр, кроне которого была придана форма голубя. Мейси или Джем позвали бы остальных, чтобы и они посмотрели на эти диковинки, но Анна предпочитала вкушать эти зрелища в одиночестве.
Сегодня не было ни картошки, ни золы, ни белья, которые отрывали бы ее от окна, — сегодня был понедельник Пасхи, и она решила отдохнуть. Мейси и Джем убирались после обеда, а Анна взирала на толпы людей, шествующих мимо Геркулес-комплекса. Многие женщины были выряжены в новые пасхальные одеяния и шляпки. Она никогда не видела такого многоцветья, таких ярких одежд, таких смелых вырезов на платьях и таких удивительных полей у шляпок. Одни были украшены обычными нарциссами и примулами, как и в Пидлтрентхайде, но на других красовались экзотические перья, пачки многоцветных ленточек, даже фрукты. Сама она никогда бы не стала носить лимон на своей шляпке, но готова была восхищаться женщинами, которые делали это. Анна предпочитала что-нибудь попроще и потрадиционнее: плетеночку из маргариток, букетик фиалок или одну ленточку, вроде той синенькой, какую она видела на шляпке какой-то девушки — лента свисала ей на спину до самых колен. Анна Келлавей с удовольствием надела бы такую, хотя, может быть, и покороче.
В толпе шел человек, держа на голове поднос, на котором лежали белые булочки. Человек выкрикивал: «Горячие булочки крестиками! Четыре штуки за пенни, скидка на Пасху, булочки крестиками! Покупайте, торопитесь. Последний день в этом году!» Он остановился прямо под окнами перед объявившимся покупателем. С другой стороны появилась мисс Пелхам в шляпке, украшенной маленькими желтыми ленточками. Анна фыркнула, пытаясь сдержать душивший ее смех.
— Ты чего, ма? — спросила Мейси, подняв взгляд от стола, который она протирала.
— Да ничего. Просто мисс Пелхам в дурацкой шляпке.
— Дай-ка посмотреть. — Мейси подбежала к окну, посмотрела вниз и начала хихикать. — У нее такой вид, будто ей на голову вывалили копну сена!
— Тише, Мейси, она тебя услышит, — шикнула мать, хотя и без излишней строгости.
Пока они вдвоем стояли у окна, внизу по улице неспешной рысью проскакала лошадь, впряженная в необычную двухколесную повозку, перед которой вправо и влево расступались обладательницы шляпок и потенциальные покупатели булочек крестиком. Повозку отличали большие колеса и необычные размеры — коротенькая и узкая, она имела высокую крышу, а сбоку на ней черными буквами было начертано:
«КОРОЛЕВСКИЙ ЗАЛ АСТЛЕЯ И НОВЫЙ АМФИТЕАТР с гордостью сообщают о начале НОВОГО СЕЗОНА.
СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ!
Удивительные номера удивят и поразят вас!
Двери открываются в 5.30, начало в 6.30».
Анна и Мейси Келлавей разинули от удивления рты, потому что, когда двуколка оказалась перед домом мисс Пелхам, с подножки спрыгнул мальчишка и сказал что-то хозяйке, которая нахмурилась и показала на окно Келлавеев. Анна подалась назад, но не успела вовремя оттащить Мейси.
— Подожди, ма, она зовет нас! — Мейси снова потянула мать к окну. — Смотри!
Мисс Пелхам продолжала хмуриться (что она делала всегда, когда сталкивалась с чем-либо, связанным с Келлавеями), но и в самом деле показывала на них.
— Я спущусь, — сказала Мейси, поворачиваясь к дверям.
— Никуда ты не спустишься. — Анна остановила дочь ледяным тоном и положила руку ей на плечо. — Джем, спустись и узнай, что им надо.
Джем прекратил драить кастрюлю и припустил вниз по лестнице. Мейси и Анна смотрели из окна, как он обменялся несколькими словами с мальчишкой, который после этого вручил ему что-то белое. Джем несколько секунд разглядывал то, что оказалось в его руке, а мальчишка тем временем запрыгнул в двуколку, кучер легонько хлестнул кнутом по шее лошади, и та продолжила свой путь вдоль Геркулес-комплекса к дороге на Вестминстерский мост.
Джем тут же вернулся наверх с озадаченным выражением на лице.
— Что такое, Джем? — спросила Мейси. — Что там у тебя?
Джем посмотрел на клочок бумаги.
— Четыре билета на сегодняшнее представление мистера Астлея с его личным приглашением.
