Ахто Леви - Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе)
Жители города с подозрением наблюдали этот странный контингент, проследовавший под конвоем по улицам. Они не догадывались, что то не пиратское нашествие, а шагали добровольцы – будущие красноармейцы. Пройдя весь город, бойцы-рваньармейцы с множеством татуировок подошли к воротам на сей раз военного лагеря, обнесенного, однако, тоже двумя рядами колючей проволоки: без нее все же нельзя. Они подверглись санобработке, затем им предложили расстаться с личными вещами, рекомендовали отправить родственникам, но не объяснили, как сие осуществить без соответствующей тары и в отсутствие почтового отделения. У Скита еще сохранились какие-то вещи – отдал их старушке-уборщице, та удивилась, с дрожью в голосе поблагодарила и благословила его. На прощание сказала:
– Не лезь вперед, но и последним не будь.
Новобранцев одели в военную форму, чтобы не отличались от других защитников страны. Они стали одинаковыми и с трудом узнавали друг друга.
Скит подружился с двумя зеками. Одного, помоложе, звали Кешей. Этот чернявый малый отличался веселым нравом, поэтому все стали называть его Кеша Веселый. Второго звали Гошей, лет тридцати пяти, всегда молчаливый, его стали звать Гоша Хмурый. Эти двое стали его основными друзьями; взаимоотношения всех со всеми здесь отличались дружелюбием. Ни Веселый, ни Хмурый не распространялись о своем прошлом, также и Скита не расспрашивали, одно лишь установилось, что Веселый из Калуги, а Хмурый – колхозник. Что ж, решил про себя Скит, оттого, наверное, и хмурый, что колхозник – чему веселиться! Скоро их известили, что стали они бойцами 118-го запасного штрафного полка. И настал час, когда всех заключенных-новобранцев построили по взводам, ротам, батальонам и объявили: отныне они красноармейцы, хотя и штрафники.
– Вы должны искупить свою вину в боях! Кто служил в армии – шаг вперед!
Им определили месяц сроку на спешное обучение и ознакомление с оружием. Скит навсегда запомнил сказанное его командиром: «Хотите защитить свою жизнь – научитесь отнимать ее у противника».
Кроме воров и разбойников из русских товарищами ему стали теперь еще казахи и узбеки – бывшие басмачи, которых за их нежелание участвовать в строительстве нового общества считали провинившимися перед родиной – Россией, хотя они имели наглость доказывать, что своей-то родине служили преданно, что, мол, за это и в тюрьме очутились.
С питанием обстояло плохо, но оптимисты уверяли, что станет еще хуже. Узбеки и казахи получали от своих сепаратистов-родственников посылки с продуктами, которые у них «технически» похищали воры. В основном служба проходила на «отлично». Ставили всех в известность о скорой отправке на фронт, но оружие еще не давали.
Новобранцы последовали далее до станции Горбачи на Орловско-Курском направлении, компанию им любезно составила привычная охрана. На этом участке фронта, как им объяснили, командующим был Рокоссовский, а противник, хорошо здесь укрепившись, стоял уже два года. Прибыв на место, едва высадившись из вагонов, они попали под воздушный налет двадцати или более пикирующих бомбардировщиков. Новобранцы, разбежавшись по полям, уцелели, состав сгорел. Их собрали, и они предавались на поляне веселому отдыху. Не в духе этого контингента уныние, даже если бы их доставили в преисподнюю. Проходивший офицер, приостановившись, пристально изучил всех, затем подозвал Гошу Хмурого, оказавшегося ближе к нему, и что-то коротко ему объяснил. На сие происшествие большинство веселых новобранцев не обратили внимание. Надо сказать, настроению здесь в данную минуту помогала держаться на высоком уровне еще и анаша, доступная им благодаря все тем же бывшим басмачам.
Естественно, любопытно было узнать, о чем так доверительно беседовал с Гошей товарищ – теперь уже можно было так обращаться – подполковник. Оказывается, он поручил Гоше подобрать на его усмотрение с десяток сообразительных ребят для выполнения возлагаемых на них особых заданий. Отделение, в котором состояли три веселых зека, согласилось полностью выполнить эти особые задания. Когда они предстали перед полковником, тот, посмеиваясь, объяснил следующее:
– На гражданке (то есть на воле) вы, братцы, «технически» воровали… как у вас принято считать… у народа. Теперь вам также «технически» как можно хитрее необходимо украсть человека. Он не так слабо охраняется, как, скажем, кошелек ротозея. Человек этот – наш общий враг и его нужно доставить живым, по-военному это означает «брать языка». Такова ваша будущая задача, а наша – подготовить вас к этому делу, кое-чему подучить. Будете обучаться у назначенного к вам командира. За хорошо выполненное задание обещаю льготы: кто имеет родственников, поедет в отпуск, кто не имеет – целый месяц отдыхает и пьет спирт. А еще, смотря по сложности операции, будете вознаграждены правительственными наградами.
