Трейси Шевалье - Падшие ангелы

Папочка не ответил — только нахмурился и продолжил чтение своей газеты.

Вот тогда-то я и предложила посетить колумбарий. Недавно при кладбище открылся колумбарий, и, хотя я не очень хорошо представляла себе, что это такое, слово это звучало достаточно величественно, чтобы сводить туда бабушку.

— Хорошая идея, Мод, — сказала мамочка. — Если только она согласится.

Папочка оторвался от газеты.

— Буду удивлен, если она согласится смотреть на нечто столь непривлекательное.

— Ну, не знаю, — сказала мамочка. — Мне кажется, идея совсем неплоха. Странно, что у тебя другое мнение, учитывая, как ты любишь урны.

Услышав слово «урна», я поняла, что сейчас они начнут ссориться, а потому побежала в нижнюю часть сада сказать Лавинии, что завтра мы, может, пойдем на кладбище. Папочка и мистер Уотерхаус установили приставные лестницы, чтобы нам легче было перебираться через забор — до этого я как-то раз упала и растянула связки на запястье.

Бабушку я побаиваюсь. Вид у нее такой, словно она проглотила рыбью кость и никак не может от нее избавиться, а еще она говорит такие вещи, за которые меня бы наказали. Приехав сегодня, она посмотрела на меня и сказала: «Господи, детка, какая же ты дурнушка. Никто бы и не догадался, что ты — дочка Китти. Или моя внучка, уж если на то пошло». Ей всегда нравится всем напоминать, что в молодости она была красавицей.

Мы прошли в дневную гостиную, и бабушка в очередной раз сказала, что ей не нравятся цвета, которые мамочка выбрала для этой комнаты. Мне-то они нравятся. Напоминают кафе для рабочих, куда Дженни иногда водит меня, — там на каждом столике стоят горшочек с горчицей и бутылочка с коричневым соусом. Может, мамочка тоже увидела там эти цвета и решила использовать их в своей дневной гостиной, хотя мамочку трудно представить в кафе для рабочих, где столько дыма, грязи и небритых мужчин. Мамочка всегда говорит, что предпочитает гладковыбритых мужчин — таких, как папочка.

Мамочка не обратила внимания на бабушкино замечание.

— Дженни, кофе, пожалуйста, — распорядилась она.

— Мне не надо, — сказала бабушка. — Просто чашечку горячей воды с долькой лимона.

Я устроилась у них за спиной рядом с окном, чтобы можно было смотреть сквозь жалюзи. На улице пыль стояла столбом, потому что там было сильное движение — лошади тащили телеги, груженные молоком, углем, льдом, мальчик от булочника шел от двери к двери с корзинкой, наполненной выпечкой, посыльные разносили почту, горничные неслись по улице, выполняя поручения. Дженни всегда говорит, что она сражается с пылью и проигрывает.

Мне нравилось смотреть на улицу. Когда я снова повернулась в комнату, где в солнечных лучах оседала пыль, там все, казалось, было тихо-мирно.

— Ну, что ты там высматриваешь на улице? — спросила бабушка. — Иди сюда, чтобы мы тебя видели. Сыграй-ка нам что-нибудь на рояле.

Я в ужасе посмотрела на мамочку. Она знала, что я терпеть не могу играть на рояле. Но она мне ничуть не помогла.

— Давай, Мод, — сказала она. — Сыграй нам что-нибудь из твоего последнего урока.

Я села за рояль и вытерла руки о передник. Я знала, что бабушка хотела бы услышать гимн Моцарту, а потому начала играть «Будь со мной».[10] Я знаю, что мамочка ненавидит эту вещь. После нескольких тактов бабушка сказала:

— Господь милосердный, детка, это ужасно. А лучше ты играть не можешь?

Я прекратила играть и уставилась на клавиши. Руки у меня дрожали. Я ненавидела, когда к нам приезжала бабушка.

— Да ладно вам, матушка Коулман, ей всего девять лет, — сказала наконец мамочка в мою защиту. — Она давно не брала уроков.

— Девочка должна уметь играть такие вещи. Как у нее с шитьем?

— Не очень, — откровенно ответила мамочка. — Это она унаследовала от меня. Но зато она очень хорошо читает. Она сейчас читает «Разум и чувства»,[11] правда, Мод?

Я кивнула.

— А еще перечитываю «Алису в Зазеркалье». Мы с папочкой воссоздавали шахматную партию оттуда.

— Чтение, — сказала бабушка — теперь рыбья кость в ее горле, казалось, саднила еще сильнее. — Это девочке ни к чему. Только лишние мысли будут в голове. Особенно если читать всякую чушь про Алису.

Мамочка села чуть прямее. Сама она все время читала.

— А что плохого, если у девочки мысли в голове, матушка Коулман? — спросила она.

