Ларс Хусум - Мой друг Иисус Христос
Силье
Впервые после Мириам я влюбился. Я встретил ее в своем любимом месте – в баре «Санкт-Педер». Я часто ходил туда один выпить пива – садился где-нибудь и сидел до самого закрытия, а потом шел домой, чувствуя себя таким же, как все. Она сидела за столиком с темноволосой девушкой, похожей на мальчика, и тощим парнем. Они говорили обо мне, но не с осуждением, а скорее с любопытством. Вдруг тощий парень оказался передо мной:
– Привет, я Якоб. Я из компании вон той красивой блондинки, которой ты показался очень симпатичным. Не хочешь пересесть к нам?
Я удивился, и мне удалось только пробормотать:
– Почему бы и нет, с удовольствием.
Я уселся рядом с блондинкой, которую звали Силье. Она смущенно улыбнулась мне. Напротив нас сидело двое ее друзей. Якоб спросил довольно равнодушно, чем я занимаюсь.
– Ничем. Я ничем не занимаюсь.
– Ты безработный?
– Нет.
– Учишься?
– Нет, ничего не делаю.
– А на что же ты живешь? – парень удивился.
– Я богатый.
Тут в разговор вступила темноволосая девушка, ее звали Камилла.
– А откуда у тебя твое богатство? Сам заработал?
– Нет, родители.
– Ты живешь на родительские деньги? Разве это не стыдно? Мне даже на билет домой они не дают денег.
Я безразлично пожал плечами. Не она же посчитала меня симпатичным, так что мне было все равно, что она про меня думает.
– А они как, рады, что ты бездельничаешь?
– Не знаю.
– А они чем занимаются?
– Они погибли…
За столом повисло молчание. Я не знаю, правильно ли поступил, но я сказал:
– Они погибли в автомобильной аварии, когда мне было тринадцать.
Они все еще молчали.
– И моя мама оставила очень много денег.
– Мама? – заинтересовалась Силье.
– Да, мама. Она была поп-певицей, а отец – почтальоном.
Силье проявила любопытство:
– Твоя мама была поп-певицей и погибла в аварии?
– Да, отец заснул за рулем.
– Твоя мама Грит Окхольм?
В ее голосе звучала надежда.
– Да, именно.
Вновь настала тишина. Они тревожно переглядывались, и Силье наконец осмелилась сказать:
– Я – солистка, Якоб – басист, а Камилла – гитаристка в группе «Грит Окхольм Джем».
Силье весь вечер говорила о недооцененной глубине маминых песен, о мелодиях дивной красоты, к которой никто из отечественных исполнителей так и не смог приблизиться. Она много улыбалась, прикасалась ко мне и нежно смотрела мне в глаза. Я совершенно не привык к такому вниманию со стороны красивых девушек, а потому ужасно растерялся. Я заикался и говорил что-то невпопад, а затем нервно улыбался, но чем больше я терялся, тем чаще она прикасалась ко мне. Мое тело не вмещало меня. Спустя некоторое время те двое ушли. Они вежливо попрощались, даже не пытаясь позвать Силье с собой, и оставили ее со мной наедине. Я краснел и запинался и совсем не выглядел опасным.
В два часа бар закрылся, пришло время прощаться с Силье. Мы обнялись и неловко продолжали стоять друг напротив друга. Она первая прервала молчание:
– Я здорово отдохнула. Приятно было с тобой пообщаться.
– Взаимно. Было весело.
И мы опять замолчали, казалось, на целую вечность. Мы стояли и выжидающе смотрели друг на друга. Наконец Силье сказала:
– Не хочешь как-нибудь еще встретиться?
– Можно, это было бы классно.
Она улыбнулась:
– Отлично. У тебя есть чем записать?
Я порылся в карманах и выудил оттуда ручку.
– Мой телефон – 22416936. Успел записать? 22416936.
– Записал. – Я показал ей, что номер записан у меня на ладони.
– Позвонишь?
– Да.
– Когда?
Я слегка растерялся и промычал:
– Не знаю. Ты хочешь, чтобы я прямо сейчас сказал?
– Завтра?
– Не знаю.
– Позвони мне завтра.
– Хорошо, завтра позвоню.
– Договорились. Буду ждать с нетерпением. – И она быстро поцеловала меня в губы.
* * *Весь следующий день меня тошнило от волнения. Я был уверен, что ей не понравится, если я позвоню. Поздно вечером я набрал первые четыре цифры ее номера, но набрать оставшиеся так и не смог. Я положил трубку, преисполненный грусти и разочарования, закрыл глаза, закутался в одеяло с головой и попытался заставить себя заснуть. В час ночи раздался телефонный звонок.
– Алло.
– Привет. Разве мы не договорились?
Через две секунды я узнал голос Силье.
– Договорились, – пробормотал я в смущении.
