Генри Лоусон - Рассказы • Девяностые годы
— Чайную ложку.
— Две.
— Идет. Только сперва покажи табак.
— Получишь ты свой табак, не беспокойся. Чего ты испугался? Эй, ребята, идите смотреть, как Билл масло глушит.
Билл отмерил две ложки машинного масла и выпил. Он получил свой табак, а остальные получили удовольствие, глядя, как Билл, по их выражению, «глушит масло».
Прозвенел второй звонок, и Билл направился на другой конец цеха, где Арви, уже приступивший к работе, выметал стружки из-под верстака.
Юный головорез уселся на верстак, забарабанил каблуками об его ножку и засвистал. Торопиться ему было некуда, его мастер еще не пришел. Он развлекался тем, что лениво швырял в Арви щепками. Некоторое время Арви сносил это безропотно.
— Лучше бы… у нас в Австралии… — проговорил юный головорез с задумчивым, отсутствующим видом, рассматривая выбеленные балки под крышей и нащупывая у себя за спиной щепку потяжелее. — Лучше бы… у нас в Австралии… поменьше думали… о… гонках… и драках.
— Отстань, слышишь? — сказал Арви.
— Ну? А то что? — воскликнул Билл в притворном изумлении, отводя взор от потолка. Затем продолжал негодующим тоном: — Могу хоть сейчас дать по шее, если хочешь.
Арви продолжал мести. Билл перекидал все щепки, до которых смог дотянуться, и стал насвистывать «Марш мертвецов», поглядывая, как работают кругом. Потом спросил:
— Как тебя зовут, Тронутый?
Ответа не последовало.
— Ты что, не можешь ответить, когда тебя спрашивают по-хорошему? Был бы я твой отец, я бы тебя живо отучил воротить морду.
— Арви меня зовут, сам знаешь.
— Арви, и все?
— Арви Эспинолл.
Билл поднял глаза к потолку, поразмыслил, посвистал, потом вдруг сказал:
— Послушай, Тронутый, а где ты живешь?
— Тупик Джонса.
— Где?
— Тупик Джонса.
Билл коротко присвистнул.
— А какой номер дома?
— Восемь.
— Иди к черту! Врешь!
— Нет, не вру. А что тут такого? Зачем я буду тебе врать?
— А то, что мы там тоже жили. Твои старики живы?
— Мать жива, отец умер.
Билл почесал в затылке, выпятил нижнюю губу и опять задумался.
— Послушай, Арви, а отчего твой отец умер?
— Сердце. На работе упал и умер.
Билл издал протяжный многозначительный свист. Наморщив лоб, он уставился на балки под крышей, как будто думал увидеть там что-то необыкновенное. Помолчав, он сказал с расстановкой:
— И мой тоже.
Это совпадение так его поразило, что понадобилась еще почти целая минута, чтобы оно улеглось у него в голове. Потом он сказал:
— Мать небось ходит стирать?
— Да.
— И подрабатывает уборкой?
— Да.
— И моя тоже. Братья-сестры есть?
— Двое — брат и сестра.
У Билла на лице почему-то появилось облегчение.
— А у меня девять. Твои младше тебя?
— Младше.
— Хозяин дома здорово надоедает?
— Порядочно.
— Выселить грозил?
— Два раза.
Перекинувшись еще несколькими фразами в том же духе, они замолчали. Молчание длилось минуты три, и под конец оба почувствовали себя неловко.
Билл заерзал, потянулся было за щепкой, но вовремя опомнился, опять устремил взор в потолок и стал насвистывать, крутя на пальце длинную стружку, потом разорвал ее пополам, с досадой отшвырнул и вдруг буркнул:
— Знаешь что, Арви, я у тебя вчера тачку опрокинул, так я извиняюсь.
— Спасибо.
Это был нокаут в первом же раунде. Билл повертелся на верстаке, завинтил тиски, побарабанил пальцами, посвистал и, наконец, засунув руки в карманы, спрыгнул на пол.
— Вот что, Арви, — торопливо проговорил он, понизив голос. — Когда будем сегодня выходить, держись около меня. Если кто из ребят тебя тронет или скажет хоть слово, я им всыплю.
Он отошел вразвалку и скрылся за стоявшим поблизости корпусом вагона.
В этот вечер Арви задержался в цеху. Его мастер, бравший подряды на окраску вагонов, всегда старался подыскать своим мальчикам работу на двадцать минут, когда до звонка оставалось минут пять — десять. Он нанимал мальчиков потому, что они обходились дешевле, а у него было много черной работы, и, кроме того, мальчикам ничего не стоило залезать с красками и кистями под пол или под тележку, и им можно было поручать грунтовку, а также окраску платформ. Звали подрядчика Коллинс, а его подручных мальчишек называли «малютками Коллинса». На заводе смеялись, что Коллинс завел у себя в цеху ясли. Разумеется, он не нарушал закона об обязательном образовании — всем его мальчишкам «было больше четырнадцати». Некоторым не было и одиннадцати, и Коллинс им платил от пяти до десяти шиллингов в неделю. Братьям Грайндер до этого не было дела — лишь бы заказы выполнялись вовремя и дивиденды выплачивались регулярно. Каждое воскресенье Коллинс произносил проповеди в парке. Но это уже не имеет отношения к нашему рассказу.
