Олег Дивов - Сталин и дураки
Диссидентствующая молодежь вряд ли восприняла бы старика с сомнительным прошлым, да она и не нужна была Корягину. Он искал контактов с авторитетными людьми, положительное мнение которых о его тексте сыграло бы роль «знака качества» и дало бы циклу мощный толчок к распространению в списках.
Как мы уже говорили, эта затея провалилась. Она не могла не провалиться. Корягин сильно обогнал свое время. И не тем людям нес он правду под видом лубка.
Что произошло дальше, не совсем понятно. То есть Корягина с его подрывным опусом кто-то «сдал», однозначно. Но был ли это внедренный агент, или утечка произошла случайно, остается загадкой. В первую очередь неизвестно, как Корягин легендировался, что о нем знали. По идее, неприятно настойчивого деда с крутым партийным прошлым мог намеренно «спалить» и один из прижатых КГБ диссидентов — подозревая в нем провокатора.
Кто провел с Корягиным «беседу», сколько их было и в каком они проходили ключе, сейчас не узнаешь. Достоверно известно следующее: Корягин состоял в так называемом «контингенте» Центральной Клинической Больницы. Неизвестно, чувствовал ли он на самом деле ухудшение самочувствия, или ему настоятельно посоветовали «обследоваться по-хорошему, а то будет по-плохому». В 79-м году он якобы добровольно лег на стационарное обследование в Отделение функциональной неврологии ЦКБ («кремлевскую психушку»), где и получил своей первый, пока еще довольно мягкий диагноз. Именно в ОФН ЦКБ была сделана нелегальная копия «Сталин и дураки», которая затем пошла по рукам, не выходя, правда, за пределы психиатрического сообщества. Еще один парадокс Корягина: высоко оценили его сочинение врачи-психиатры, и совсем не как медики, а как простые читатели. И все, что нам сегодня известно о Михаиле Корягине — тоже отголоски сказанного в стенах ОФН.
Дальше процесс закрутился быстро: диагноз обострился (по непроверенным данным, объективно «обострился» сам пациент), оставить Корягина на стационарном лечении в ОФН «не смогли», он был помещен в одну из рядовых московских клиник — и след его теряется навсегда. Если кого и интересовала дальнейшая судьба Корягина, то только его куратора из КГБ. У психиатров ОФН хватало своих забот, и сумасшедших дедушек, которые Сталина видели «вот как тебя сейчас» — тоже. Отличие ОФН от простой психлечебницы заключалось лишь в том, что дедушки из «контингента» действительно Сталина видели и многое могли о нем расскаать, это не было бредовым вымыслом.
Корягин тоже рассказал — в своих новеллах.
Исходный текст Корягин печатал на машинке по всем законам самиздата — через один интервал на тончайшей, почти что папиросной бумаге. Дошедшая до нас копия совсем другая, она набита через полтора интервала на стандартной бумаге среднего качества; набита явно наспех, со множеством опечаток и исправлений. Косвенно это подтверждает то, что копию делали прямо в ОФН, кто-то постарался на ночных дежурствах. Умелому, но не профессиональному машинисту понадобилось бы на перепечатку «Сталин и дураки» часов восемь чистого времени (впрочем, многое зависит от состояния машинки, эта сильно изношена, что опять-таки в пользу версии о первой копии).
Дальше начинается область догадок. Все-таки, как широко был известен текст Корягина к началу перестройки? Двадцать читателей, тридцать, сто? Сделал ли он то дело, на которое так надеялся автор — повлиял ли на умы? Диссидентская среда отторгла «Сталин и дураки» и забыла, не разглядев в новеллах Корягина ничего, достойного внимания. А не совсем диссидентская, знакомая с поздними «психиатрическими» копиями, возможно, уже посмертными? Неизвестно.
Просто при некотором усилии воли можно вдруг разглядеть явное влияние Корягина в таких без натяжки культовых текстах, как, например, «Как размножаются ежики».
Вопрос в том, оправданно ли это усилие воли. Банального совпадения творческих методов никто не отменял. Там лубок и тут лубок. Там «стебалово» и тут «стебалово». Разница лишь в том, что стеб Корягина нес мощную смысловую нагрузку. И не его вина, что дешифровка смыслов оказалась непосильна для читателя 70-х.
Мы, через тридцать лет, как-нибудь справимся.
И сможем от души посмеяться.
Олег Дивов, 2009
