Борис Виан - Пена дней
XVIII
Надстоятель вышел из тризницы в сопровождении Пьяномаря и Священка. У всех троих в руках были картонки с украшениями для храма.
— Когда придет грузовик с краскомазами, — сказал он, обернувшись к Священку, — распорядитесь, Жозеф{36}, чтобы заехал прямо в алтарь.
Странное дело, но почти всех Священков на свете зовут почему-то Жозефами.
— Будем красить в желтый? — спросил Жозеф.
— В лиловую полоску, — уточнил Пьяномарь по имени Эмманюэль Жюдо{37}, симпатичный верзила в парчовом облачении с золотой цепью, сиянием своим напоминавшем северное.
— Да, — подтвердил Надстоятель, — ведь на благословение прибудет сам Архиписк. Пошли, нам надо обрядить хоры.
— А сколько будет музыкантов? — спросил Священок.
— Семь на десять да три, — ответил Пьяномарь.
— И четырнадцать певунчиков, — с гордостью добавил Надстоятель.
Священок аж свистнул: «Фью!»
— А венчаются только двое! — сказал он и причмокнул с восхищением.
— Да, — сказал Надстоятель. — Вот что значит быть богатым.
— Народу будет много? — спросил Пьяномарь.
— Очень много, — сказал Священок. — Я возьму красную алебарду и красную трость с набалдашником.
— Нет, — сказал Надстоятель. — На этот случай нужна желтая алебарда и лиловая трость, это будет изысканней.
Они остановились под хорами. Надстоятель отыскал в одном из столпов, подпирающих свод, едва заметную дверцу и отворил ее. Они гуськом стали подниматься по узкой винтовой лестнице. Сверху сочился слабый свет.
— Тяжело! — сказал Надстоятель.
Священок, подымавшийся последним, поддакнул ему. Пьяномарю, который шел между ними, деться было некуда, ему пришлось согласиться.
— Еще два с половиной витка, — сказал Надстоятель.
Наконец они вышли на хоры, расположенные против алтаря на высоте ста метров над церковным полом, который трудно было разглядеть сквозь туман: облака беспрепятственно вплывали в храм и огромными хлопьями проносились по среднему нефу.
— Погода будет отличная, — сказал Пьяномарь, принюхиваясь к облакам. — Пахнет тимьяном.
— Немного отдает и лакрицей, — добавил Священок.
— Надеюсь, церемония удастся на славу, — сказал Надстоятель.
Поставив картонки на пол, они принялись украшать стулья музыкантов.
Священок разворачивал праздничные покрышки, сдувая с них пыль, и передавал Пьяномарю и Надстоятелю.
Вздымавшиеся над их головами каменные столпы соединялись где-то там, в едва различимой вышине. Матовый бело-кремовый известняк, обласканный нежным сиянием дня, отражал ровный и мягкий свет. А под самой кровлей густела бирюзовая синева.
— Надо надраить микрофоны, — сказал Надстоятель Священку.
— Вот сейчас разверну последнюю покрышку и займусь этим, — ответил Священок.
Он вынул из сумки красную суконку и принялся энергично тереть подставку ближайшего микрофона. Всего их было четыре штуки, расположенных в ряд перед стульями музыкантов. Микрофоны эти были подключены к особому механизму для того, чтобы каждая мелодия включала соответствующий колокольный звон. Внутри же храма звучала только музыка.
— Скорей, Жозеф, — сказал Пьяномарь, — мы с Эмманюэлем уже все закончили.
— Подождите меня, — попросил Священок. — Чуточку терпения! Мне осталось работы на пять минут, не больше.
Пьяномарь и Надстоятель прикрыли картонки крышками и аккуратно составили их в угол хоров, чтобы по окончании церемонии снова все убрать.
— Готово! — воскликнул Священок.
Они пристегнули лямки парашютов и грациозно прыгнули в пустоту. Зашелестел шелк, распустились три пестрых цветка, и безо всяких осложнений ноги всех троих одновременно коснулись отполированных плит каменного пола.
XIX
— По-твоему, я красивая?
Хлоя смотрела на свое отражение в воде аквариума, дно которого было посыпано серебряным песком. В нем резвилась красная рыбка, то и дело выплывая на поверхность. На плече Хлои сидела серая мышка с черными усами, потирала лапками мордочку и любовалась разноцветными бликами на воде.
Хлоя уже натянула чулки цвета своей золотистой кожи, легкие, как дымок ладана, и надела белые лайковые туфли на высоком каблуке. Больше на ней ничего не было, если не считать тяжелого браслета из синего золота, от которого ее узкое запястье казалось еще более хрупким.
— Ты находишь, что мне уже пора одеваться?
