Владимир Фомин - Белая ворона. Повесть моей матери
Так думала я тогда. Через много лет мы с Димкой встретились довольно холодно. Он спросил меня:
– А хочешь знать, почему мы расстались?
– Не хочу, – сказала я. Мне было совсем не интересно. Всё, что было, была лишь одна из книг, прочитанных мною, где я была главным героем. Но книга была закончена, прочитана и помещена в мою библиотеку. Уже ничего нельзя было не прибавить и не убавить.
А как же вечная как Бог любовь? Противоречия здесь нет. Независимо от разных обстоятельств жизни, любовь остаётся вечной. Не Димка – олицетворение вечной любви, а чувство, которое, как и всё живое, рождается, умирает и вновь возрождается подобно тому, как приходит и уходит весна, а через год вновь приходит, но уже другая весна. Но разве оттого, что она другая, она может быть менее прекрасной и перестаёт быть весной? Весна любви приходила ко мне пять раз, вначале через два-три года, затем через 12 и 20 лет. Димка был лишь первый предмет, который попался ей под руку. Сидели за одной партой: вот и подрались, а потом и влюбились. А если спросить меня, которого из этих мужчин я любила сильнее, то скажу: "Всех в равной степени, потому что всех любила на полную мощность своих сил, которые не убывали со временем; всех их, как в первый и в последний раз".
Сейчас у меня две версии, почему мы расстались.
Родители (мама и тётя) всегда контролировали, с кем мне дружить и за моей спиной делали свои тёмные дела. Когда однажды с институтской подружкой мы решили вместе отдохнуть на юге, они не захотели отпускать меня с ней. Со мной разговаривать было бесполезно, так как с 14-лет, когда я стала жить от них отдельно, я почувствовала вкус свободы и перестала быть послушной хорошей примерной девочкой. Тогда они уговорили девушку написать мне письмо, что она передумала ехать на юг. Второй случай их подлых махинаций случился после первого курса института летом. Чтобы заполнить пустоту после расставания с Димкой, я проводила время с молодым человеком, который был старше меня на восемь лет. Он бывший моряк, мастер спорта, только что окончил энерготехникум. Он относился ко мне как к балованному ребёнку, напоминая Воваку, жениха из детства, ценил во мне девичью чистоту и не собирался посягать на неё, хотя мы вовсю целовались, и даже с удовольствием. Он не слюнявил, как Димка, а я таяла как снегурочка в объятиях сильного мужчины. Внутри меня возникали неведомые ощущения, как волны на море. Мне было хорошо, как у Христа за пазухой. Ещё бы немного, и я бы влюбилась в него, и моя жизнь потекла бы по другому сценарию, возможно, более благополучному, как и у других людей.
Сашка уехал работать в Киров, писал мне шуточные письма, дарил подарки. Но никаких серьёзных разговоров у нас не было, и любви у меня к нему не было. Мне просто льстило, что у меня был такой взрослый кавалер. Однажды, приехав в отпуск, он пришёл на танцы пьяненький и там похвастался, что скоро женится на мне. Родственники сообщили матери, и вскоре я получила от маминой двоюродной сестры Руфины письмо, в котором она сообщала мне, что Сашка много лет сидел в тюрьме, что он пьяница, развратник и хулиган. Это письмо я отослала к Сашке. Он тут же приехал в Кинешму и с письмом явился на работу к Руфине, обличил лгунью, был скандал. Когда на улице я встретилась с Руфиной, и она созналась, что писала письмо под диктовку Марии Васильевны и моей мамы, а Саша – очень хороший человек. Руфа просила меня не верить написанному в письме. Вскоре после скандала у неё развилось онкологическое заболевание, она умерла после операции на шестой день в страшных муках в возрасте 32 лет. Но камень был брошен, и моя симпатия к Сашке исчезла навсегда.
Вероятно, и в случае с Димкой произошло то же самое. Все его письма они изорвали, а ему написали как бы от моего имени, что он больше мне не нужен. Возможно, для большей достоверности они подговорили кого-то оболгать ему меня, как оболгали Сашку, и Димка поверил.
Версия вторая. Всё-таки мы были немного неподходящими друг для друга людьми. Иногда, когда Димка обнимал меня, сквозь одежду я чувствовала некоторые выступающие части его тела. Я не придавала этому значения, хотя мне это не нравилось: он мальчик – потому и топорщится от поцелуев. У меня же не было того, что могло топорщиться. Мне даже бюстгальтер ещё не было на что одеть. Судя по Димкиной внешности, он, вероятно, не был русским: черноволосый, черноглазый, с жёсткой щетиной на лице. У него было более ранее половое созревание. Он понимал, что от меня ему ничего не отколется, и, если не сознательно, то, конечно, подсознательно, он желал других отношений. Вот и оборвалась тропинка у обрыва.
