Ясуси Иноуэ - Сны о России
Тосукэ похоронили у подножия все того же холма. Всего за год семеро ушли в мир иной, и в день похорон Тосукэ у тех, кто остался в живых, было тягостно на душе. Каждый невольно думал: кто может поручиться, что очередь не за мной? Когда гроб с останками Тосукэ опустили в могилу, его односельчанин Кюэмон разрыдался. Когда-нибудь и меня вот так же здесь похоронят, думал он.
— Синдзо, вырой рядом еще одну могилу. Когда придут бураны, рыть будет намного труднее, — закричал Кюэмон сквозь рыдания.
Кодаю отругал Кюэмона, боясь, как бы его слова не накликали новую беду.
На церемонии похорон Тосукэ кроме старика Джаймиловича присутствовали Невидимов, еще двое иноземцев и несколько островитян. Похороны были более торжественными, чем обычно. Островитяне даже положили на могилу небольшой букетик цветов. В день похорон Тосукэ, как и в день смерти Сангоро, который умер первым, после того как корабль прибило к этому берегу, море было похоже на черно-свинцовую доску, и только у самого ее края волны, разбиваясь о скалы, вздымали вверх клочья белой пены.
II глава
Трижды встречали японцы новый год на острове, к которому их прибило после долгих скитаний по морю. С тех пор как в сентябре 1784 года они похоронили Тосукэ, никто больше не умирал и даже не болел. Летом они охотились на бобра и нерпу, большую часть зимы проводили в подземном жилище.
Кормчему Кодаю исполнилось тридцать шесть лет, а приказчику Коити — сорок. Лица японцев — старых и молодых — избороздили глубокие морщины, теперь их трудно было отличить от местных жителей. Их прежнее платье давно истлело, и теперь они шили себе одежду из птичьих перьев и тюленьих шкур, как островитяне. Лишь двадцативосьмилетний Синдзо и двадцатитрехлетний Исокити не старились. Жизнь на берегу океана, физический труд, по-видимому, пошли им на пользу — с каждым днем они становились все здоровее и закаленнее.
Японцы овладели языком иноземцев и островитян в такой степени, что могли вести беседы на обыденные темы. Лучше всех понимал иноземцев Кодаю. Он свободно объяснялся с Невидимовым и Джаймиловичем, мог немного писать.
Каждый вечер, когда японцы собирались все вместе, Кодаю делился с ними тем, что ему удавалось узнать за день у Невидимова и Джаймиловича. Вначале никто не хотел верить рассказам Кодаю. «Да может ли такое быть? Виданное ли это дело?» — словно было написано на их лицах. Но постепенно они стали склоняться к тому, что оснований для сомнений, собственно, нет.
Так, японцы узнали, что находятся они на острове Амчитка, входящем в архипелаг Алеутских островов, расположенных много севернее Эдзо; что иноземцы являются подданными великого государства Российского и отправлены оттуда в такую даль для скупки бобровых и нерпичьих шкур; что корабль, который доставил их сюда, повез русских людей и на другие острова, после чего отправился собирать шкуры на Командоры, где он сейчас и находится. Наконец, они узнали, что русские прибыли на Амчитку на три года, а когда истечет этот срок, придет судно и привезет на смену им других скупщиков, а их заберет на родину. Вместе с Невидимовым на этом судне, должно быть, уедут и японцы.
— Россия для нас страна совершенно незнакомая, — заключил свой рассказ Кодаю, — но, судя по всему, другим способом нам до дому не добраться. Выход у нас один: сначала поехать в Россию, а там уже искать возможность возвращения на родину.
Выслушав Кодаю, японцы не столько обрадовались, сколько растерялись. Однако им ничего другого не оставалось, как ожидать прибытия корабля из России.
Долгожданный корабль появился в июле 1786 года, то есть спустя три года после того, как японцы ступили на землю Амчитки.
В тот день рано утром Невидимое, словно сумасшедший, примчался к Кодаю и стал громко кричать, что корабль прибыл. Люди Невидимова, обезумев от радости, выскочили наружу с криками: «Приплыл корабль, приплыл!»
Кодаю ни разу не видел Невидимова таким возбужденным. Обычно хладнокровный, он иногда казался бесчувственным. Кодаю только и знал о нем, что он главный в отряде по скупке мехов. И вот этот самый Невидимое прыгал от радости, как ребенок. Японцы вместе с русскими помчались к пристани. В самом деле, у входа в бухту виднелся большой парусник. В тот день дул сильный северный ветер. Корабль клонило то вправо, то влево — казалось, он вот-вот затонет. Наконец парусник удалось вывести в открытое море, где было решено, по-видимому, переждать непогоду. К тому времени на пристани собрались и островитяне, с интересом наблюдавшие столь редкое зрелише. Русские и японцы до самого вечера бесцельно слонялись близ пристани — все были слишком взволнованы, чтобы продолжать работу.
