Марина Юденич - Я отворил пред тобою дверь…
С той минуты как он шагнул под арку, его не оставляло ощущение, что в нормальном течении времени произошел некий ему одному заметный сбой — картинки из прошлого, проступили, обретя реальные очертания и формы, на полотне его сегодняшней жизни. И все это — старинный деревянный дом центре обычного московского двора, дверь с немыслимой совершенно по нынешним временам серебряной табличкой, квартира — за ней, хранящая недоступные времени и людям вещи, книги, картины, фотографии, посуду, а также запахи и звуки чужой, давно минувшей жизни, ее хозяин или обитатель, сошедший только что с одного из портретов — все это дано видеть и ощущать только ему, Евгению Павлову Волнующим, но не пугающим его было это чувство.
— Заметили? — неожиданно обрадовался старик, — Заметили! Благодарю вас, милостивый государь, за внимание Это, знаете ли удивительнейшая история спасения моего семейства и сохранения его наследия от большевиков, под самым их, извините за каламбур, носом! Я расскажу вам, если это и правда вас заинтересовало, но как-нибудь после Теперь же звал я вас, отнюдь не ради этой забавной истории Однако ответьте прежде, будем ли пить чай или станем просто беседовать? Чай у меня есть, прошу не беспокоиться, неплохой, и в изобилии. Я знаете ли, развлекаю всякими историями и собственным своим присутствием развеселых, хм, дам — бакалейщиц из булочной на Сретенке, они же в благодарность снабжают меня чаем и сладостями. Так что, сделайте милость.
Павлов от чая не отказался и вскоре на столе оказались тонкие фарфоровые чашки, тронутые желтоватой паутинкой времени, серебряная сахарница и молочник, фарфоровые вазочки с печеньем и конфетами, действительно весьма дефицитными по тем временам. Старик не спеша и с явным удовольствием разлил по чашкам заварку через серебряную ложку-ситечко, долил кипятка из весьма неуместного здесь облупленного эмалированного чайника и, дождавшись пока Павлов сделает несколько глотков, заговорил.
Пронизанное белым светом пространство медленно насыщалось синевой, словно кто-то невидимый понемногу подмешивал в белую кипь густую темную лазурь с едва заметной примесью фиолета — заснеженный зимний день плавно перетекал в преддверие вечера — сумерки Вспыхнули неяркие матового стекла светильники, теплым светом, согрели прозрачную прохладу мансарды — холодные белые диваны словно потеплели, приобретая ласковый оттенок топленого молока, а сгустившаяся вокруг холодная синь, в которой медленно кружились крупные белые снежинки, только подчеркнула теплый обволакивающий уют дома.
Все это происходило как нельзя более во время, а быть может, напротив, как нельзя более не во время, расслабляя и убаюкивая меня, обволакивая тихим покоем, в то время, как беседа наша приближалась к самому главному моменту И это был желанный, но тревожный момент В те короткие моменты, когда душа моя и рассудок были свободны от напряженной работы, в которую жестко и подчас жестоко ввергал их мой беспощадный собеседник, меня охватывало странное чувство, что все происходящее сейчас лишь прелюдия к чему-то главному, что должно свершиться со мной, избавляя от прошлого и открывая некую совершенно новую не известную мне ранее дорогу Конечно — это и было то и избавление, к которому тщетно стремилась я, и в которое начала слабо верить лишь. переступив порог этого странного красивого дома, чудным образом затерянного в настоящей лесной глуши Но чем более крепла во мне вера в возможность моего душевного исцеления, тем заметнее шевелилась в сердце необъяснимая тревога и даже страх, природу которых объяснить я не могла, времени же на то, что бы поразмыслить над этим мой врачеватель не оставлял мне практически Спорить я не смела, ибо при первой нашей встрече, согласившись работать со мной и твердо обещая исцеление, (во что я почти не поверила тогда, но что, собственно, было терять? ) — он предупредил, что ритм нашей работы будет напряженным.
" У вас будет оставаться только минимум времени на сон, но и сны, что бы вам не снилось — будут принадлежать мне, — он легко усмехнулся видя мое недоумение, — в том смысле, что вы будете мне их рассказывать самым подробным образом, чистосердечно Таковы мои, не обсуждаемые, заметьте, условия и малейшее нарушение режима станет немедленным окончанием нашей с вами работы Последствия этого, каким бы они не были. не будут касаться меня никоим образом, а какими они могут быть, я могу только предполагать Не хочу вас пугать, но это очень мрачные предположения… ".
Я согласилась С того момента себе я принадлежала, действительно лишь в часы короткого сна, который наваливался на меня стремительно, стоило лишь голове коснуться подушки и был глубоким и темным как самый бездонный в мире колодец.
Сон мне приснился лишь однажды, но именно с него и поселилось в душе моей странное чувство тревожного, пугающего ожидания.
