Кэндзи Маруяма - Сердцебиение

Справа за соседним столиком сидело целое семейство, и я время от времени поглядывал туда. Они пришли раньше нас и уже начали есть. Двое загорелых до черноты детишек, уткнувшись носами в тарелки, уплетали за обе щеки. У мамаши лицо было усталым, но в уголках рта таилась счастливая улыбка. Папаша сидел ко мне спиной, и разглядеть его я не мог. Интересно, такой же у него усталый вид, как у жены, или нет? Может быть, то сижу я сам, собственной персоной, только не нынешний, а прежний? Вряд ли... Эта семья, наверное, ведет обычную жизнь, в которой бывают бури и невзгоды, но не происходит ничего такого, что исправить уже нельзя. Удел этой пары — жить изо дня в день тихо и размеренно, не сомневаясь в правильности заведенного порядка вещей, понемногу стариться и, наконец, отойти в мир иной, ни разу не переступив черты, делящей общество на задворки и изнанку. А по какую сторону этой черты находится С.? Наверное, он не признает подобного деления, ему даже в голову не приходит, что такая черта существует. Или, возможно, он понимает, что принадлежит к изнанке, но надеется со временем превратить ее в фасад. Может быть, С. верит, что ему удастся перевернуть общество вверх тормашками, если он нарушит его законы, если станет торпедировать его такими вот парнями, для которых цена собственной жизни — копейка? Пусть не С., а те, кто за ним стоит. Нет, даже не они, а сам этот парень, который сидит сейчас передо мной.

— Ух, — сказал я, — как все вокруг тихо и мирно. Парень ничего не ответил. Даже не шелохнулся — по-прежнему сидел, откинувшись тренированным телом на спинку плетеного кресла, и смотрел вдаль.

— Скучно жить на свете, — пробормотал я.

И опять он промолчал. Высыпал в рот из бокала не успевшие еще растаять льдинки, звонко захрустел ими и проглотил. Но меня уже понесло, я решил во что бы то ни стало заставить его заговорить.

— А может, так оно и лучше. Еще немного — и наша страна, глядишь, станет просто раем.

Парень положил в рот еще несколько кубиков льда, но не глотал их, а сосал. Я с иронией добавил:

— Все у нас есть, о чем еще можно мечтать?

Ответа я так и не дождался. Парень с непроницаемым лицом смотрел на море, не раскрывая рта. Не мог он меня не слышать и не понять тоже не мог. Просто я для него — пустое место, можно не обращать на меня никакого внимания. Наверное, он не снисходит до того, чтобы тратить время на споры с таким, как я. Или решил, что не клюнет на мою удочку? А может, он из тех, кто считает, что слова вообще ни к чему, и верит только в действия?

Надо еще помахать перед ним красной тряпкой, подумал я. Открыл было рот, чтобы сказать: «Теперь в нашей жизни ничего уже не изменишь», — и заколебался. А тут как раз принесли еду. Я столько всего назаказывал, что пришли сразу две официантки. Они с трудом уместили на столике такое количество тарелок.

— Выглядит аппетитно, — разомкнул наконец уста мой клиент. Голос его звучал весело и беззаботно. — Это что, дары местных вод?

— Наверное, — равнодушно пожал я плечами, но тут же взял себя в руки и вежливо прибавил: — Вы ешьте, ешьте, в жару надо хорошо питаться.

Если б не машина, я б с удовольствием выпил пивка. Похмелье прошло еще утром, головная боль исчезла без следа, как только я получил на почте бандероль. Даже аппетит появился. Ничего удивительного — утром-то я не ел. Чувствовал я себя теперь отлично, настроение тоже было прекрасным. Как будто скинул разом лет десять.

Семейство за соседним столиком закончило трапезу, но уходить не спешило. Сидели, лениво о чем-то переговаривались. Может быть, обед в приморском ресторане — последний штрих их летнего отпуска. Но вот детишки, не слушая уговоров матери, вскочили и понеслись сломя голову в сторону берега. Глава семейства аккуратно пересчитал сдачу, сложил ее в кошелек и громко позвал расшалившихся детей. Потом вчетвером зашагали под палящим солнцем к стоянке. Кроме папаши, все подмели еду с тарелок подчистую.

Я неожиданно для самого себя спросил:

— Вы как, семейством обзаводиться не собираетесь?

Внезапность вопроса, видимо, подействовала — парень обескураженно заморгал.

— Семейством? — переспросил он и отпил воды. — Вы имеете в виду, не собираюсь ли жениться?

— Ну да. — Я продолжал есть, стараясь не смотреть на него. — Я имею в виду, не собираетесь ли и вы зажить так же, как все.

Парень на миг замер, потом глубоко вздохнул и вытер губы салфеткой. Но ответа на свой вопрос я так и не дождался.

— У меня с этим делом ничего не вышло, — сказал я и стал пить кока-колу. Увы, пиво она мне заменить не могла. Внутри накапливалось раздражение. Помолчав, я вдруг взял и ляпнул:

 — Нет ничего глупее, чем жертвовать собой ради каких-то там идей.

