А.Дж. Беттс - Зак и Мия
Зак: да просто не выпускают и все.
но осталось 7 дней, скорее бы:-/
В ответ тишина. Я сказал что-то лишнее? Может, ей показалось, что я бью на жалость?
Я чувствую, что ее внимание ускользает, что она, должно быть, отводит взгляд от экрана или собирается переключиться на чат с кем-нибудь здоровым и нормальным, с подружками, которых волнуют загар, марки солнечных очков и прикольные кулоны на шею. На фотках они выглядят, как фотомодели из журналов. И мне ужасно хочется сказать, что я вообще-то тоже из этого здорового мира, такой же, как они, просто сейчас временно выгляжу, как человек-попкорн. Но вместо этого я пишу:
Зак: врубай свою музыку, если хочешь, я, правда, не перевариваю гагу
Мия: Я тоже
Зак:?
Мия: Мне этот диск подарили. Еще он хорошо отпугивает маму
Зак:?
Мия: Реально, попробуй
Зак: с моей не сработало, короче, ты слушай что угодно, твоя палата, твои правила
Ответа нет, так что я безрассудно продолжаю.
Зак: и вообще ты там держись и не гру
Опять лажа. Жаль, что в чат не встроена отмена отправленного сообщения на такие случаи.
Зак: сти
Зачем вообще эти вещи писать? Можно подумать, грустить возбраняется. Если хочет, то пусть грустит.
Похоже, что если она чего и хочет, так это побыть одна. Зеленая точка возле ее имени гаснет, а я сиди здесь, один на один с чувством, что сказал все не то и не так.
Вообще-то подобную чушь – типа «не грусти» – должны говорить близкие. Где ее мама или тот чувак в шляпе, который ее навещал? Почему идиотничать выпало именно на мою долю? Кто-то должен сидеть рядом с ней и постоянно повторять, что все будет хорошо, что ее не продержат тут долго, ей всего лишь 17, по статистике у нее впереди еще лет 67, а сейчас просто неприятный эпизод жизни, такой таймаут перед возвращением к привычному ходу вещей, по длительности совсем незначительный. Как частичка плитки на фоне целого потолка.
Я слышу, как она поднимается с кровати, и вскоре раздается звук смыва в туалете. Если ее тошнит, надеюсь, что все-таки из-за цисплатина, а не из-за меня.
Еще какое-то время я листаю ее Фейсбук. Узнаю, что она в следующем году переходит в двенадцатый класс, раз в неделю ходит на косметологические курсы, любит фильмы Тима Бертона, актера Райана Рейнольдса, музыку Flume и драже M&Ms с арахисом. Терпеть не может бананы. Еще на страничке обозначено, что она состоит в отношениях с Райсом Грейнджером.
На этом я закрываю айпад. Мы зафрендились, но это не делает нас друзьями. Помимо болезни, у нас нет ничего общего. Было бы странно и дальше так внимательно прислушиваться к событиям за стенкой.
– Остракизм, синоним, шесть букв, – требовательно произносит мама.
Но слова подводят меня.
Зак
Статус: Осталось 5 дней. Умираю от скуки.
Ваши предложения?
Мама придумала себе занятие: учится вязать по книге «Вязание для чайников». Ей сорок девять, она скоро станет бабушкой, и вот она решила, что пора. В качестве пробного изделия она вяжет шарфик для еще не рожденного младенца Бекки. Не знаю, с чего мама взяла, что младенцы носят шарфы. Я смотрю, как она щелкает и клацает спицами. Пряжа аккуратно запечатана в пакет, чтобы в наш стерильный кокон не проникли микробы. 32 петли, 8 лицевых, 24 изнаночных. Звучит как комбинация упражнений по физкультуре. Вот уж что маме бы не помешало.
Мне тоже нужно себя чем-нибудь занять. Надо продержаться оставшееся время, как-то разбить его на ритмичные действия типа вязания, и чтобы ритм увеличивался по мере нарастания уверенности. А то время кажется уродливым комком пластилина, который я бестолково мну в отекших руках. Впереди еще мучительные пять дней.
Мама, разумеется, предлагала вязать вместе. Даже купила запасную пару спиц в надежде, что мы будем заниматься синхронным накидыванием петель. Но я пригрозил, что воткну себе спицу в глаз, так что мама отстала. Тупить в старый сериал и то лучше, чем учиться вязать. Потому что, когда я отсюда выйду, мой имидж и так будет нуждаться в коррекции.
– Мне нужен какой-нибудь головной убор, – говорю я маме.
– Сначала я закончу шарф, потом могу и шапочку, – говорит мама.
– Да нет. Я имею в виду что-то покупное. Может, кепку. Что-нибудь, что не постыдился бы надеть Райан Рейнольдс. Может, купишь мне кепку?
– Что, будешь носить ее прямо в палате?