На следующий день корабль опять появился у входа в бухту. Но северный ветер не утихал, а волны вздымались еще выше, чем накануне, и парусник вновь ушел в открытое море. Спустя час разнеслась весть, что ему удалось зайти в соседний залив, и все поспешили туда. Невидимое шел рядом с Кодаю, но на полпути не выдержал и побежал. Кодаю бросился следом. Когда они поднялись на небольшой холм, их глазам предстала безрадостная картина: корабль терпел бедствие — то ли оборвалась якорная цепь, то ли он налетел на прибрежные рифы… Время от времени ветер доносил крики о помощи. От тонущего корабля отвалили две шлюпки. Парусник медленно накренился, будто только и ждал этого момента, и стал заваливаться набок. Все это напоминало страшный сон.
— Может быть, сумеем его починить? — Невидимов старался перекричать свист ветра.
— Вряд ли, — ответил Кодаю, — ведь корпус разломился надвое.
Невидимое захрипел, словно смертельно раненное животное.
Кодаю вспомнил, как три года назад разбился о прибрежные скалы их «Синсё-мару». Теперь то же самое случилось с русским кораблем.
Команда парусника состояла из двадцати четырех человек. Он вез большой груз шкур, собранных на Командорских островах, и должен был захватить на Амчитке людей Невидимова, с тем чтобы доставить их на Камчатку.
В течение нескольких дней русские снимали с парусника все, что еще можно было спасти. Японцы помогали им в этом.
— Когда можно ожидать прибытия следующего корабля? — спросил Кодаю у Невидимова.
— Я хотел бы спросить об этом у вас, — ответил Невидимов.
Тот же ответ получил Кодаю и от русских, прибывших с потерпевшего крушение корабля.
Люди Невидимова совсем пали духом. Были расстроены и японцы. Правда, они и сами не знали, к лучшему или к худшему изменилась бы их судьба, если бы они поплыли в Россию, а поэтому, в отличие от русских, не так глубоко переживали гибель парусника. Многие из русских стали вести себя буйно — отказывались работать, отбирали у островитян водку, напивались до бесчувствия и по малейшему поводу вступали в драку. Никакие приказы Невидимова на них не действовали. Японцы старались обходить их стороной. Другие, напротив, впали в меланхолию. Тоже перестали работать, распустили нюни, то и дело вспоминали о женах и детях, об оставленном отчем доме и даже плакали. Есомацу нередко передразнивал их на потеху остальным японцам.
Спустя месяц с небольшим Невидимое пришел к Кодаю за советом.
— Не представляю, когда здесь появится новый корабль, — начал он разговор. — За теми, кого привезли нам на смену, судно должно прибыть года через три-четыре. Но хватит ли у нас сил ждать? Может случиться, что корабль не придет и через десять лет. К тому времени в России о нас забудут. Вот я и подумал: надо самим построить корабль и добраться до Камчатки — другого выхода нет. А до Камчатки доберемся- дальше уж полегче будет: по суше все же. Я так считаю, что и вам проще будет попасть на родину, если сначала вы переправитесь с нами на материк. Дело за кораблем. Думается мне, если начнем строить вместе — может, и выстроим.
— Пожалуй, — ответил Кодаю.
У него не было причин отвергнуть проект Невидимова. Выстроить своими силами корабль — лучшего не придумаешь! Но по плечу ли им такое дело?
— Сколько ваших людей вы рассчитываете разместить на этом корабле? — спросил Кодаю.
— Двадцать пять, — ответил Невидимое.
Именно столько человек насчитывала группа Невидимова. Двадцать четыре русских, которые пристали к острову с потерпевшего крушение корабля, должны были, по словам Невидимова, заменить их и провести на Амчитке несколько лет. Итак, предстояло построить судно, способное взять на борт тридцать четыре человека, включая девятерых японцев, а также продовольствие и шкуры, которые Невидимое скупил за эти годы у островитян. По самым скромным подсчетам, нужен был корабль водоизмещением 700–800 коку.[13]
— Сколько у вас людей, знакомых с плотницким делом? — спросил Кодаю.
— Судовых плотников нет, но понемногу плотничать умеют все, — ответил Невидимое.
