Анатолий Гладилин - Тень всадника
Одиль вскрикнула и как будто потеряла сознание.
Какой конфуз!
Какой позор!
Одеться и бежать от стыда!
Но так поступают жалкие трусы. Надо хотя бы извиниться...
Одиль открыла глаза. Я извинился. Одиль не поняла. А когда поняла, начала хохотать, как сумасшедшая:
- Это же и есть любовь!
Это любовь? Я полагал...
Ночь прошла под знаком ликвидации моей половой безграмотности.
Одиль находила, что у меня "гусарский клинок" (сохраняю ее жаргон), и попросила взять ее par derriere, дескать, женщины хоть и кричат при этом, но так им больше всего нравится, нравится, когда их "дерут", и чтоб я это учел на будущее, просто не у многих мужчин получается.
Объяснить экспозицию? Нарисовать схему?
Я смог. Получилось. Она орала. Снизу в потолок стучали соседи.
- Как хорошо ты меня "отодрал", - сказала Одиль, и мы с ней провалились в небытие, заснули рядом, вповалку, как солдаты после изнурительного сражения.
Примерно такой же урок повторился с Софи. Софи явилась на свидание вместо Одиль, объяснив, что подружку приревновал ее постоянный кавалер. По глазам Софи я догадался, что Одиль меня горячо рекомендовала, и ей не терпится. Что ж, смена караула, как в казарме. Я не возражал. К тому же фигура Софи была похожа на гитару, то есть излишество форм. И это прибавило мне пылу. После легкой разминки я положил ее навзничь ("Нет, нет, нет", - заверещала Софи) и всадил свой "клинок".
- No, nо, nо... tu est fou? No... Vas-y! Encore! Eme!
Выйдя наутро от Софи, я был убежден, что овладел наукой покорения женщин. Оставался лишь вопрос: зачем мне это надо? Разумеется, любой урок впрок, и обходной маневр, подсказанный мне подружками, теоретически переосмыслив, можно было использовать и на плацу. Однако в армии каждый сержант и так знал, что лучшая атака - это атака в тыл противнику.
* * *
Я сидел на площади Святой Екатерины. Квадратный каменный колодец сохранял еще тепло весеннего дня, поэтому публика предпочитала столики, выставленные у дверей кофейни и рыбного ресторанчика. Только что зажгли четыре газовых фонаря на столбах, и площадь преобразилась, стала похожа на большую уютную залу, где все расположились по-семейному. Вечер обещал быть приятным... Допивая вторую чашку кофе и вытянув ноги, гудевшие после пятичасовой ходьбы, я лениво-лениво думал: что, мол, дескать, и так далее, молодец полковник Лалонд когда еще мне выпадет фарт вести такое ленивое существование но почему здесь на площади и вообще во всех злачных местах Парижа всегда полно народу откуда такое количество бездельников в городе можно подумать что никто не работает с полудня до полуночи все сидят пьют жуют и глазеют друг на друга - нет иного более интересного занятия?
Хотя конечно вон там в углу за столиком красная шляпка сиреневая шаль красивая баба кавалер в сером плаще гвардейская выправка кудрявые бакенбарды влюбленная парочка сказав что у меня "гусарский клинок" Одиль посчитала что сделала мне комплимент ничего не смыслят женщины это же оскорбление ведь я служу в драгунском полку!
Да конечно молодец полковник Лалонд хотя честно говоря уже хочется в казарму интересно бы знать каким я был до ранения до контузии как проводил время на гражданке может был таким же бездельником прохлаждался в кофейнях брал за руку красотку в красной шляпке и сиреневой шали какой она ему послала обжигающий взгляд вряд ли это влюбленная пара вон гляди гвардеец кипит от злости!
Действительно, в углу назревали события. Красотка попыталась встать. Гвардеец в сером плаще силой ее усадил на место. Пророкотал, эхом отскочив от четырех стен, властный мужской голос:
- Если вы желаете быть шлюхой, то нет ничего проще! Площадь затихла, заинтригованная, и все услышали презрительный ответ:
- Эй, кто-нибудь, неужели все тут трусы? Помогите мне избавиться от этого хама.
"Какие глаза у бестии, - уж совсем не лениво подумал я, - вполне могут свести с ума. Только у меня отпуск, приятный вечер, я в уличные ссоры не вмешиваюсь".
Тем временем призыв красотки нашел отклик. Двое широкоплечих удальцов за соседним столиком переглянулись, встали и решительным шагом направились к паре. Резким движением белокурый гвардеец выхватил из-под плаща саблю.
- Назад, сопляки!
Удальцы-молодцы попятились. Страшный удар сабли развалил столик, за которым они сидели. Гвардеец бросил им под ноги горсть монет, звонко запрыгавших по булыжной мостовой. Красотка в сиреневой шали попыталась ускользнуть, но рука гвардейца легла ей на плечо.