– Тогда я кладу трубку, а ты мне перезваниваешь.
– Что?
– Я положу трубку, а ты перезвони мне.
– Зачем?
– Потому что мы так договорились. – И она положила трубку.
Я в замешательстве посмотрел на телефон, но в итоге все-таки набрал ее номер.
– Привет, это Силье.
– Это Николай.
– Привет-привет, что-то ты поздновато звонишь, – дразнилась она.
– Да, так уж вот получилось.
– Не извиняйся. Надеюсь, у тебя сегодня был хороший день?
– Отличный день.
– Чем занимался?
– Да так, ничем особенным.
– Так почему же не позвонил пораньше?
– Извини.
– Не извиняйся. Мы же уже разговариваем. Мне просто интересно.
– Я слишком нервничал. Меня тошнило.
Наступила пауза.
– Правда? Как мило.
Так мы стали встречаться с Силье.
Все то время, что мы встречались с Силье, я искал чудовищ под кроватью, но ничего страшного не происходило. Если бы мне удалось избавиться от своего узла, я бы, возможно, и смог расслабиться, довериться ей и себе, но узел-то был! Он говорил о том, что все может разрушиться в любой момент и даже точно разрушится, причинив невероятную боль.
Было сложно привыкнуть к тому, что я с ней встречаюсь. Мне приходилось интересоваться всевозможными вещами, в том числе ее группой, хотя мне совершенно не казалось прикольным то, что она пела в ансамбле имени моей мамы. Мне это напоминало какой-то инцест, о чем я ей и сказал. Это слово показалось ей отвратительным, но она принимала мое нежелание ходить на ее выступления, хотя они и составляли большую часть ее жизни. Она очень хотела бы, чтобы я разделил с ней ее хобби, но этого не хотел я. Кроме того, она требовала, чтобы мы не прирастали задницами к дивану. Она заставляла меня общаться с ее друзьями. Она изучала музыку и всякий раз, когда Камилла брала в руки гитару, тащила меня за собой. Камилла не доверяла мне. Я казался ей подозрительным, но, пока я доставлял радость Силье, меня терпели. Она даже угрожала мне. Как-то раз она сказала: «Николай, если ты когда-нибудь обидишь Силье, я возьмусь за тебя. И ты пожалеешь. Я тебе это обещаю». Эта угроза была расплывчатой, потому что, естественно, я бы пожалел о содеянном, и все же Камилла меня немного пугала.
Почему-то я странно реагировал на прикосновения. Мои мышцы начинало сводить, когда Силье слишком активно приставала ко мне. Я отстранял ее и принимался массировать икру. Чаще всего судорога поражала левую икру, что было необъяснимо, ведь эта часть тела явно играла не главную роль в сексуальных играх. Силье никогда даже не ласкала ее. Из-за моей реакции в первое время мы практически не сблизились физически. Как-то мы сидели на диване и целовались, и я положил руку ей между ног. Ее дыхание стало прерывистым. Моя рука спокойно лежала, и я не понимал, что мне сделать, а затем начал совершать ею скользящие движения – вперед-назад. Я чувствовал себя полным придурком, как вдруг оказался придурком без штанов. Я не успел понять, что произошло, как она вытащила мой член, сама сняла штаны и села на меня сверху. Ее влагалище коснулось меня, и я даже не думал сдерживаться, не хотел кончать, я просто покорился. Я вошел в нее и тут же кончил.
– Я все, извини. – Я смутился.
– Да, я поняла. Я видела, слышала и чувствовала. Не извиняйся.
Я все еще был в ней. Она сидела сверху и ласкала меня. На мне по-прежнему была рубашка, и Силье расстегнула и стянула ее. Кинув рубашку на пол, она стала гладить рукой волосы на моей груди. Она целовала мне лицо и шею. Затем шепнула:
– Мы не будем торопиться, Николай, и тебе еще представится шанс заставить меня кричать, словно я сумасшедшая.
Она говорила так нежно, что все мое волнение исчезло. Теперь она целовала меня в нос:
– Ты странный, но я тебя люблю.
Вот так это было сказано впервые. Продолжая говорить, она начала медленно качаться взад-вперед.
– Для меня большое значение имеет то, что ты все-таки осмелился. Этот проклятый секс. Сейчас это важнее, чем умение сдерживаться.
Член вновь стал увеличиваться. Я по-прежнему был пассивен, а она покачивалась вперед-назад, мягко и спокойно шепча, как ей хорошо со мной. Я молча слушал и наслаждался своим пребыванием в ней. Она говорила и говорила. Большая часть слов доходила до моего сознания, но отнюдь не все – ощущение того, что я в ней, заглушало в моей голове все мысли. У меня не получилось заставить ее кричать во время нашей второй близости, но, по крайней мере, на этот раз хоть не пришлось извиняться.