На следующий день их привезли в назначенную часть, отвели в землянку, выдали оружие, приказали отдыхать. Устраиваясь спать на низеньких нарах из горбылей, они слышали автоматные очереди и поняли, что передний край совсем близко.
Наутро их поднял старшина:
– Ребятки, подъем!
Он проговорил это как-то тихо, по-дружески, тем не менее все проснулись сразу. Старшина, как выяснилось, опытный разведчик из рабочих, русский, здоровой комплекции мужчина, на выгоревшей гимнастерке ряд наград. Познакомился с каждым в отдельности. Его интересовало все: кем был в качестве правонарушителя, в который раз судим, как воровал, то есть какой спецификации держался: домушник, карманник; а еще его интересовало, что такое вор в законе, что такое честняга?
С удивительным знанием дела объяснил старшине Кеша Веселый, что вор в законе считается лишь в том случае, когда он принят ворами в законе в их касту, а честняга – тот, кто еще ни разу не провинился перед воровским законом, короче тот, кто еще не получил по ушам; последнее определение – «по ушам» – старшине вряд ли что объяснило, но в целом он остался доволен информацией.
– Как ты смотришь на то, что военная форма не является, скажем, реквизитом воровского дела? – улучив момент, тактично задал вопрос Скиталец своему товарищу, Кешке Веселому.
– Воры всякие есть, – ответил Кеша, – но у всех было детство, оно и есть родина, я так понимаю. Воры всякие есть… как и вообще люди. Есть шкурники, а есть люди. Я лично… Понял? Когда Наполеон шел, воры и тогда против него воевали, понял? Воровать – моя работа, воевать с врагом – обязанность, понял?
И Кешка Веселый со смехом – он все делал со смехом, на то и веселый, – предложил затянуться из «козьей ножки».
Старшина начал заниматься с отделением бывших зеков, обучать их навыкам разведки. С этим контингентом он вполне подружился, все тут отлично друг друга понимали. Приказы (они звучали как советы) бывшие разбойнички выполняли беспрекословно. А примерно недели через полторы старшину вызвали в штаб полка вместе с его отделением. Здесь старшине поручили первое боевое задание, дали ориентиры, где переходить линию фронта, пожелали успехов и благополучного возвращения.
3
В ночь перед выходом на задание Скиталец проснулся и уже не мог заснуть, прислушивался к храпу товарищей. Но там, где лежал Кеша, уловил подозрительную возню… Что же тут такого?! Война не война, а по законам природы человеку надо и есть, и пить, и все другое и ничего с этим не поделаешь.
До сих пор Скит не задумывался о своей смерти. Ему, бывало, угрожали расстрелом или избить насмерть, но эти угрозы звучали абстрактно, словно такое могло произойти с кем-то другим. Потом Мор (старый, авторитетный вор в законе, учитель – А.Л.) объяснит ему: только молодые не думают о смерти – не зная жизни, они в смерть не верят; пожилым до смерти ближе, они в нее верят и готовы подозревать ее присутствие в возникшем на носу случайном прыще. Скит не боялся, что может погибнуть в предстоящем задании, другие мысли пришли незванно: Кеша Веселый говорил о родине, как о детстве, но ведь детство Скита – Миусское кладбище в Марьиной Роще, в шалаше среди воров. И родина – что она для него? Ему доверено ее защищать, но наручники с него сняли в последнюю минуту. А что защищать? Марьину Рощу со старыми деревянными домами, полными клопов? О своей матери он думал как о постороннем человеке и к сестрам относился так же. Что для него детство? Воры и кладбище…
Хочет ли он совершить подвиг? Если это не очень трудно, если ради этого не требуется лишиться рук и ног, то он готов и на подвиг, ради права зажить законно с Варей, с его Диной Дурбин, чтобы все было как положено. Вот она, Варя, и представлялась ему родиной, эту свою мысль он облек в законченную формулу: родина только тогда возможна, когда в ней что-то любишь.
Примерно за два часа до рассвета встал старшина, произнес негромко и спокойнее, чем обычно:
– Час настал, ребятки, я на вас надеюсь. Теперь все от скорости зависит.