Сообразительный официант, нагнувшись, начал искать монеты. Наверно, он опасался, что кто-то, пользуясь темнотой, наступит на монету ботинком, а потом втихаря ее присвоит. Однако публика собралась удивительно добропорядочная: все, как по команде, опустили головы и начали шарить под столиками, указывая официанту на блестящие кружочки. Под столики заглядывали даже клиенты рыбного ресторана, хотя туда монеты уж никак не могли докатиться.
- Полковник, отпустите, пожалуйста, вашу даму, - сказал я, обнажая саблю.
...Я это сказал? Помилуйте, граждане, да ничего подобного я и не думал говорить! Я провинциал, зачем мне встревать в парижские дрязги? После тяжелого ранения у меня частичная потеря памяти. Я пытался вспомнить, каким я был раньше, до контузии, и вот вспомнил на свою голову... Это он, дурацкая башка, тот, каким я был раньше, вытолкнул меня из-за столика, вылез, дурень, и саблю обнажил...
- Дуэль! - ахнула площадь.
Первые удары, обрушившиеся на меня, показали, что я имею дело с профессионалом. Я случайно (или по наитию?) назвал его полковником, но он фехтовал не хуже Лалонда, а против Лалонда я продержался три минуты. Мы рубились в центре площади, в свободном пространстве, как на манеже, но на манеже шли учебные тренировки, а тут меня били на поражение. Каждый выпад моего соперника, который я с трудом отражал, грозил смертью. Я понимал, что вот-вот он меня достанет, и, прощаясь с жизнью, успел подумать, что, видимо, в штабе перепутали, что тот, кем я был раньше, никогда не служил в кавалерии, служил, наверно, в артиллерии, а то и в интендантстве, иначе он не полез бы, дурень, в рубку на саблях, не втянул бы меня в безнадежный поединок, сейчас гвардеец снесет нам нашу дурацкую башку, совсем обезумел гвардеец, разве можно так яростно драться из-за женщины?
Вдруг раздались свистки, крики: "Полиция, полиция! Немедленно прекратите!" - солдаты вооруженного патруля скрестили перед нами штыки, меня крепко взяли за руки, и седой полицейский объявил:
- Вы оба арестованы. Дуэли запрещены еще декретами Революции.
Поверх солдатских плеч и скрещенных штыков я покосился на гвардейца и, убедившись, что его крепко держат и саблю отобрали, облегченно выдохнул:
- Какая же это дуэль? Урок фехтования на потеху публике.
Мой соперник мрачно на меня глянул, потом в его глазах мелькнуло нечто вроде признательности. За столиками начали аплодировать и выкрикивать:
- Браво! Красивый бой! Браво, офицеры!
Публика в пику полиции отводила от нас обвинение в нарушении общественного порядка. Может, зрители были рады, что мы не испортили им ужина и приятного весеннего вечера. Может, парижане, привыкшие к уличным представлениям, посчитали, что это была игра. В общем, хлопали так, что я малость испугался: как бы не потребовали повторить на бис.
Ободренный публичной поддержкой, гвардеец иронически хмыкнул:
- Ради чего нам было драться? Не вижу повода.
Реплика адресовалась полицейскому, а ирония - мне. Действительно, дамы в сиреневой шали и красной шляпке след простыл...
- Отвезти их в участок, там разберутся, - приказал полицейский чин.
С площади Святой Екатерины два выхода. Нас развели в разные стороны. На улице, куда меня вывел седой полицейский, ждал закрытый экипаж с кучером в цивильной одежде. Полицейский чин, отворив дверцу, положил на пол мою саблю в ножнах.
- Скажите спасибо, офицер, что это произошло не год назад. Карно или Сен-Жюст передали бы дело в Трибунал, и, уверяю вас, не сносить бы вам головы.
Пятясь и глядя на полицейского, я сел в экипаж, где уже кто-то был. Седой чин козырнул и захлопнул дверцу. Коляска тронулась, копыта зацокали по мостовой. Я обернулся к своему спутнику, резонно предполагая, что меня сопровождает патрульный солдат...
- Слава Богу, нам повезло, я быстро навела полицию, - взволнованно проговорила виновница моих сегодняшних бед, - он бы вас убил...
Ну... В общем... Да... Одно дело, когда наблюдаешь за ними на почтительном расстоянии... Абстрактно красивая женщина. Другое дело, когда эта абстрактность сидит рядом, невольно (вольно?) прижимаясь к тебе, когда коляска поворачивает, ты вдыхаешь аромат ее духов... Как она сказала? Не "вам повезло", а "нам повезло"... Да...
Мною овладела слабость. Сейчас бы сабля выпала из моих рук. Запоздалый страх? Когда он ударом развалил столик... Такой удар был у Лалонда, он демонстрировал его офицерам. Особое мастерство. Даже штатские зеваки поняли, с кем будут иметь дело, и иметь дело не пожелали. Мысленно я еще дрался на площади, в полумраке сверкала сабля гвардейца. Бац! Бац! Скрежет стали. Теперь, как бы со стороны, я видел свои ошибки, он трижды мог меня достать, то есть ранить. Не захотел? Он хотел наверняка, эффектным ударом разрубить меня, как столик, как муляж на манеже.
