Мишель Уэльбек - Платформа

Дивный уголок. Столы стояли в тени деревьев. В залитом солнцем бассейне у входа плавали лягушки и черепахи. Я долго смотрел на них, снова и снова удивляясь тому, как бурно все размножается в здешнем климате. На глубине сновали какие-то белесые рыбешки. Над ними сре­ди водяных лилий скользили дафнии. На лилии то и дело садились насе­комые. Черепахи наблюдали за всем со свойственным их роду невозму­тимым спокойствием.

Меня окликнула Сон, сказала, что обед уже начался. Я отправился в зал у реки. Нам накрыли два стола, на шесть человек каждый; все места оказались заняты. Я озирался, охваченный легкой паникой; на выручку мне пришел Рене. «Какие проблемы? Идите к нам! – пригласил он широ­ким жестом. – Добавим прибор с краю». Так я очутился в компании, со­стоящей из супружеских пар: экологи, натуропаты – заодно открылось, что их зовут Альбер и Сюзанна, – и почтенные колбасники. Разделение на группы объяснялось, как я очень скоро убедился, не реальной близо­стью между людьми, а всего лишь необходимостью быстро выбрать мес­то за столом; как нередко случается в экстренных ситуациях, пары ин­стинктивно соединились; в сущности, этот обед представлял собой только первый раунд, во время которого участникам надлежало присмо­треться друг к другу.

Сначала разговор зашел о массажах – натуропатов они интересовали чрезвычайно. Накануне вечером Альбер и Сюзанна предпочли традици­онным тайским танцам великолепный массаж спины. Рене игриво улыб­нулся, но Альбер осадил его взглядом, сразу дав понять, что смешки тут совершенно неуместны. Традиционный тайский массаж, произнес он с пафосом, не имеет ничего общего со всякими гнусностями; это плод ци­вилизации, которая насчитывает сотни, даже тысячи лет, к тому же он полностью согласуется с китайским учением об иглотерапии. Они сами практиковали его у себя в Монбельяре, но, разумеется, не могли срав­ниться с тайскими массажистами в сноровке; прошедшим вечером, за­ключил он, они получили прекрасный урок. Эрик и Сильви слушали их как завороженные. Рене смущенно кашлянул; в самом деле, эротика ни­как не вязалась с четой из Монбельяра. И кто это выдумал, что Франция страна фривольности? Франция страна скуки и угрюмого бюрократизма.

«Мне тоже вчера девушка делала массаж, – робко вставил я, – нача­ла со спины, а закончила яйцами». Поскольку рот у меня в эту минуту был забит орехами кешью, никто, казалось, не разобрал моих слов, кро­ме Сильви, посмотревшей на меня с ужасом. Я отпил глоток пива и без смущения выдержал ее взгляд: сама-то она хоть способна обиходить мужское хозяйство? Это еще требовалось доказать. А пока что я мог спо­койно дожидаться своего кофе.

«Здешние малышки и вправду очень милы», – отозвалась Жозетт, усугубив общее замешательство, и взяла ломтик папайи. Кофе задержи­вался. Чем заняться под конец обеда, если нельзя курить? Я наблюдал, как в душе у всех постепенно зрела досада. Мы с трудом сумели кое-как закруглить разговор общими соображениями о климате.

Мне вспомнилось, как однажды отца сразила депрессия, особенно страшная для такого активного человека; он неподвижно лежал на кро­вати, а друзья альпинисты толпились вокруг, смущенные и беспомощные. По его собственному признанию, он так упорно занимался спор­том, чтобы забыться и ни о чем не думать. И ему это удалось: я уверен, ему удалось прожить жизнь, ни разу всерьез не задумавшись о смысле че­ловеческого существования.

7

В автобусе Сон продолжила объяснения. Мы въезжали в пригранич­ный район, заселенный беженцами из Бирмы – каренами; они не при­чиняли никому вреда. Карены хороший, рассуждала Сон, работящий, дети успешно учатся в школе, никаких проблем. Не то что некоторые северные племена, которых мы не увидим во время нашего путешест­вия и, по ее словам, ничего не потеряем. Особенно это касалось народ­ности акха – похоже, она имела на них зуб. Несмотря на все усилия правительства, акха не желали отказываться от своей традиционной деятельности – разведения мака. Они исповедовали своеобразный анимизм и пожирали собак. Акха плохой, настаивала Сон: умеют толь­ко фрукты собирать и мак выращивать, больше ничего; дети в школах не занимаются. Денег на них потрачено много, а толку чуть. Ни на что не годятся; подытожила она, продемонстрировав несомненную склон­ность к обобщениям.