Когда Арви вышел с завода, накрапывал дождь и все уже ушли, кроме Билла, который стоял, прислонившись спиной к столбу веранды, и старательно плевал в разорванный носок своего ботинка, что у него, надо сказать, получалось неплохо. Он поднял глаза, небрежно кивнул Арви, метнулся на дорогу, прицепился к проезжающей фуре и скрылся за поворотом. Возчик спокойно сидел за рулем, посасывая трубку и накинув на плечи мешок, не подозревая о том, что происходит у него за спиной.
Арви пошел домой с щемящим чувством в груди и роем мыслей в голове. Как это ни странно, но теперь, больше чем когда бы то ни было, ему была ненавистна мысль о том, чтобы завтра опять идти на завод. Эта новая дружба, которой он не искал и которая свалилась на него как снег на голову, вызывала в сердце бедного одинокого мальчика лишь одно смятение. Он не хотел ее.
Но ему и не пришлось больше идти на завод. По дороге домой он промок до костей и ночью был уже при смерти. Все последнее время он ходил больной, и на другое утро Коллинс недосчитался одного из своих «малюток».
Жена гуртовщика
Двухкомнатный домик построен из круглых бревен, горбыля и эвкалиптовой коры, а пол настлан мелким горбылем. Примыкающая к дому просторная кухня из коры больше, чем весь дом вместе с верандой.
Кругом — заросли, заслоняющие горизонт, так как эта местность не имеет возвышенностей. Бесконечная равнина. Заросли состоят из чахлых, уродливых диких яблонь. Нет даже подлеска. Нет ничего, что радовало бы глаз, за исключением темной зелени казуарин, которые грустно поникли над узкой, почти высохшей речушкой. Девятнадцать миль до ближайшего пункта цивилизации — трактира у большой дороги.
Гуртовщик, бывший овцевод, в отъезде. Его жена и дети остались дома одни.
Четверо оборванных, тощих детей играют около дома. Вдруг один из них кричит: «Змея! Мама, змея!»
Высохшая, загорелая до черноты австралийка кидается из кухни, подхватывает малыша с земли и, придерживая его у левого бедра, тянется за палкой.
— Где она?
— Здесь! Заползла в кучу дров! — кричит старший мальчик — пострел лет одиннадцати с сообразительной рожицей. — Стой там, мама! Я с ней разделаюсь. Отойди! Я разделаюсь с негодяйкой!
— Томми, иди сюда! Она тебя укусит. Иди сейчас же, слышишь, что тебе говорят, мерзкий мальчишка!
Мальчик неохотно подходит, таща за собой палку — больше, чем он сам. И вдруг ликующе кричит:
— Вот она! Ползет под дом! — И бросается с поднятой палкой. В то же мгновение большая черная дворняга с желтыми глазами, которая всем своим видом проявляла чрезвычайный интерес к происходящему, срывается с цепи и бросается за змеей. Но на какую-то долю секунды она опаздывает, и ее нос утыкается в каменную щель как раз в тот момент, когда хвост змеи, мелькнув, исчезает. И тут же палка мальчика опускается и обдирает собаке нос. Аллигатор не обращает на это никакого внимания; он принимается рыть землю, чтобы подлезть под дом. Но его наконец утихомиривают и сажают на цепь. Он им еще пригодится.
Жена гуртовщика ставит детей около собачьей будки, а сама караулит змею. Она приносит два блюдечка с молоком и ставит их на землю около стены, как приманку для змеи. Но проходит целый час, а змея все еще не показывается.
Солнце садится, надвигается гроза. Детей нужно отвести в дом. Но в дом она их не пускает, так как знает, что под полом змея, которая в любую минуту может проползти в комнаты сквозь щель в полу. Поэтому она приносит несколько охапок дров в кухню и затем приводит туда же детей. В кухне нет пола, или, вернее, пол есть, но глинобитный, земляной, как его здесь называют. Посреди кухни стоит большой, грубо сколоченный стол. Она приводит туда детей и велит им забраться на стол. Это два мальчика и две девочки — еще совсем малыши. Она кормит их ужином и затем, прежде чем стемнеет, идет в дом и хватает несколько подушек и одеял, каждую минуту ожидая увидеть змею или наткнуться на нее. Потом стелет постель для детей на кухонном столе и усаживается около него, чтобы сторожить всю ночь.