Мышка сбежала с ее округлого плеча, примостилась на груди и взглянула на Хлою снизу вверх, как бы утвердительно отвечая на ее вопрос.
— Тогда мне придется спустить тебя на пол. Знаешь, сегодня вечером ты вернешься к Колену, так что попрощайся со всеми здешними мышами…
Хлоя посадила мышку на ковер, посмотрела в окно, приподняв занавеску, и подошла к своей кровати, на которой были разложены ее белое подвенечное платье, а также платья Ализы и Исиды, оба цвета воды.
— Вы готовы?
В ванной комнате Ализа причесывала Исиду. На них тоже были только чулки и туфли.
— Что-то мы все не торопимся, — с нарочитой строгостью произнесла Хлоя. — Уж не забыли ли вы, подруги, что у меня сегодня свадьба?
— Еще целый час впереди, — ответила Ализа.
— Успеем, — сказала Исида. — Ты ведь уже причесана.
Хлоя засмеялась, тряхнув локонами. В ванной комнате, затуманенной паром, было жарко, и порозовевшая спина Ализы выглядела так привлекательно, что Хлоя нежно провела по ней ладонями. Исида сидела перед зеркалом, покорно доверив свою голову умелым рукам подруги.
— Ой, щекотно! — крикнула Ализа, засмеявшись.
Хлоя нарочно касалась тех мест, где щекотно, пробегая пальцами по ее бокам до бедер. Теплая кожа Ализы чуть вздрагивала от ее прикосновений.
— Из-за тебя Ализа испортит мою прическу, — сказала Исида, которая, чтобы не терять времени, делала себе маникюр.
— До чего же вы обе красивые! — воскликнула Хлоя. — Жаль, что вы не можете в таком виде пойти на свадьбу. Как бы мне хотелось, чтобы на вас ничего не было, кроме чулок и туфель!
— Иди, младенец, одеваться, — сказала Ализа. — А то опоздаем.
— Поцелуй меня, — сказала Хлоя. — Я так счастлива!
Ализа вытолкнула ее из ванной. Хлоя присела на кровать и, хотя она была одна в комнате, смеялась, глядя на кружева своего платья. Прежде всего она надела целлофановый лифчик и трусики из белого сатина, в которых ее изящные формы приобрели уже совсем фирменный вид.
XX
— Ну что, порядок? — спросил Колен.
— Нет еще, — ответил Шик.
Вот уже в четырнадцатый раз он пытался завязать галстук Колену, но у него ничего не получалось.
— Может, наденешь перчатки? — предложил Колен.
— Зачем? — удивился Шик. — Думаешь, получится лучше?
— Не знаю, просто пришла такая мысль, — ответил Колен. — Но я не настаиваю…
— Как хорошо, что мы занялись этим делом загодя, — сказал Шик.
— Конечно, но мы все равно опоздаем, если не справимся.
— Справимся, справимся.
Шик снова быстро проделал весь ряд строго определенных движений и с силой потянул за концы галстука. Галстук с треском разорвался посередке, и обе его половины беспомощно повисли в руках Шика.
— Уже третий по счету, — заметил Колен с отсутствующим видом.
— Я знаю, — сказал Шик. — Ничего страшного.
Он сел на стул и, задумавшись, потер себе подбородок.
— Ума не приложу, в чем дело, — сказал он.
— Я тоже, — сказал Колен. — Но это противоестественно.
— Да, — сказал Шик, — безусловно. Попробую завязывать, не глядя.
Шик взял четвертый галстук и небрежно накинул его Колену на шею, с подчеркнутым интересом следя в это время глазами за залетевшим в комнату шмелем. Подсунув длинный конец под короткий, он сделал петлю, потом отвернул этот конец направо, протащил снизу, но как раз в этот момент его взгляд, к несчастью, ненароком упал на полузавязанный узел, который тут же затянулся, да так туго, что крепко-накрепко прихватил его указательный палец. Шик застонал от боли.
— Вот сука! Будь он неладен!
— Он сделал тебе больно? — сочувственно спросил Колен.
Шик усердно сосал палец.
— Ноготь посинеет, — вздохнул он.
— Бедняга! — сказал Колен.
Шик пробормотал что-то и взглянул на Колена.
— Стоп! — прошептал он. — Шикарно получилось!.. Замри!..
И, не сводя глаз с злополучного узла, Шик отступил на несколько шагов, схватил со столика флакон с фиксатором для пастельных мелков, медленно поднес к губам трубочку пульверизатора и на цыпочках подошел к Колену, который с невозмутимым видом напевал, демонстративно уставившись в потолок. Струя распыленного лака ударила галстук точно в середину узла, он встрепенулся и замер навеки, пригвожденный к месту застывающей смолой.
