Николай Крыщук - Кругами рая
– Девушки, а не продолжить ли нам праздник вместе? – услышали они позади себя.
– Какой еще праздник? – тихо прыснула Светка, а мужчинам крикнула: – Мы – лимитчицы, у нас общежитие скоро закрывается.
Мужчины приблизились вплотную, заранее, видимо, поделив между собой, какая чья.
– Ну зачем же говорить неправду? – сказал тот, который выбрал Светку. – Мы ведь друзья?
– Надо же, друг детства объявился! – Светка мягко вывела свою руку из-под руки мужчины. – Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, как он тебя нагреет.
Сколько у нее было этих заготовок? Евдокия Анисимовна не переставала удивляться. Такой защитный набор житейских наблюдений. Однако сейчас ей было не до этих рассуждений. Она сгорала желанием посмотреть на того, кто выбрал ее, и никак не могла решиться. Смешно, без пяти минут старуха, она чувствовала себя как девочка перед грехопадением. Для нее грех также был важнее того, с кем она собиралась его совершить. Впрочем, у Евдокии Анисимовны не было таких планов, или, во всяком случае, она не отдавала себе отчета в намерениях. После стольких лет верного супружества оказаться в роли неопытной девчонки и не знать, с чего начать! Фанатичная верность мужу тоже, выходит, в определенном смысле род девственности. Это надо бы запомнить! Заранее предчувствуя смешной рассказ, Евдокия Анисимовна одновременно пыталась унять в теле легкую дрожь.
* * *Мужчина заговорил первым:
– Революция наступила. Кто был ничем, тот станет всем. Будьте с нами. Не упустите момент. Лицензия номер пятьсот шестьдесят тысяч семьсот восемьдесят четыре.
– Что?! – закричала Евдокия Анисимовна. – Вы сумасшедший?
– Ничуть, – спокойно ответил мужчина. – Полюбуйтесь, это надпись на вывеске кафе. «Большевик» называется. Вы не против, если мы туда зайдем?»
– А где же?.. А где же Света?
– Они давно ушли.
– О, как у вас все устроено!
На Светку она сначала обиделась, но тут же простила: не на боевом же посту она ее бросила! Да и откуда той было знать, какая сложная погода сейчас внутри у подруги?
Мужчина ей показался приятным. Выше нее на голову (достижение, впрочем, невеликое – Евдокия Анисимовна была, можно сказать, миниатюрной; только крепкие ноги, красивые и в тапочках и на каблуках, да грудь, довольно пышная при ее стати горной козочки, выдавали в ней не подростка, а зрелую женщину). Мягкая курточка на, судя по всему, тренированных плечах, глаза с теплым зеленоватым оттенком и кудлатая голова, пересаженная от великана. Эта несоразмерность показалась ей трогательной. Бывают такие большеголовые дети и собаки, с забытой на морде улыбкой. Ну и уж во всяком случае, он был не из тех, про которых одна ее знакомая говорит: «Три рубля и пирожок с ливером».
Кофе зачем-то принесли сразу, и он остывал в стороне, пока они пили шампанское и Евдокия Анисимовна один за другим посылала в рот профитроли. Те так целеустремленно расположились на тарелке, как будто сбежались по чьему-то зову на водопой.
Володя (так представился мужчина) все время о чем-то ей рассказывал. Смысл почти не доходил, она слышала только голос и интонации. В них, слава богу, не было ни поспешной исповеди, ни концертных шуток. И не слушая, она как-то все же успела понять, что Володя воевал и что они во время путча создавали со своими ребятами отряды и снабжали баррикады бутылками с бензином.
– Простите, – сказал он, – разговорился. При чем здесь политика?
– Это вы от смущения, – успокоила его Евдокия Анисимовна.
– Вы думаете?
– Мы тоже всё, что могли, тащили тогда на баррикаду. На Вознесенском проспекте.
– Правда? Так и мы с ребятами там же базировались. Между Декабристов и Пирогова.
– Вы были все очень собранные, красивые и, что меня особенно удивило, трезвые.
– Мы тогда объявили сухой закон. Видите, так получилось, что у нас у всех вдруг оказалось одно, сравнительно недавнее прошлое. Это как пароль. Раньше спрашивали: чем вы занимались до семнадцатого года? А теперь: где вы были в августе девяносто первого?
– Раньше за правдивый ответ могли и расстрелять.
– Погодите, и у нас за этим дело не станет. Помните, тогда уже ходили стихи: «Товарищ, верь, пройдет она, пора пленительная гласности, и Комитет Госбезопасности запомнит наши имена». У одних народов мечты сбываются, у нас – анекдоты.
– Ой, сколько тогда всего в народе ходило! Присудить Сталинскую премию главному реакционеру года Савелию
Павлову. Впрочем, стоит ли возрождать премию ради одного человека?
– Ну конечно. А еще: когда модели Аганбегяна и Заславской закладывали в компьютер, он ломался. Помните?
