Саддам Хусейн - Посмертное проклятие
Днем цыгане спали и отдыхали, по ночам бодрствовали. Бродили они по пустыне и по деревням или разбивали табор на окраинах городов. Никто не причинял им вреда, не нападал и не заставлял делать то, что им не по душе, никто не принуждал цыганок к тому, что им не хотелось. Так они и жили в те времена и до недавнего времени, хотя сейчас их жизнь несколько изменилась. Гуляния стали устраиваться в городах, в тех домах, где могли платить деньгами, и прежде всего нечестивыми деньгами, которые станут жечь руки на Страшном суде и позорят людей на этом свете. Добыты те деньги бесчестной спекуляцией и сомнительными сделками или торговлей с прибылями сверх положенного Господом, отняты у сирот и бедняков, или воровством, наказуемым в этом мире отсечением кисти или головы, если дело откроется, а в лучшем случае длительным заключением. Некоторые цыганки стали склоняться к распутству, не проявлять целомудрие, и если ранее напасть на цыгана почиталось за позор и бесчестие, сейчас это не редкость. А творящие такое никаких угрызений совести не испытывают, хотя в былые времена считалось, что мужчина унизит себя, если нападет на человека, который ему не ровня. Исчез этот барьер еще и потому, что цыгане, осев на земле и отказавшись от бродячей жизни, когда они нигде не задерживались подолгу, стали теперь иметь общие со всеми права и обязанности, включая военную службу, к которой они раньше не привлекались. Но в Ираке, насколько нам известно, когда цыган призывали на военную службу, каждый старался держаться поближе к начальствующей особе: кто-то заслужил доверие незадачливого военачальника, устраивая ему на отдыхе гуляния с танцами, кто-то нашел иной способ.
Цыганки в былые времена не позволяли мужчинам вольности, а только пели для них и танцевали, и никто не посягал на них, а все потому, что арабы не считали цыган равными себе и осуждали тех, кто брал цыганок себе в жены или решался на них напасть. Вот и свободны были цыгане бродить, где им вздумается, и днем и ночью, от племени к племени, и, пожалуй, никто из тогдашних арабских племен такой свободы не имел.
Хотя старейшины племени цыганам не доверяли и сам шейх сделал вид, будто бы, как и все, им не доверяет, на самом деле их появление его обрадовало. Причина недоверия была очевидной: если цыгане сегодня с нами, завтра они могут перекочевать к племени аль-Мухтара, а нравы их таковы, что, что бы они ни увидели, плохое или хорошее, об этом немедленно узнают и другие. Именно об этом и говорил один из старейшин, досадуя на то, что цыгане появились неизвестно откуда, но шейх уже обратился к цыганскому предводителю:
– Становитесь здесь, – указал он на место неподалеку от своего шатра с той стороны, где заходит солнце. – Пусть ваши шатры будут к западу от шатров племени и не перемешиваются с ними. Выберите овцу, зарежьте ее и приготовьте себе на ужин. Простите, что не оказываем вам должного гостеприимства, мы и сами в пути.
– Что же вы, уважаемый, путешествуете и ночью? – спросил цыган.
– Нет, – отвечал шейх, – но мы пришли сюда незадолго до вас. Вот закончим ставить шатры, тогда и позовем вас устроить танцы.
Как только предводитель цыган выбрал овцу из стада шейха и приволок ее туда, где расположилась его родня, ему пришло в голову отправиться к шейху племени аль-Мухтара, чтобы взять у того хлеба, дабы было с чем кушать мясо, ведь хлеба шейх аль-Мудтарра ему не предложил, и рассказать ему обо всем увиденном, заслужив тем самым его расположение.
– Шейх племени аль-Мухтара лучше этого шейха, он и его племя благородней, – вслух рассуждал предводитель цыган. – Если сегодня этот шейх и приветил нас по одному ему известной причине, то раньше он не раз, бывало, гнал нас от своего становища и не давал пропитания. Даже когда мы пели и танцевали для него, ничего стоящего от него нам не перепадало. Пришли они сюда напасть на племя аль-Мухтара, это очевидно, иначе почему с ними нет ни детей, ни женщин, а только воины с мечами и копьями. Они хотят напасть на аль-Мухтара врасплох, поэтому, если я предупрежу вовремя шейха, он достойно мне отплатит и мы станем с ним на короткой ноге. Расскажу обо всем ему наедине и попрошу никому этой тайны не выдавать. Как бы не посчитался потом с нами шейх племени аль-Мудтарра.
– Да, – продолжал он, – я должен сделать это немедленно. Нельзя упускать такую возможность, нельзя, чтобы племя аль-Мухтара упустило возможность подготовиться к нападению.