Когда мы добрались до гостиницы, я стал с любопытством разгляды­вать пресловутых каренов, суетившихся у реки. С близкого расстояния, без автоматов, они совсем не выглядели воинственными, а в слонах сво­их просто души не чаяли. Судя по всему, им доставляло огромное удо­вольствие барахтаться в воде и чистить слоновьи спины. Правда, это были не мятежные карты, а обыкновенные, как раз и бежавшие оттуда, где шли бои, потому что им надоела вся эта возня, борьба за независи­мость в том числе.

У себя в комнате я нашел брошюру, где рассказывалась история гос­тиницы и ее замечательного основателя – Бертрана Ле Моаля, славно­го предшественника нынешних «бродяг», влюбившегося в это место и обосновавшегося здесь в конце 60-х. Упорным трудом с помощью своих друзей каренов он год за годом создавал здесь «экологический рай», куда съезжаются теперь туристы со всего света.

Место и в самом деле великолепное. Домики из тикового дерева, ук­рашенные тонкой резьбой и соединенные утопающими в цветах перехо­дами, нависали над рекой – вы ощущали ногами ее пульс. Река протекала в глубоком ущелье, поросшем непроходимыми джунглями. В ту самую ми­нуту, когда я вышел на террасу, неожиданно воцарилась полнейшая ти­шина. Несколько секунд я не мог понять, в чем дело: оказывается, все птицы разом перестали петь. Джунгли готовились к ночи. Интересно, много ли хищников в этом лесу? Вряд ли; каких-нибудь два-три леопарда, зато змей и пауков, наверное, не счесть. День быстро угасал. Обезьяна, прыгавшая с дерева на дерево на том берегу, громко вскрикнула. Чувство­валось, что ей не по себе и не терпится скорей добраться до своих.

Я возвратился в комнату, зажег свечи. Обстановка самая непритяза­тельная: тиковый стол, две грубые деревянные койки, спальные мешки, циновки. В течение четверти часа я методично натирался средством «Пять из пяти». Река – это, конечно, приятно, но, сами понимаете, мос­китов тучи. Нашлась еще плиточка мелиссы, которую можно было рас­топить – тоже не лишняя предосторожность.

Когда я вышел к ужину, уже совсем стемнело; от домика к домику протянулись гирлянды разноцветных лампочек. Значит, электричество тут все-таки есть, отметил я про себя, просто в комнаты его не провели. Я на минуту остановился, облокотился о перила и засмотрелся на реку; взошедшая луна легла на воду серебристой дорожкой. На другом берегу я различал темный массив джунглей; оттуда время от времени доносил­ся глухой крик неведомой ночной птицы.

Людской коллектив, если он насчитывает хотя бы три человека, имеет тенденцию делиться, судя по всему спонтанно, на два враждующих ла­геря. Ужин подавали на понтонном помосте посреди реки; нам накры­ли два стола. Экологи с натуропатами уже сидели за одним, а бывшие колбасники – в одиночестве за другим. Что послужило поводом для раскола? Может, обеденный разговор о массажах; он, если разобрать­ся, прошел не вполне гладко. Впрочем, уже утром Сюзанна, одетая строго – в блузку и белые льняные брюки, подчеркивавшие сухость ее форм, – прыснула со смеху, увидев на Жозетт платье в цветочек. Сло­вом, размежевание началось. Я трусовато замедлил шаг, пропуская впе­ред Лионеля, моего соседа по самолету, а теперь и по бунгало. Он со­риентировался очень быстро и едва ли осознанно; мне показалось, он руководствовался не личными симпатиями, а своего рода классовой со­лидарностью, или, вернее, общностью образовательного уровня – он работал в «Газ де Франс», то есть принадлежал к категории служащих, а те двое были в прошлом мелкими лавочниками. Рене испытал явное облегчение от того, что мы присоединились к ним. Впрочем, наше ре­шение на данной стадии формирования коллектива ничего определен­ного не означало: выбери мы другой стол, мы бы подчеркнули изоля­цию почтенных колбасников, тогда как тут мы просто восстановили равновесие.

Вслед за нами пришли Бабетт и Леа и без малейших колебаний уст­роились за соседним столом.

Спустя некоторое время – за которое успели подать закуски – на краю площадки появилась Валери и в нерешительности окинула взглядом собравшихся. За соседним столом оставалось два места рядом с Ба­бетт и Леа. Валери помедлила немного, а потом резко направилась к на­шему столу и села слева от меня.

Жозиана одевалась в этот вечер еще дольше обычного; при свечах ей, наверное, пришлось помучиться с косметикой. Черное бархатное, в меру декольтированное платье выглядело недурно. После минутного за­мешательства она выбрала место напротив Валери.

Последним нетвердой походкой явился Робер; он, должно быть, как следует принял перед ужином – я видел его с бутылкой «Меконга» в ру­ках. Подойдя к столу, он тяжело плюхнулся на скамейку слева от Валери. Из леса донесся короткий, но душераздирающий крик: не иначе какой-то зверек распрощался с жизнью.