Сон был такой Рука об руку с моим целителем мы идем по раскаленной пыльной дороге, дорога петляет между невысоких холмов, склоны которых отчасти покрыты пышной зеленой растительностью, отчасти белеют каменистыми отлогами, и от этого они кажутся белыми, а быть может белым все вокруг кажется от зноя, который щедро проливает на землю раскаленное до бела солнце, одинокое и безжалостное в безоблачной синеве небес. Дорога петляет между холмами, но неуклонно ползет ввысь, и зыбкая, ломаная линия, в которой гладь небес сливается с бело-зелеными вершинами холмов, вопреки земным законам все ближе и ближе к нам с каждым шагом Спутник мой крепко держит меня за руку и дорога не кажется мне изнуряющей, но чем ближе мы к линии горизонта, тем больше одолевает мою душу страх — неведомо мне, что откроется нам с вершины холмов, но оно страшит меня все более. И вот уже не страх, а ужас сковывают мою душу, затрудняя дыхание и ноги мои, словно вязнут в зыбучем песке, которого на самом деле нет — поверхность дороги по-прежнему тверда и камениста Я хочу сказать об этом спутнику, крикнуть, остановить его, но вдруг оказываюсь безгласной Он же не замечает ничего, продолжая наше упрямое восхождение Зыбкое марево окутывает вершины холмов, они совсем уже близко и в этом дрожащем мареве вдруг является мне женщина, вернее лишь силуэт женской фигуры. Едва различима она в раскаленном тумане, ни лица, ни одежды ее не могу разглядеть я, как ни напрягаю зрение, но от фигуры ее веет отчаянием. Это каким-то неведомым мне образом, на расстоянии чувствую я и еще знаю, что пытается эта неведомая и практически невидимая мне женщина остановить нас и предостеречь от чего-то страшного, что неминуемо ждет за горизонтом Спутник мой, однако, не видит или не хочет видеть ее Его рука настойчиво влечет меня за собой к вершине холма Последние силы в отчаянии собираю я и… просыпаюсь от собственного крика.
Тело все еще сведено в тщетной попытке остановиться и остановить своего поводыря… Несколько секунд я сижу я в постели, пытаясь расслабить сведенные судорогой мускулы и вернуться в прохладную действительность уютной спальни. А потом снова забываюсь глубоким сном, уже без всяких сновидений.
Наутро я немедленно рассказала содержание своего сна целителю — иное даже не пришло мне в голову, хотя невесть откуда поселившаяся во мне с утра с самого момента пробуждения уверенность в том, что он будет сном моим недоволен, могла подсказать обратное Однако я свято блюла наше соглашение, потому что ни секунды не сомневалась — обещанный им разрыв, прекращение работы со мной до срока и последующие неведомые, но «мрачные», как определил он последствия есть абсолютная реальность Этого я боялась. Боялась тогда больше, чем неведомого, но тоже пугающего финала, который еще смутно мерещился мне..
Предчувствие мое было справедливым — он заставлял меня снова и снова пересказывать ему содержание моего сна, добиваясь новых подробностей и мельчайших деталей и увлеченный допросом, похоже слегка утратил контроль над собой — неизменное доброжелательное, но порой бесстрастное, порой отстраненное его внимание уступило место ощутимому раздражению, словно я, нерадивая и непослушная ученица, что-то сделала не так, нарушив идеальный ход заложенной им совершенной программы.
За что вы сердитесь на меня? — вдруг задала я ему совершенно неожиданно для себя самой вопрос И словно отдельные ноты в пустующей душе моей зазвенели отчетливее, пытаясь пробиться в сознание, сливаясь в узнаваемую мелодию Но нет, не настало еще то время.
Однако нечто необычное все же произошло — впервые за целую вечность, как начинало уже казаться мне, нашего знакомства, я застала его врасплох Всего мгновение длилось это, и мерилом тому мгновенью были сотые и тысячные доли секунды — но я увидела — в расплавленном золоте его глаз полыхнули, тревожные и грозные одновременно, искры.
— Сержусь? — ( теперь я знала, как звучит его голос, когда он лжет) Это еще откуда вы взяли? Я встревожен Это так И у меня для этого есть некоторые основания Не стану их скрывать от вас, ибо мы договорились об абсолютной откровенности Это неизменно, так? — он очень долго смотрел на меня и глаза его — кусочки редкого янтаря и капли темного меда или расплавленного старинного золота были как и прежде добры и спокойны (Не померещились ли мне те странные грозовые всполохи в них? ) — во сне вы покорно идете за мной, нелегкой дорогой, под палящим солнцем, но неизменно вверх, ведь так, вверх, к вершинам холмов Иными словами — к победе над вашим недугом, вашей зависимостью Но вам становится страшно — в этом нет для меня ничего неожиданного — ваше подсознание не знает еще как оно будет существовать, лишенное привычного болезненного состояния, в котором есть некоторые выгоды уже для вашего сознания и, собственно, для вас самой — вас жалеют, опекают, вам многое прощается, выздоровление всего этого может вас лишить — отсюда страх.. Меня беспокоит другое, ваша попытка во сне остановить меня означает неверие или не полное доверие мне, попытку противостоять моим усилиям Но самое неприятное — это женщина на вершине холма, которая пытается вас испугать и остановить Я не замечаю ее и продолжаю дорогу, а вы снова, уже во второй раз и более решительно пытаетесь меня остановить Кстати, как по вашему, кто эта женщина? Ну быстро, не раздумывая, первое, что приходит в голову! Смелей!.
