Павел Вежинов - Ночью на белых конях
Наконец, он встал и бессмысленно, точно какое-то насекомое, послонялся по кабинету. Как и в ту ночь, когда умерла жена, пусто и ровно светила лампа, молчал телефон, не было слышно ничьих шагов. И внезапно, охваченный каким-то неожиданно нахлынувшим страхом, он бросился к телефону.
— Это ты, Сашо?
— Я, дядя, — ответилюноша.
— Чем занимаешься?
— Ничем. Целый день читал, сейчас хочу немного пройтись.
— В кино?
— Нет, я хотел пойти поиграть в бильярд.
— Неужели в Болгарии еще сохранились бильярдные?
— Пока еще попадаются… Чаще, чем хорошие игроки.
Академик перевел дух, преодолевая неловкость.
— Послушай, Сашо, может, зайдешь ко мне ненадолго, если тебе не очень к спеху?
— Конечно, зайду, — с готовностью ответил племянник.
— Прекрасно, буду тебя ждать, — сказал академик и поспешил повесить трубку.
Потом глубоко вздохнул и встал из-за стола. Как мягко и чисто светят лампы. Как спокойно в его пустой квартире. Все прочее — дурацкое самовнушение. Вот только, может быть, душновато. Ну да, конечно, и как только он мог сидеть столько времени с закрытым окном. Потому, наверное, и голова разболелась. Он широко распахнул обе створки окна, снаружи хлынул свежий ночной воздух, знакомые городские запахи. Это окончательно успокоило его, он стоял у окна и глубоко, не закрывая рта, дышал, как рыба, которую бросили обратно в воду.
Ночь за окном тоже была спокойна. Из темного скверика у реки доносились звуки магнитофона. Всмотревшись повнимательней, он увидел на одной из скамеек несколько темных фигур, скорее всего парней. В темноте вспыхивали сигареты, раздавался смех, магнитофон уныло мурлыкал какую-то негритянскую мелодию. Потом в слябом свете фонаря еле заметно блеснуло что-то стеклянное — парни пили прямо из бутылки, верно, ракию[2], и тогда шум ненадолго затихал. Устроили себе бесплатный ресторан с музыкой. Наверное, среди них была и девушка, это угадывалось и по смеху, и по доносившимся до него шуточкам. Что-то бесстыдное было в этих еще неокрепших мальчишеских голосах, что-то вызывающее и нахальное. Неужели девушка не понимает, что все это относится к ней? Наверное, понимает, но по-своему, как львица понимает рычание льва. Только она слышит в нем ласку — все прочие животные спешат убраться куда-нибудь подальше… Да, девушка, видно, такая же, как и парни. Когда-то было не так… Например, в его время…
Он невольно махнул рукой. Да в его время на этом месте и города-то не было. Здесь бежала небольшая чистая речка, в заводях кружились маленькие усатые рыбки. А за ней мягко вздымался пологий склон Курубаглара, каждую весну утопавший в вишневом цвету. Считалось, что сюда далеко ходить даже на прогулку. В те годы на улицы этого темного и грязного города по ночам не выходили даже взрослые женщины, не то что девушки. Робкие и застенчивые, девушки гуляли только днем, да и то по двое, крепко стискивая друг дружке вспотевшие пальчики. Глаз их почти не было видно из-под широкополых шляп. Поймать чей-нибудь беглый взгляд, увидеть кусочек щиколотки было бесконечно трудно. И пусть мужчины тогда были серы и неотесаны, зато девушки по крайней мере были девушками. Так думал академик, стоя у открытого окна.
А девушка внизу, наверное, вместе с другими прикладывалась к бутылке. Академик отвернулся от окна, испытывая чувство, похожее на зубную боль. Она, верно, и курила вместе со всеми. Крупные мускулистые ноги девушки белели во мраке. До чего же они здоровенные в самом деле. В его время, он помнил, во всем городе была одна-единственная полная девушка… Но что думать об этом. Сейчас надо будет объяснить племяннику, зачем он его вызвал. А он и сам не знает зачем. Старческое одиночество вовсе не причина для того, чтобы беспокоить беззаботных молодых людей.
Когда спустя четверть часа Сашо позвонил у двери, академик уже кое-что придумал. Он встал и неторопливо открыл юноше. Сашо вошел чуть небрежно и торопливо, словно вышел за сигаретами и на минутку забежал к дяде.
— Знаешь, когда я был молод, я тоже играл в бильярд, — сказал академик. — До пятидесяти карамболей делал.
Племянник недоверчиво взглянул на него. Такие тощие руки и пятьдесят карамболей — совсем неплохо.
— Верю, дядя, только никак не могу себе это представить.
— Почему?
— С тех пор как я тебя помню, ты всегда был пожилым и очень серьезным, — ответил юноша. — Да на мой взгляд, ты и сейчас такой же, ни на день не постарел.
