Эрленд Лу - Лучшая страна в мире
А так вполне возможно, что происходящие в мире процессы развиваются в сторону единения, стремятся сойтись в одной точке, когда все языки сольются в один, все цвета кожи превратятся в один общий цвет, все континенты станут на одно лицо; все модели автомобилей, все больше и больше сближаясь, превратятся в одну-единственную модель; примеры такого развития встречаются на каждом шагу: раньше можно было заметить разницу между семейными автомобилями, например марки «опель» и «рено», тогда как сегодня различие стало едва заметным, а еще через несколько лет оно, пожалуй, совсем исчезнет; вероятно, остается только свыкнуться с мыслью, но мне она неприятна, я-то как раз надеюсь, что мне на моем веку еще повезет избежать чрезмерной текучести и воды, я хочу стабильности и надежности, чтобы как можно меньше было таких вещей, в отношении которых надо занимать ту или иную позицию, но мировые процессы работают против меня, время работает против меня, ведь изменения происходят повсюду, с каждым днем новые, крупные и мелкие, взять хотя бы Кубу, по телевизору я видел, что раньше Куба находилась где-то в середине Тихого океана, но со временем она приплыла на свое нынешнее место между Южной и Северной Америкой, туда же подтянулись и другие острова и образовали Центральную Америку, все плывет, и плавание продолжается, просто никто об этом не говорит, а Куба теперь направилась сюда, в нашу сторону, с этим надо заранее смириться, надо приучить себя к мысли, что через сколько-то лет кубинцы постучатся к нам в дверь, так что лучше заранее к этому приготовиться, потому что, сколько ни говори тогда, что мы пришли сюда первыми, это уже будет бесполезно; кто их знает, кубинцев этих, может быть, они любят воду; им, может быть, нравится, когда все течет, и текучее в конце концов одержит верх, я это понимаю, хотя все во мне против этого восстает и хотя я абсолютно уверен, что в этом мало хорошего.
Быть человеком, думаю я, во многих отношениях означает быть текучим. Родиться — значит отправиться в плавание. Текучесть начинается с рождения и кончается смертью. Мы контролируем текущий поток лишь в незначительной степени. Нравится тебе это или не нравится, думаю я, все равно все течет, ты стараешься бороться с течением, и все равно оно тебя уносит, и входить в один и тот же поток можно бесчисленное множество раз, и он несет тебя, как бы ты с ним ни сражался, а когда плывешь по реке, надо носить водонепроницаемый костюм и такую обувь, которая защищала бы ноги, потому что течение может быть сильным, и, свалившись за борт, ты рискуешь увязнуть одной ногой в донном иле, поэтому нужно носить обувь, а лучше всего, если ты соберешься и будешь плыть поджав под себя ноги, в позе зародыша, это уменьшает или вообще снимает всякий риск застрять среди камней.
Не я один настроен против того, чтобы все плыло по воле волн. Так, например, я слышал, что австрийцы скептически относятся к изменениям. Они хотят, чтобы все оставалось как есть. В этом пункте мы, то есть я и австрийцы, единодушны. Когда у них проходят выборы и меняется правительство и выясняется наконец, что новое правительство не слишком отличается от предыдущего, австрийцы с облегчением переводят дух и думают про себя: «Уф, все почти как раньше, новое правительство мало чем отличается от прежнего, и можно продолжать жить по-старому, — так думают австрийцы, — все остается в наезженной колее, нам не придется перестраиваться, вырабатывать какое-то отношение к новым явлениям, можно опять перепечатывать старые учебники истории, в которых говорится, что во время войны Австрия была оккупирована немцами, и нашим детям не придется вырабатывать новое отношение к тому факту, что мы дружно аплодировали, когда Гитлер вступил в Вену, это для всех очень удобно, потому что мы, австрийцы, не любим оглядываться па прошлое, мы перестали оглядываться, а тех, кто оглядывается, мы за это сурово наказываем, потому что каждый выбирает свою стратегию выживания, и у нас вот такая стратегия» — так, насколько я слышал, думают австрийцы. А в результате у большинства австрийцев беспокойный, бегающий взгляд. Люди, которые побывали в Вене, говорят, что там трудно ходить по улицам. На них царит атмосфера наивности. И куда ни глянь — всюду бегающие глаза. Глаза австрийцев — бегающие, взгляд — плавающий. Зато, кроме них, ничего текуче-плавучего. Все остальное не плывет. Остальное — скала, а скала не плавает, она может только тонуть. И тонет-таки. Австрия тонет. Так что же, с позволения спросить, лучше — тонуть или уплывать? Я подумал, а не купить ли мне пистолет.