Томас Келлавей поднял голову и прекратил строгать березовую доску.
— Никуда мы не пойдем, — заявила Анна. — Мы себе этого не можем позволить.
— Нет-нет, мы ничего не должны платить за эти билеты. Он их нам подарил.
— Не нужна нам его благотворительность. Если захотим, то и сами купим себе билеты.
— Но ты только что сказала… — начала было Мейси.
— Никуда мы не пойдем.
Анна чувствовала себя, как мышь, которую кот гоняет из одного угла комнаты в другой.
Джем и Мейси посмотрели на отца. Томас обвел их всех взглядом, но ничего не сказал. Он любил жену и хотел, чтобы и она любила его. Он не хотел перечить.
— Ну, ты закончил мыть кастрюлю, Джем? — спросила Анна. — Когда закончишь, мы все можем пойти прогуляться.
Она повернулась к окну, руки у нее дрожали.
Мейси и Джем посмотрели друг на друга, и Джем снова занялся кастрюлей.
Глава вторая
За две недели, что они прожили в Ламбете, Келлавей почти не выходили за пределы ближайших к их дому улиц. Да и зачем? Все нужные лавки и палатки были на террасе у Ламбет-грин, на дороге Вестминстерского моста или на Лоуер-марш. Джем вместе с отцом бывал на лесопилках у реки вблизи моста. Мейси с матерью ходила в Сент-Джорджс-филдс — посмотреть, можно ли там вывешивать белье на просушку. Когда Джем предложил семейству прогуляться в пасхальный понедельник через Вестминстерский мост и посмотреть Вестминстерское аббатство, все восприняли это предложение с энтузиазмом. В Пидл-Вэлли они часто гуляли, и их нынешняя ламбетская пассивность казалась им странной.
Они отправились на прогулку в час дня, когда другие ели, или спали, или сидели в пабах.
— И как же мы пойдем? — спросила Мейси Джема, понимая, что лучше не адресовать этот вопрос родителям.
Анна цеплялась за руку мужа, словно боясь, что ее может унести сильный порыв ветра. Томас, как обычно, улыбался и глазел по сторонам с видом простака, которому все равно, куда его поведут.
— Давайте пойдем напрямик к реке, а потом берегом до моста, — предложил Джем, понимая, что именно он должен выбрать маршрут, потому что он единственный из Келлавеев уже успел немного познакомиться с окрестностями.
— Уж не та ли это короткая дорога, о которой говорила эта девчонка? — спросила мать. — Я не хочу идти по дороге, которая называется тропой Головореза.
— Не, это другая, — солгал Джем, подумав, что его мать еще не скоро выяснит, что это и в самом деле тропа Головореза.
Сам Джем узнал это очень скоро после того разговора с Магги. Он понимал, что его семейству понравится эта дорожка, потому что она проходила по пустынным полям, и если идти спиной к домам и не смотреть вперед на Ламбетский дворец или на склады у реки, то можно вообразить, что ты где-то за городом. Когда-нибудь, думал Джем, он найдет дорожку, которая и в самом деле выведет его за город. Может быть, Магги поможет ему в этом.
А пока он вел свое семейство мимо Карлайл-хауса, соседнего особняка, в направлении Ройал-роу и вдоль него к тропе Головореза. Там было очень тихо — ни одного прохожего, а поскольку сегодня был праздник, то и на огородах почти никто не работал. Джем был благодарен и за то, что светило солнышко, а небо было ясным. В Ламбете небо редко бывало синим даже в солнечные дни. Чаще оно выглядело мутно-желтым от дыма очагов, пивоварен и стоящих на берегу Темзы мануфактур, производящих уксус, текстиль и мыло. Но вчера и сегодня предприятия были закрыты, а печи у многих не топились, поскольку погода стояла теплая. Джем смотрел в настоящее голубое небо, так хорошо знакомое ему по Дорсетширу, на яркую придорожную зелень травы и кустарников. Он вдруг понял, что улыбается этим цветам, которые были такими естественными и в то же время заявляли о себе куда громче, чем любая лондонская ленточка или платье. Он стал двигаться медленнее, перешел на неторопливый шаг, отказавшись от той быстрой, нервной походки, какую усвоил после переезда в Ламбет. Мейси остановилась, чтобы сорвать несколько примул. Анна прекратила цепляться за мужа и опустила руки. Томас принялся насвистывать «За горами далеко» — песенку, которую он часто напевал во время работы.