Парень резко поднялся с кресла и, бросив: «Пойду искупаюсь», поспешно направился к обрыву, оставив обед недоеденным. Я смотрел, как он легко, не касаясь перил, сбегает по крутой лестнице. Красиво это у него получалось. Потом он исчез, а когда появился внизу, на пляже, то казался уже маленькой букашкой. Я все следил за ним взглядом. Похоже, он на меня разозлился. Или просто ему надоело сидеть на месте — смотрел-смотрел на море и захотел искупаться. Может, парень с самого начала только об этом и думал, а все, что я ему тут нес, пропускал мимо ушей. Я вспомнил, как С. сегодня сказал про него: «Пускай этот делает все что захочет». Подходя к воде, парень сбросил одежду и, оставшись в одних трусах, зашлепал по мелководью. Зайдя по пояс, он упал грудью вперед и поплыл. Рассекая волны, он удалялся все дальше от берега. Я же продолжал есть, отгоняя ладонью жужжавших над столом мух.

Может быть, в море парень мысленно спорит со мной? Если тебя одолевает скука, думает он, наверное, сделай так, чтобы изгнать ее из жизни. И еще: наша страна не становится раем, а катится в тартарары — или что-нибудь в этом роде. Время от времени парень переставал работать руками и ногами и покачивался на волнах, лежа на спине. Я подумал, что он похож на огромную хищную рыбину, у которой в пасти притаилось несколько рядов острых, как бритва, зубов. Но если он акула, то никакой подходящей жертвы поблизости не было. Никто больше не заплывал так далеко, все остальные плескались возле самого берега.

Я не плавал со студенческих лет. Хотя нет. Один раз, вскоре после женитьбы, когда еще не родился наш старший, мы ходили вдвоем с женой в городской бассейн. Она плавала куда лучше, чем я, и намного быстрее. Меня хватало максимум на пятьдесят метров, а жена запросто проплыла бы и в десять раз больше. Помнится, она сказала тогда: «Если ты будешь тонуть, я тебя спасу».

Ничего, я и без нее не утонул. Держусь на плаву сам. Достаточно было С. протянуть мне руку, и я выкарабкался.

Я снова посмотрел на море. Теперь из воды торчало уже несколько голов, и я не мог различить, где там парень. Может, он нырнул? Жены у такого, конечно, нет. И не думаю, что он где-то когда-то работал. Не похоже на то. Почему у парня такой вид — будто у него вообще нет прошлого? Какой-то он неживой, прямо не верится, что за плечами у него прожитые годы. Создается ощущение, что он с самого рождения жил один, ни с кем не общаясь, даже в его связь с С. поверить трудно.

Я окинул взглядом морской простор. Только небо и вода — нет, далеко-далеко белела стая чаек, то падая на волны, то вновь взмывая к облакам. Наверное, там отмель, и во время шторма на том месте вздымаются пенные буруны. Но сейчас море везде было одинаковым. Да, так и не отправился я в плаванье. Где мне, человеку, которого и искупаться-то не заманишь, вырваться за линию горизонта? О, я прекрасно понимаю, в чем мой изъян. Мне недостает решимости. Я потому так и тянул с уходом в море, что жизнь не тряхнула меня как следует. Бросил работу, ушла жена — все это так, но по-настоящему меня еще все-таки не прижало. Вот С. — тот сразу смог припереть меня к стенке.

Я живу в мире фантазий. С тех самых пор как остался один, в течение трех долгих лет я ни разу не столкнулся с реальностью, и эта искусственная, ненастоящая жизнь продолжается до сих пор. Как только я понял, что голодная смерть мне не грозит, что я как-нибудь проживу и в одиночестве, все напряжение куда-то схлынуло. Я утратил почву под ногами, и больше у меня ни в чем нет уверенности. Все кажется мне продолжением одного и того же бесконечного сна — эти незнакомые края, горная вилла на лесистом берегу озера, телефонные звонки С., живущий под одной со мною крышей парень, приблудная дворняга, трехразовое питание, набитое купюрами портмоне оленьей кожи, таинственная бандероль.

Прожитые сорок лет словно бы и не имеют ко мне никакого отношения, их как будто и не было. Вырастившие меня родители, их старость и смерть, старший брат, двадцать пять лет просидевший за одним и тем же столом в мэрии, младший брат, погибший во время пожара, места, где я жил, знакомые, жена и дети, вереница крупных и мелких событий, составлявших когда-то мою жизнь, — до всего этого мне дела больше нет. Передо мной бескрайнее небо и бескрайнее море, залитый солнцем мир, в котором нет места тени. Насколько хватает глаз, катятся волны, над ними — невидимый пар, беззвучно сталкивающиеся атмосферные потоки. Вспыхивающие над морем солнечные блики слепят меня, пронизывая светом все мое тело, наполняют душу трепетом и радостным волнением. Я свободен. Ни С., ни этому парню, ни вообще кому-либо из живущих на земле такая свобода и не снилась. И я без сожалений расстаюсь с мечтой о работе на сейнере — она легко растворяется в бездонном синем небе. Теперь будем решать, как жить дальше. В течение краткого мига я вижу оскаленную пасть невиданной гигантской рыбы, слышу свист урагана и бешеный рев яростной толпы... Если бы из порта сейчас уходило судно, я бы не задумываясь уплыл на нем куда глаза глядят. Пусть хоть грузовое — наплевать. Есть отличный, древний как мир способ бегства: спрятаться в трюме и сидеть там до тех пор, пока корабль не отойдет от гавани подальше, а потом можно вылезать на палубу — и будь что будет...