– Она мне нужна не для защиты от солнца, а для защиты самолюбия. У меня голова слишком бледная.
Мама отрывается от вязания и смотрит на меня.
– Кто вообще такой Райан Рейнольдс? И что не так с твоей головой?
– Блин, я выгляжу, как ходячая лампочка! Хочу кепку. Крутую. Мужскую. Всем кепкам кепку.
– Ладно, будет тебе кепка.
– Только чур не из больничного магазина! Из какого-нибудь другого… хорошего. Сходишь? Пожалуйста!
– Что, прямо сейчас? Тридцать дней лежал без кепки, а теперь прямо срочно бежать за ней?
– Ну… хорошо бы.
Мама картинно вздыхает, довязывает последние петли ряда и складывает вязание на коленях.
– Чудак ты у меня. Ты из-за шарфа расстроился? Потому что я решила связать первый для малыша?
– Блин, да мне просто захотелось кепку!
– Хочешь поговорить с Патриком?
– Я хочу кепку. И маму, которая не задает столько вопросов.
– По-моему, кое-кто встал не с той ноги, – ворчит мама, закидывая сумку на плечо. – Заодно куплю мороженого, раз такое дело. Ну-ка, давай, нарисуй мне, как должна выглядеть твоя крутая мужская кепка?
Я вырываю страницу из дневника и рисую нечто похожее на кепку Райса, который навещал Мию неделю назад. Я видел ее на его фотографиях в Фейсбуке.
Сегодня он появляется как раз в этой кепке. Он мелькает мимо моего окошка, столкнувшись в коридоре с только что вышедшей мамой. Не знаю, обратила ли она на него внимание. У него непроницаемый взгляд и букет гвоздик в руке.
Мне не слышно, о чем они общаются за стенкой. Но Мия хотя бы заговорила! Это прогресс после тишины последних двух дней. Меня подмывало сказать ей, что потом полегчает, что уныние отпустит. Надеюсь, Райс говорит ей что-то в этом духе. Раз уж ее мама на это не способна.
Я спросил на Фейсбуке, какой бы придумать прикольный проект, чтобы занять оставшееся время в больнице. Под вопросом уже 24 комментария. В основном предсказуемые советы от едва знакомых людей: «Сделай альбом-скрапбук про свою борьбу», «Напиши письмо себе в будущее, чтобы прочитать его год спустя» и даже «Вышей свой инициал на рождественском носке». Хорошо знакомые тоже отличились. Алекс предложил построить макет Эйфелевой башни из использованных иголок от шприцов, Мэтт – продать старый костный мозг через интернет-аукцион eBay, а Эван – уболтать медсестер сняться в порнухе. Наименее дурацкое предложение поступило от Рика, который тоже фанатеет от Эммы Уотсон: «Устрой киномарафон – пересмотри подряд всю поттериану». Вот это мне по силам.
Ми я под этим постом не оставила комментария. Не то чтобы я ждал. Я снова и снова захожу к ней на страницу: должна ведь она написать про больницу? Или хотя бы про осточертевшую боль в ноге. Может, даже про дурацкого соседа с башкой-лампочкой. Последний ее пост, за вчера, гласит:
Продолжаю тусить на югах. Кто-нить уже купил билеты на фест Future Music?
В комментариях ее френды обсуждают состав выступающих. Никто не спрашивает Мию про больную ногу.
Неужели они правда настолько слепы к тому, что с ней происходит? Что ей плохо морально и физически? Похоже, единственный, кто знает правду, сейчас торчит у нее в палате, и тот уже прощается. Дверь за стеной открывается, закрывается, и Райс мелькает мимо с опустевшими руками. Спустя минуту я вижу из окна, как он выходит на улицу и садится в тачку, припаркованную в зоне короткосрочной стоянки. И вот он уже уносится прочь, подальше от больницы и от семнадцатилетней девушки, которая тихо всхлипывает за стенкой.
Слушать это еще невыносимее, чем девчачью попсу.
Если бы я мог пойти к ней, я бы пошел. Скорее всего. Мне кажется, я бы зашел к ней, сел на край кровати и гладил бы ее по спине. Может, даже приобнял бы. Если бы мне показалось, что она не против. Как мама меня приобнимала и гладила.
Но я не могу отсюда выйти, не могу помочь ей пережить печаль, не могу не слушать, как она плачет, не могу ничего. И никто, кроме меня, не знает.
Мама возвращается из магазина и протягивает мне ушастый чехол на чайник.
– Это что?..
– Продавец сказал, что это хит продаж. Говорит, Берт Рейнольдс такое бы надел.
– Кто?
Она закатывает глаза.
– Ну, тот актер. Из комедии, как ее, «Полицейский и бандит».
По-моему, мама надо мной издевается.
– Ты ж сам просил, – говорит она.