— Если она начнет размышлять о всякой ерунде, то перестанет радоваться жизни, — сказала бабушка. — Как и вы. Я всегда говорила моему сыну, что вы не будете счастливы. «Женись на ней, если иначе не можешь, — сказала я ему. — Только она никогда не будет довольна». Я была права. Вам вечно нужно что-то большее, но только ваши мысли не говорят вам — что.

Мамочка ничего не ответила, просто сидела, сжав руками колени так сильно, что я видела, как побелели костяшки ее пальцев.

— Но я знаю, чего вам надо.

Мамочка скользнула по мне взглядом, потом посмотрела на бабушку и покачала головой — это значило, что бабушка собирается сказать что-то такое, чего я не должна слышать.

— Вам нужно родить еще детей, — сказала бабушка, игнорируя жест мамочки. Она всегда игнорирует мамочку. — Доктор говорит, что физиологически у вас нет к этому никаких препятствий. Ты ведь хотела бы братика или сестричку, правда, Мод?

Я перевела взгляд с бабушки на мамочку.

— Да, — сказала я, желая наказать мамочку за то, что она заставила меня играть на рояле.

Я тут же пожалела о том, что сказала, хоть это и было правдой. Я часто завидую Лавинии, что у нее есть Айви Мей, хотя от нее столько мороки, когда она всюду таскается за нами.

Тут появилась Дженни с подкосом, и мы облегченно вздохнули. Она накрыла на стол, и мне удалось выскользнуть вместе с ней из комнаты. Мамочка говорила что-то о летней выставке в Королевской академии.

— Наверняка чушь какая-нибудь, — услышала я слова бабушки, закрывая за собой дверь.

— Чушь, — повторила Дженни, когда мы оказались на кухне, тряся головой и морща нос.

Она сделала это точно как бабушка, и я расхохоталась.

Иногда я спрашиваю себя, зачем бабушка вообще к нам приезжает. Они с мамочкой почти во всем расходятся, и бабушка не всегда ведет себя вежливо. Мамочке вечно приходится сглаживать их конфликты.

— Привилегия возраста, — говорит папочка всякий раз, когда мамочка ему жалуется.

Несколько минут я корила себя, мол, не нужно было оставлять мамочку наверху, но я все еще злилась из-за того, что она сказала, будто шью я так же плохо, как и играю на рояле. А потому я осталась на кухне помогать миссис Бейкер с ланчем. Она готовила холодный говяжий язык и салат, а вместо пудинга «дамские пальчики».[12] Ланчи с бабушкой никогда не бывают интересными.

Спустилась Дженни с кофейным подносом и сказала, что бабушка вроде хочет сходить в колумбарий, «пусть он и для язычников». Я не стала дожидаться, когда она закончит, и побежала за Лавинией.

Китти Коулман

Откровенно говоря, я удивилась, когда миссис Коулман изъявила такое желание посмотреть колумбарий. Наверно, сама идея подобного места отвечает ее представлениям о чистоте и экономии, хоть она и дала понять, что для христиан это совершенно неприемлемо.

Так или иначе, но я испытала облегчение оттого, что нам с ней будет чем заняться. Я всегда страшусь ее визитов, хотя сейчас переношу их легче, чем в начале замужества. Мне потребовалось десять лет брака, чтобы научиться управлять ею как лошадью, вот только я никогда не ездила на лошади — они такие большие и неуклюжие.

Но управлять ею я научилась. Например, портреты. На свадьбу она подарила нам несколько потемневших масляных портретов разных Коулманов, живших когда-то в прошлом веке, у всех на лицах одно и то же строгое выражение, похожее на то, что я вижу на ее лице, а это весьма примечательно, так как сама она по происхождению не Коулман и унаследовать этот взгляд не могла.

Портреты ужасные, но миссис Коулман настояла, чтобы они висели у нас в прихожей, где их может видеть (и восхищаться ими) каждый посетитель, а Ричард даже не пытался ее разубедить. Он редко ей противоречит. Единственный его поступок против ее воли — это женитьба на дочери линкольнширского врача, и он, видимо, собирается провести всю свою остальную жизнь, избегая других конфликтов с матерью. И вот портреты оказались на стенах. Спустя полгода я нашла ботанические акварели таких же размеров и заменила ими портреты, но перед каждым визитом миссис Коулман возвращала их на место. К счастью, она не из тех женщин, что наносят неожиданные визиты, — неизменно предупреждает о своем приезде за день, так что у меня всегда было достаточно времени, чтобы сделать замену.

Прошло несколько лет, я обрела большую уверенность в себе и наконец почувствовала, что могу оставить акварели. В свой очередной визит она, конечно же, сразу же заметила перемены — еще и пальто не успела расстегнуть.