– Помню, как сейчас, ломался. Еще было предложение избрать Генсеком Юрия Никулина. У них Рейган, у нас Никулин.
– Или Калягина. В гриме тетушки Дорит.
– Почетным председателем – Кагановича.
– А по нечетным?..
Они не заметили, как стали, откидываясь, смеяться, ударять ладонями по столу и встречаться пальцами у профитролей, которые быстро заканчивались. При этом каждый из них как-то незаметно съехал к середине скамейки.
В кафе было душно, и предплечья, которыми они касались друг друга, вспотели. Широкогубая улыбка великана оказалась рядом со щекой Евдокии Анисимовны. Ей захотелось собрать ее в ладонь и поводить морду в разные стороны. Она уже порядочно опьянела.
– Мы танцевали вальс на площади! – воскликнула Евдокия Анисимовна. – Ели итальянское мороженое и закусывали бесплатными пирожками.
– Да, мелкая буржуазия не скупилась… Евдокия Анисимовна… – в голосе Володи вдруг появилась та решительная интимность, которая, подумала она весело, свойственна, наверное, только боевым офицерам.
– Хорошо, – сказала Евдокия Анисимовна, – зовите меня Дуней, если вам так нравится.
– Спасибо! – выдохнул он. – Давайте потанцуем.
– Ну что ж, попытаюсь вспомнить. И не бойтесь, я не стану под музыку спрашивать: приходилось ли вам убиватъ людей? – Спустя секунду она прибавила, странно улыбнувшись: – К тому же, это еще ничего плохого о человеке не говорит.
Дальше пленка закрутилась так быстро, что Евдокии Анисимовне с трудом удалось потом восстановить события этих нескольких минут. Она неловко оступилась в самом еще начале танца, и, воспользовавшись этим, Володя сильно обхватил ее и приподнял, как будто ей грозила опасность подвернуть ногу и улететь со скалы. Потом стал целовать ее лицо. Поцелуи то и дело возвращались к ее губам и мешали дышать. Она не испугалась и не сопротивлялась. Меньше всего хотелось ей сейчас выглядеть смешной. Евдокия Анисимовна чувствовала ровно то, что и происходило: чужой симпатичный мужчина целует ее, почти обнимает разные части лица большими, средней теплоты губами, на уголках которых было немного прохладной слюны, остающейся метками на ее щеках. Нельзя сказать, чтоб ей это было очень неприятно, но она не ушиблась ведь, не поранилась и не понимала, почему ее так безутешно жалеют и точно ли этот мужчина находится с ней в родстве хотя бы на расстоянии дяди?
Когда нападение закончилось, они молча вернулись к столу. Евдокия Анисимовна достала из сумочки зеркальце и проверила лицо. Это было ее лицо, разве только чуть более сердитое или растерянное. Ни того ни другого она в себе не чувствовала, и ей стало жаль, что Володя увидел сейчас на ее лице именно такое выражение.
– А что после этого подумал Кролик, никто не узнал, – сказала она как можно ласковей.
– Потому что он был очень воспитанный, – закончил Володя.
Евдокия Анисимовна удивленно усмехнулась.
– И тем не менее, мне пора.
– Вас ждет муж, – сказал мужчина, как и должны, наверное, говорить мужественные, оскорбленные мужчины.
– Да.
– И вы сейчас должны ему позвонить.
– Да.
– Но у вас нет с собой телефонной карты.
– Да, но что с того?
– Возьмите мою. Аппарат рядом с кафе.
До этой минуты Евдокия Анисимовна не собиралась звонить домой. У них с Гришей это давно уже было не принято. Но она взяла у Володи карту и решительно направилась к выходу.
Телефон дома не отвечал. На этот раз очень некстати. Впрочем, если бы Гриша вдруг оказался дома, могло выйти еще нелепей. Объяснить этот звонок ничем было нельзя. Разве что она собиралась сообщить ему из морга о собственной кончине. Но тут Евдокия Анисимовна заметила, что Володя показался из дверей кафе и внимательно смотрит на нее. Она быстро заговорила в мертвую трубку:
– Гришенька! Я – жива! Почему потерялась? Я не потерялась. Была в парикмахерской, потом заходила в Худфонд, потом мы встретились со Светкой, гуляли и выпивали. Да. Не тебе же одному! Ну, я скоро буду, не волнуйся. Можешь встретить. Да, где всегда. Чао!
Парикмахерская, Светка, не волнуйся, где всегда – бред! Его бы парализовало на том конце провода от этой дребедени. Но Евдокии Анисимовне до спазм в горле представилось вдруг, что все это правда: обыкновенный звонок любимому мужу, которому она, приехав, расскажет все о приключениях этого дня, о смешной и трогательной Светке, и какой муж у той козел, царство ему небесное, и об «афганце» Володе, закаленное сердце которого дрогнуло при виде ее красоты…
