Эдгар Доктороу - Билли Батгейт
Дверь ванной открылась, вышел Харви с одеждой мисс Дрю: платьем, трусиками, чулками и туфлями. Он брезгливо бросил все в корзину для мусора. Бросил и потер руки. Затем прошел в дальний конец спальни, где было что-то вроде кладовой и вынес оттуда саквояж. Тут же бросил его на кровать. Затем сел рядом и принял прежнюю позу, перекрестив ноги, и стал ждать.
Я тоже ждал. Появилась Дрю – одно полотенце облегало ее фигуру, второе было навернуто на голове как тюрбан.
Спор был относительно ее поведения. Харви настаивал, что она стала сумасбродкой и что ни к чему хорошему это не приведет. Она возразила, мол, приглашение на ужин они приняли вместе. Уж не говоря о регате на выходные. Ей что, терять всех друзей? Харви звучал убедительно, но я перестал его слышать и тому были причины: мисс Дрю стала одеваться. Она встала у гардероба и отпустила большое полотенце, которое упало на пол. Я смотрел ее тело: худенькая, стройная девочка с попкой мягкой и немного плоской, с четким позвоночником, по-девичьи хрупким и нежным, все как у моей маленькой грязной Ребекки. Все части ее тела были как у Ребекки и все вместе составляли знакомое тело женщины. Уж не знаю чего я ожидал, но она была обыкновенной смертной с кожей, порозовевшей от душа. Она надела пояс и медленно накатала на ноги чулки, следя чтобы шов был строго сбоку, затем пристегнула их к поясу, надела трусики и нижнюю юбку. Проделывала она процедуру одевания проворно, ловко и по-женски мягко. Так себя одевают настоящие женщины – их одежда это их оружие в этом мире, их белье – защита от войн, засух, восстаний, пожаров, наводнений и холодов. Я смотрел, как нижняя половина ее тела все больше и больше скрывалась за вещами: юбка, туфельки на высоком каблучке. Она сбросила тюрбан-полотенце с головы и начала паковать саквояж, переходя от шкафа к кровати решительными шажками и не переставая говорить, что ей, собственно, наплевать на мнение друзей, и какое они отношение имеют к ней, она собирается в гости к кому хочет, черт всех возьми, он прекрасно знает и чего зря об этом толковать, сплошное занудство с его стороны начинает раздражать ее. Затем она захлопнула саквояж и, как бы подводя итог, защелкнула его на два бронзовых замка. Я-то думал, что слышал все, что было сказано на катере, но теперь понял, что это не так. У нее и мистера Шульца была еще какая-то своя договоренность, которую она решила выполнять.
– Я говорю о порядке, хоть каком-то, – сказал Харви, в его голосе сквозила неубежденность, – Ты хочешь все разрушить? – промямлил он, – Я имею в виду скандал – это еще не все? Ты очень умная, но озорная и непослушная хулиганка. Но всему есть пределы, дорогая. Тебе открутят голову и что потом? Будешь ждать от меня спасения?
– Ха-ха и еще пол-столько!
Она присела, обнаженная по пояс, у трюмо, посмотрела на себя в зеркало, причесалась резкими движениями, покрасила губы. Затем надела бюстгальтер, блузку и куртку, застегнулась, звякнула парой браслетов, защелкнула их на запястьях, одела ожерелье. Новая мисс Дрю обернулась и посмотрела на меня в первый раз – в глазах упрямая решимость. Ну когда, скажите, и где, я мог бы увидеть женщину, которая оделась передо мной, готовая убежать черт те куда с убийцей ее возлюбленного?
И вот мы едем. Три часа утра, разрываем 22-ую дорогу носом автомобиля, вон из города, через холмы, среди которых я никогда не бывал. Я сижу рядом с Микки, а мистер Шульц и его леди сзади, с бокалами шампанского в руках. Он рассказывает ей про свою жизнь. Сзади, на расстоянии, едет еще одна машина – в ней – Ирвинг, Лулу и мистер Берман.
Ночь моего самого емкого обучения подходит к концу, впереди меня еще ждут лекции и практические занятия, я еду среди холмов, мистер Шульц показывает мне мир. Приложение к «Нэшнл Джиогрэфик», с той лишь разницей, что груди были белыми и я видел контуры океана и видел белые контуры мисс белой Дрю, а теперь вижу черные контуры холмов. В первый раз в жизни я понял место города в мире. Можно было и так это понять, но мне как-то и в голову не приходило задумываться об этом. Никогда из города я не выезжал, не знал, что такое расстояние – а ведь «далеко» значило и морскую прогулку на амфибии, и причал, и то, где мы очищались от ила и слизи, то, где мы загорали и вкушали блюда, то, где мы пролагали тропки, где танцевали, где оставались завитки наших экскрементов, все это там, далеко и потом, а здесь и сейчас – черные холмы, ветер. Я слышал мягкий свист ветра, врывающегося в полуоткрытое окно, будто какой-то незнакомец за окном насвистывает что-то, глаза мои закрываются, я слышу гудение восьмицилиндрового мотора, басовитое и ровное, хрусткий голос мистера Шульца, рассказывающий, как в бытность свою совсем молодым, грабил он кого ни попадя, слышу шелест шин на мокром шоссе.