6. О любви. Славик
Любовь – как наркотик. Получив первую дозу и узнав, как это хорошо, желаешь повторить. Если первая любовь пришла сама, как бы упала на меня внезапно с неба, то вторая была для меня сознательным воплощением моего сильного желания. Надо было спешить.
"Не шути с любовью и, балуя, от живого чувства не беги.
Береги девчонка поцелуи, но смотри, не перебереги.
А не то, с ноги проснувшись левой, щуря потускневшие зрачки, ты проснёшься нудной старой девой, полной злобы к людям и тоски".
Но кого любить?
"Уж лучше голодать, чем что попало есть, и лучше быть одной, чем вместе с кем попало".
Зачем тратить огонь души на недостойных? Мой избранник должен быть лучшим среди ребят, особенным, неповторимым. В мед. институте было поровну юношей и девушек. Если девушек без трудового стажа принимали в институт, когда они набирали десять баллов из десяти, то ребят без стажа и после армии брали и с тройками. Поэтому те, кто не могли поступить в технический вуз, самые тупые, шли в медицинский – такие были мне неинтересны. Конечно, встречались и очень умные и развитые студенты, однако, внешность в то время имела для меня очень большое значение. Как можно влюбиться даже в самого умного, если зубы у него прокуренные, редкие и жёлтые, на голове намечается плешь, а из под манжетов выглядывают покрытые густым чёрным волосом руки? Никогда! Даже страшно. "
Один не тот, потом другой не тот, оглянешься, а сердце уж остыло.
Когда ж в дали единственный мелькнёт, его окликнуть уж не хватит силы".
Очень умные парни учились в энергоинституте, и девушки стремились выйти за них замуж. Это было удобно, так как в этом случае они получали направление по месту работы мужа, то есть в город, а не в село. Но у меня не было никаких шансов. С ними надо было знакомиться где-то на вечерах, на танцах, но кто же подойдёт ко мне, к закомплексованному очкарику? Это ведь обо мне была песня: "А у нас во дворе", переделанная студентами на свой лад:
"Я гляжу ей вслед, ничего в ней нет, руки – ничего, ноги – ничего, головы в ней нет – ничего в ней нет".
Я не стала ждать милости от природы, и стала активным звеном в любви: сама любила, сама увлекала, сама разлюбляла.
Что может быть лучше и прекраснее любви? Когда любишь, то счастлива, и жизнь наполняется смыслом, но именно тогда, когда любишь сама, а не тогда, когда тебя любят. Хуже демьяновой ухи, когда к тебе лезут с назойливой любовью, а тебе это совсем не нужно. Тяжело и тогда, когда тебя любят искренне и благородно, а ты не можешь ответить тем же, и чувствуешь себя должником. Ведь сердцу не прикажешь, и ты только можешь сострадать любящему тебя.
Сострадать – от слова "страдание", но какая же радость может быть в страданиях? Ты сострадаешь нищему, и подаёшь ему милостыню потому, что не можешь не подать, так как необходимо уменьшить собственное чувство дискомфорта при виде чужого несчастья, и оно уменьшается, когда уменьшаются страдания нищего. Видеть нищего неприятно, хочется, чтобы нищие не существовали. Сострадание – жалкая тень любви. Отвечать взаимностью тем, к кому душа не лежит – всё равно, что подавать милостыню нищему. Это унижает любовь. Я никогда не подавала милостыню в качестве любви.
Я училась на третьем курсе. Мне было 19 лет, когда я заметила Славика, тоже студента третьего курса из параллельной группы. Я видела его уже третий год, но в тот день он был с очень красивой девушкой. Оба высокие, стройные, красивые и счастливые шли по улице, взявшись за руки. Самая чёрная зависть пронзила меня, и из глаз посыпались искры. У меня всегда была повышенная самовнушаемость, и развитое воображение, и я, собирая отдельные факты, всерьёз считала, что у меня дурной глаз, так как с теми, на кого я плохо поглядела, случались несчастья. Например, распадались пары. Вероятно, я фиксировала только те факты, когда это случалось, и забывала, когда не случалось. Когда меня обидят, я часто ощущала, что независимо от моей воли, тем более, от разума, так как происходило это молниеносно, возникали вспышки внутри, как толчок мгновенный и сильный. Я бы назвала это мгновенной яростью, которая выходила из меня через глаза, блеснув как молния, не оставляя следа. Это иногда происходило и без обиды, просто так, и вызывало удивление. Я стала бояться, не приношу ли я этим вред людям, так как слышала о сглазе и порче. Я стала работать над собой, чтобы научиться управлять этими стихийными явлениями, как в детстве научилась управлять снами и просыпаться по собственному желанию. Когда из глаз вдруг что-то вылетало, я зажмуривала глаза и мысленно говорила: "Простите, я не хотела, я не нарочно, я беру это назад". Потом все эти явления прошли бесследно.