Они вошли в кабинет. Сашо уселся в кресло, стоявшее у письменного стола.
— В молодости я был такой же, как и все, ничем не выделялся.
— Неужели даже выпивал? — Сашо искренне рассмеялся.
— Нет, в те годы у нас еще не было так называемой «золотой молодежи»… Считалось неприличным ходить по ресторанам.
— Как же вы развлекались?
— Играли в бильярд, в карты… Зимой катались на коньках.
— А в карты во что играли? В покер?
— Нет, порядочные люди в покер не играли… Я играл в вист. А дед твой, он ведь учился в России, играл просто замечательно. Каждый вечер ходил в «Юнион-клуб», там у него были постоянные партнеры.
— А я-то удивлялся, в кого это я пошел! — засмеялся Сашо.
— Почему? Ты тоже хорошо играешь?
— А как же иначе?.. При моей-то математической памяти… В картах я могу допустить только теоретическую ошибку, практическую — никогда!
Они еще ни разу не говорили на такие темы. Урумов с любопытством смотрел на племянника:
— А еще что? Я хочу сказать, как вы еще развлекаетесь?
— Ну как… Немного секса, немного плавания, немного подводной охоты…
— Немного спиртного.
— Это уж как придется. Но вообще-то на спиртное я не слишком падок.
— Да, ты разумный юноша.
Сашо как будто снова обиделся.
— У меня вовсе не спекулятивный ум, дядя. И но практичный тоже. Самое большое, что можно про него сказать, это что он комбинативный.
— Да, вы, молодое поколение, вообще реалисты, — сказал академик, и это отнюдь не звучало как комплимент.
— По-твоему, это плохо? — шутливо спросил юноша.
— Не плохо, если не перебарщивать. Как, по-твоему, почему в Англии не было революции?
Сашо промолчал. Видно, для дяди понятия «практический человек» и «реалист» так же мало отличаются друг от друга, как «практический человек» и «корыстный человек».
— Знаешь, зачем я тебя позвал? — внезапно повернул разговор дядя. — У меня совсем из головы вон, что «Просторы» заказали мне статью… А я через несколько дней уезжаю за границу. Не слишком далеко — в Венгрию. Так что придется тебе заняться этой работой.
— «Просторы»? — удивленно спросил Сашо.
Журнал был литературный, зачем им понадобилась дядина статья?
— Ты за ним не следишь? — в свою очередь удивился старик. — А у них очень солидная научная рубрика.
— Не обращал внимания.
— Мне, естественно, заказали научную статью. Скажем, в таком роде — микробиология и ее современные проблемы.
— Популяризация?..
— Не совсем. И в этом все дело. В статье должны сочетаться эссеистика, публицистика и, как они выражаются, прогнозы посмелее. Хотя мне это не слишком нравится.
— Сколько страниц? — коротко спросил Сашо.
— Около двадцати.
— Многовато же они хотят впихнуть в двадцать страниц… Это материя серьезная!
Глаза у него заблестели.
— Я им сказал то же самое. Ну, скажем, тридцать… Возьмешься?
— Интересный эксперимент! — проговорил Сашо. — Прогнозы!.. А что, дядя, без прогнозов любая наука слепа… Интересно только, какие прогнозы хотят они услышать от нас? Как выводить в инкубаторах писателей?
— Во всяком случае, тут ты не слишком увлекайся. Журнал достаточно серьезный, и мне бы хотелось, чтобы ты как следует постарался.
— Будь спокоен, — заверил юноша.
Но академик и в самом деле был спокоен. Послеобеденный кошмар прошел, и теперь он чувствовал необыкновенную легкость, словно с его души свалился какой-то огромный груз.
— Имей в виду, заплатят они хорошо… Около пятисот левов. Я дам тебе авансом половину этих денег, чтобы ты мог спокойно работать.
— Спасибо, дядя. — Сашо был тронут.
— Хочешь, я дам тебе ключи от дачи? Там очень хорошо работается.
— Не стоит, — отказался Сашо. — Слишком много времени будет уходить на дорогу.
— Это не проблема. Я и без того хотел оставить тебе машину. Не бросать же ее на улице, все-таки кто-нибудь да должен за ней присматривать.
— А шофер? — спросил юноша, почти испуганный этой блестящей перспективой.
— Шофер? Ты же знаешь, я никогда не держу шофера летом.
Это было верно. Летом машину водила тетка. И водила очень хорошо, прямо по-мужски. Шофером у академика работал какой-то наполовину глухой, наполовину слепой пенсионер, который вечно спал, опустив на руль голову. Но зато с ним не были страшны никакие аварии.
Скорость в пятьдесят километров он позволял себе только на прямых участках шоссе за пределами города. Они немного прошлись на его счет, потом академик смущенно взглянул на часы.