Глаза закрываются окончательно, голова падает на грудь, я еще слышу отрывки смеха сзади, но уже не понимаю, о чем там речь, уже три часа, уже подступает утро, прошла самая кошмарная ночь моей жизни, а я еще не вздремнул ни минуты.
Четвертая глава
Из газетной передовицы я узнал, что за мистером Шульцем охотятся – федеральное правительство объявило, что он будет подвергнут наказанию за неуплату налогов. Однажды полиция взломала его офис на 149-ой улице и нашла там книги с кое-какими данными по пивному бизнесу. И после всего этого я его видел лично и чувствовал его руку на своем лице. Увидеть во плоти того, о ком пишут газеты, уже само по себе рядовым событием не назовешь, но увидеть того, о ком газеты пишут, что он – преступник, это уже из области черной магии. Если газеты сообщают, что за ним охотятся, они не врут, но само слово «охотятся» предполагает, что тот, за кем охотятся, бегает по ночам, а днем скрывается в укромных уголках, т.е. старается быть невидимым, но если он не бегает, не прячется и за ним «охотятся», если он всегда на виду и просто заставляет людей его видеть – то это очень сильная магия! Разумеется, без мощного хруста купюр не обошлось, доллар есть доллар, помаши им и можно стать невидимым! И все же риск есть, не всегда работают, увы, даже доллары! Я решил, что в Манхэттэне такие трюки не проходят даром, ведь именно там сидят налоговые инспектора, открывшие сезон охоты. Но в Бронксе, по соседству с пивным складом, это может пройти, почему бы и нет? Но лучше всего этот трюк срабатывает, решил я, в самом сердце гангстерского логовища, в их офисе, в том самом, который разворошила полиция и выискала компрометирующие документы, нужные для заведения дела.
Вот таков был примерный путь размышлений мальчика Билли, когда он повис на подножке троллейбуса, следовавшего на юг, на 149-ую улицу. Передвигаться таким способом очень нелегко – для пальцев есть слабая зацепка в виде наружной полосы в низу окна, которое было задним, когда троллейбус ехал в одну сторону, и становилось передним, когда троллейбус ехал в обратном. Оно было огромным и поэтому приходилось скрючиваться под ним, чтобы тебя не было видно; если водитель замечал тебя в зеркале заднего обзора, он мог резко прибавить ходу, затем тормознуть и его, сукиного сына, не волновало, есть ли сзади машины, нет ли. Но если бы только это – для ног было оставлен едва выступающий изгиб бампера, поэтому весь процесс поездки на задках троллейбуса больше напоминал приклеивание себя всем телом к корпусу. Правильным поведением при такой поездке был резкий соскок при остановке и ожидание, пока троллейбус снова не тронется, не только потому, что висящий представлял собой объект преследования со стороны любого полицейского и его дубинки, но и для экономии сил на поездку до следующей остановки. Кому охота слететь на ходу, особенно на Уэбстер-авеню, где одни гаражи, да склады, длинные, на весь квартал, и где троллейбус мчится в свое удовольствие, не особенно заботясь об идеально прямом движении, отчего шины скрипят и визжат, а дуга высекает искры из пересечений проводов. Это факт – не один мальчуган погиб, катаясь подобным образом. Тем не менее, такой способ передвижения был моим любимым. Даже в то описываемое время, когда у меня на руках оставалось два доллара, и я спокойно мог позволить себе заплатить пять центов за проезд.
Доехав до 149-ой улицы, я спрыгнул и пробежался немного, еще толком не поняв, зачем я, собственно, сюда приехал. Точного адреса их конторы я не знал и поэтому два утомительно-долгих часа таскался вверх-вниз по холмам, забираясь на запад до самого Конкорза, и вдвое дальше – на восток. Стояла удушающая жара. Мне повезло, когда я обратил внимание на две машины, стоящие бок о бок на стоянке закусочной неподалеку от Южного бульвара. Если бы я их видел по одной, то они бы не привлекли моего внимания, но вместе… в них было что-то знакомое. Слева от закусочной стояло четырехэтажное офисное здание непонятного цвета с большими, грязными окнами. Войдя внутрь, я почуял острый запах мочи и древесной слизи. Никаких табличек с наименованием контор или фирм ни снаружи, ни внутри я не заметил. И возликовал – нашел! Выскочив наружу, я перебежал через улицу и присел на обочину, между двумя припаркованными грузовиками. Стал ждать.