Почему — я и сам не очень понимаю. Наверное, потому, что с ним как-то спокойнее. Спокойнее, когда держишь пистолет, но только в ящике. Не в кармане. А в ящике. Для самозащиты, конечно. Я безобиден, как агнец, но иногда вдруг начинаю бояться. Боюсь, сам не знаю чего. То есть у меня бывают страхи. Когда боишься, сам не зная чего. Я не трушу, а просто нервничаю, нервишки пошаливают, вот и все. Всякое ведь случается. Например, бандиты залезут в квартиру. Я боюсь, что в квартиру залезут бандиты. Подумав об этом, я долго не могу отвязаться от этих мыслей, представляя себе, что тогда случится и как это будет ужасно. Представляю себе — полоумный тридцатипятилетний мужик или двое полоумных мужиков, я невольно содрогаюсь от одной только мысли, а где двое, там и трое — чем больше, тем хуже, конечно, но за каким-то пределом количество перейдет в качество, и тогда это уже будет смешно; но в основном я представляю себе одного, он позвонил, и я, по своей обычной доверчивости, отпираю ему и начинаю выяснять, кто такой этот странный тип и зачем он явился, — наверное, соображаю я, он интересуется Финляндией, услыхал, что я пишу о ней брошюру, но, едва я приоткрыл дверь, он тотчас же ногой на порог, чтобы я не закрыл дверь, и вламывается в квартиру, я, как могу, оказываю сопротивление, но неудачно, куда уж мне, я ничего такого не умею, а у него за плечами жестокая школа преступного мира, он всей жизнью подготовлен к подобным ситуациям и знает, что надо делать, для него справиться с таким, как я, — это пара пустяков: надо просто нажать на звонок и лезть напролом, и вот он уже вломился и запирает дверь, и никто ничего не видел, в этом вся трагедия, никто не видел, как он вломился, а круг моих друзей так мал, так далек, что нечего и ждать, чтобы кто-то нечаянно ко мне заглянул, сегодня некого ждать, никто не придет и не постучится ко мне в ближайшие несколько дней — да что там дней! — в ближайшие несколько недель, вот до чего мы дожили, вся сеть социальных связей распалась, прежде она и городе была такой плотной, такой плотной, почти как в деревне, а теперь она распалась, здесь ее нет, в моем случае она не существует, я оказался в одиночестве, это произошло как-то незаметно, и вот теперь я совсем одинок, даже соседи почти ничего обо мне не знают, да им и дела нет, им совершенно неинтересно, как я поживаю — хорошо или плохо, им и дела нет, им это все равно, точно так же, как мне — мне тоже все равно, все ли у них хорошо или, наоборот, плохо, я, конечно, желаю им, чтобы все у них было хорошо, но я же не пойду проверять, как там и что, а относительно жилички с третьего этажа, той, что с собакой, я не уверен даже в своем доброжелательном отношении. У нее есть близкий приятель среди адвокатов, поэтому она обожает раздувать скандалы, которые могут обернуться судебным иском и тяжбой, и как там еще называются эти дела. Она всегда готова, словно бойскаут, но только не прийти на помощь, а напакостить; достаточно допустить малейшую оплошность: например, ты не запер дверь или ворота, которые положено запирать, потому что у тебя руки были заняты, ну, скажем, ты накупил овощей, ведь овощи — это очень полезно, взять хотя бы брокколи — это же просто фантастика, в особенности для курильщика — жуй себе брокколи и кури, пока не увидишь костлявую с косой, так я где-то читал, — так вот, достаточно один раз не запереть за собой входную дверь — подчеркиваю, в виде редкого исключения, потому что этого почти никогда не случается, а тут впервые случилась такая оплошность, ведь, как уже говорилось, ты нес полную охапку брокколи, как соседка уже тут как тут — первая углядела, взяла на заметку — может быть, кто ее знает, записала в особую книжицу и давай названивать своему приятелю, а через несколько дней вынимаешь из почтового ящика письмецо от адвокатской конторы, от той самой громадной конторы, про которую я только сегодня читал в газете на мокрой бумаге как о самой большой в Норвегии, с оборотом в четверть миллиарда, где работают множество адвокатов, так вот обнаружилось, что они там сделали финт налево, чтобы поменьше платить налогов, и пошли против закона и права, а право — это вам не шуточки, они и дофинтились и запутались, где лево — где право, а я готов спорить, что ее добрый знакомый как раз оттуда, и эта тетка, которая только и думает, как бы ей кому-то напакостить, она как раз его-то и знает, у них такая дружба, ну такая дружба, думаю, с самого детства; и вот теперь они угрожают иском не только за незакрытую дверь, но еще и за то, что слишком громко играла музыка с такого-то по такой-то час такого-то и такого-то числа, и за то, что не надо было присваивать себе почтовый ящик, который раньше принадлежал жилищному товариществу, тем более что этот ящик — самый большой, самый удобный, всем ящикам ящик, и потом следует еще десять—двенадцать проступков и нарушений, и теперь за все вместе настал час расплаты. И эта тетка наверняка видела, как грабитель входил в парадное и направился вверх по лестнице, но подумала, что наверху живет тип, к которому ходят сомнительные знакомые, и пора их прищучить, их вообще надо вышвырнуть из дома, решила она, на улицу, зимой на мороз, — погодите, мол у меня, голубчики, вот доживем до января, тут-то мы вас и выселим без предупреждения, чтобы вы замерзли до смерти; и вот, в то время как она висит на телефоне, обсуждая эти и другие делишки со своим дружком-адвокатом, грабитель залезает в мою квартиру, и я ничего не могу поделать. Он привязывает меня к чему-нибудь несдвигаемому, например к радиатору, а сам располагается в квартире, поедает мои запасы — пиццу из морозильника, смотрит по телевизору футбол и зовет сюда своих дружков-уголовников, они устраивают в моей квартире базу для торговли запрещенными веществами и предметами, квартира превратилась в притон, воровскую малину, и все это происходит у меня на глазах, пока воры морят меня голодом и я теряю последние силы, а стоит мне только закричать и позвать на помощь, он будет резать мне пальцы — по пальцу за каждый крик, а его дружки угрожают мне оружием, и я теряю силы и под конец совсем схожу на нет, растекаюсь, растворяюсь в хаосе, я проиграл — вор одержал верх.