Не раздумывая дольше, он отправился туда и, уединившись с шейхом аль-Мухтара, поведал ему все, что видел, а заодно и свои подозрения.
Шейх племени аль-Мухтара отблагодарил его, пожаловав мешочек с золотыми монетами и пообещав отблагодарить при случае сверх того. И еще велел собрать в соседних шатрах хлеба, чтобы цыганскому предводителю было с чем вернуться в лагерь, где расположились мужчины племени аль-Мудтарра.
***Мужчины племени аль-Мухтара стали готовиться встретить воинов аль-Мудтарра как положено. Шейх велел своим людям всячески уклоняться от столкновений с мужчинами аль-Мудтарра и ни в коем случае не давать им повода для нападения. Предприняли целый ряд мер. Шейх приказал выгонять овец и верблюдов на пастбища не мужчинам, а женщинам, и не в обычные места, а в другую сторону, с тем чтобы между ними и ожидаемыми гостями всегда оставались мужчины. Велел освободить первый ряд шатров, ближайший к племени аль-Мудтарра, а мужчинам с мечами и копьями сосредоточиться в следующем ряду. Всадникам с лошадьми предписано было скрыться в лощинах, расположенных за шатрами и справа и слева от них.
Настало утро. Предводитель цыган сделал все, чтобы воины аль-Мудтарра бодрствовали этой ночью, веселясь и потягивая вино под цыганские песни и танцы, дивясь выступлениям акробатов и всю ночь не смыкая глаз. Предводитель цыган пропел последние два куплета, подыгрывая себе на ребабе[12]:
Вокруг тех, кто меня полюбил, я кружу,Словно кружится волчья стая,Высоко знамя искренности я держу,И, быть может, затянется рана.
К любимым навстречу спешащегоДорога дальняя не утомит,Привет мой сердечный и пламенныйВам принес ветерок любви, -
и покинул дом шейха, который незамедлительно приказал своим людям садиться в седло и атаковать лагерь племени аль-Мухтара.
Не встретив на своем пути ни овец, ни верблюдов, воины аль-Мудтарра устремились к шатрам. Здесь они не обнаружили в первом ряду даже в самом большом шатре, принадлежавшем шейху, ни одной живой души и решили, что мужчины противника, испугавшись их приближения, разбежались, вместе со своими стадами, куда глаза глядят и оставили шатры как они были, со всем скарбом. А раз напали они, чтобы грабить, спешились все без исключения, включая шейха, и стали соревноваться, кто ухватит первым ковер, а кто покрывало. Кто-то тащит мешок с финиками, кто-то мешок с мукой. Каждый хочет опередить другого, пусть ради ничтожного количества ячменя или кукурузы, масла или оливок. Что удалось добыть, тут же навьючивали на лошадей.
Небольшая группа всадников из нападавших заметила на горизонте пыль, поднятую удалявшимися стадами, и бросилась им вдогонку. Но именно в этот момент шейх племени аль-Мухтара понял, что значительная часть нападавших отяготила себя добычей, и дал своим притаившимся в лощинах всадникам сигнал к атаке. Со всех сторон на воинов аль-Мудтарра обрушились люди, каждый по своему назначению, верша копьями и мечами в их рядах свое дело. В это же время отряд всадников ринулся догонять преследовавших стада овец и верблюдов, чтобы кого взять в плен, а кого предать мечу. Многих удалось пленить, многие полегли, но никто в тот день не ушел. Отпущены были впоследствии лишь те, кто заплатил выкуп взявшему его в плен и известную долю шейху.
Так даровал Аллах победу справедливо оборонявшимся над алчным и вероломным противником. Спастись удалось не более трети нападавших. Они бросились врассыпную, заметив, что шейх племени аль-Мудтарра, обнаружив себя в столь затруднительном положении и бросив на землю добычу, погнал свою лошадь во весь опор, даже не опробовав свой меч в деле.
Да, шейх аль-Мудтарра бежал. А как было еще спастись от верной смерти пусть даже ценой позора тому, кто обрек себя жить в слабости и изгнании, а не возвысить свою душу, стяжав гордость и славу?
***В отсутствие шейха племени при поддержке его жены методами прельщения и наущения на пустоте, возникшей с уходом племенной знати в поход, Иезекиль собрал вокруг себя приспешников из тех, кто был слаб душой. Как только освободилось для него место, Иезекиль стал ведать делами, которыми прежде ведали шейх или его родственники, и привлек к себе корыстных и слабодушных. Именно так слабое течение устремляется в низины, а не поднимается на возвышенность. Крысы находят себе лазейки в любой дыре, змеи гнездятся на ветхих крышах и среди развалин. Так же и черти гнездятся, как скорпионы в их сумрачных норах с затхлым воздухом, в закрытых комнатах домов, куда не проникают солнечный свет и свежий воздух.
