Мо Янь - Большая грудь, широкий зад
— Сестрёнки! — снова раздался громкий крик из кустов. — Быстро на землю! На землю и сюда ползите!
Лайди бросилась на землю и стала искать глазами кричавшего. Наконец она заметила его среди гибких веток красной ракиты. Этот был тот самый смуглолицый с белоснежными зубами. Он махал ей рукой:
— Сюда ползите, скорее!
В замутнённом мозгу будто образовалась щель, через которую полился сверкающий поток света. Тут она услышала ржание и, повернув голову, увидела золотистого жеребёнка с развевающейся огненной гривой — он устремился на мост с южного конца. Это был красавец жеребёнок из Фушэнтана. Уже не маленький, но и не взрослый, без уздечки, горячий, норовистый, полный юного задора. Завели его от племенного жеребца Фань Саня. Так что, если любимого племенного считать сыном Фань Саня, этот золотистый жеребёнок ему внук. Лайди знала этого жеребёнка, он ей нравился. Он то и дело проносился по проулку, вызывая бешеную ярость чёрной своры тётушки Сунь. Доскакав до середины моста, жеребёнок замер: то ли его остановила стена соломы, то ли пьянящий запах пропитавшего её вина. Наклонив голову, он сосредоточенно разглядывал солому. «Интересно, о чём он думает?» — мелькнуло в голове Лайди. Тут снова раздался резкий свист, и на мосту ослепительно сверкнула вспышка взрыва. Глазам стало больно, больнее, чем если долго смотреть на расплавленный металл, а грохот раскатился далеко вокруг. Жеребёнка разорвало на куски, и в кусты неподалёку упала его нога с обгорелой шёрсткой. Лайди замутило, кисловато-горькой волной к горлу подкатила тошнота. Голова заработала чётко и ясно. Глядя на оторванную ногу жеребёнка, она поняла, что такое смерть. От охватившего её ужаса руки и ноги затряслись, зубы застучали. Она вскочила и поволокла сестёр в кусты.
Они сжались вокруг неё, как шесть долек чеснока вокруг сердцевины, обхватив друг друга руками. Слева, совсем близко, уже знакомый голос что-то хрипло кричал, но вскоре его заглушила бурлящая в реке вода.
Она крепко прижимала к себе Цюди, чувствуя, как пылает лицо малышки. Река подуспокоилась, белая дымка понемногу рассеивалась. Свистящие чёрные штуковины, за которыми тянулись длинные хвосты, теперь перелетали дамбу и падали на деревню. Грохот разрывов, то усиливаясь, то затухая, сливался там в один протяжный гул. Слышались приглушённые женские крики, с треском обрушилось что-то большое. На противоположном берегу на дамбе ни души, лишь одиноко высится старое рожковое дерево. У самой кромки воды — плакучие ивы, опустившие в реку длинные нежные ветви. «Откуда прилетают эти странные страшные штуки?» — не покидала мысль. Размышления прервал хриплый мужской вопль. В просветах между ветвями показался младший хозяин Фушэнтана. Он въезжал на мост на велосипеде. «Зачем его понесло туда? Из-за жеребёнка, наверное. Но в одной руке у Сыма Ку горящий факел. Стало быть, жеребёнок, размётанный по мосту и окрасивший своей кровью воды реки, ни при чём». Велосипедист резко затормозил, и факел полетел на пропитанную вином солому на середине моста. Вспыхнувшее пламя весело побежало во все стороны. Сыма Ку развернул велосипед, но времени вскочить в седло уже не оставалось, и он побежал, толкая велосипед перед собой. Голубоватые язычки пламени преследовали его по пятам, а изо рта по-прежнему рвался странный вопль. Бах! — что-то будто треснуло, и соломенная шляпа с загнутыми полями птицей слетела с головы Сыма Ку в реку. Отбросив велосипед, он согнулся в три погибели, споткнулся и растянулся на мосту. Бах! Бах! Бах! — затрещало снова, будто хлопушку запустили. Сыма Ку пополз, прижимаясь к мосту и извиваясь, как большая ящерица, и быстро исчез. Треск прекратился. Голубое пламя уже охватило весь мост, посредине оно вздымалось выше всего, но дыма не давало. Вода под мостом посинела. Дышать стало тяжело, грудь сдавило, в носу пересохло. Жар накатывался волнами, с присвистом, как порывы ветра. Ветки покрылись каплями, словно их пробил пот, листья скручивались и увядали.
— Япошки поганые, так и разэтак сестёр ваших! — неслась из-за дамбы громкая ругань Сыма Ку. — Лугоуцяо[19] вы перешли, а вот перейдите-ка Холунцяо — мост Огненного Дракона! — И он расхохотался.
Он ещё хохотал, когда над идущей вдоль противоположного берега дамбой показалась целая цепочка желтоватых кепи. Потом выросли фигуры в такой же форме, стали видны головы лошадей, и вот уже выстроилось несколько десятков всадников на могучих скакунах. Даже за несколько сотен метров Лайди разглядела, что они, как две капли воды, похожи на жеребца почтенного Фань Саня. «Японские дьяволы! Это японские дьяволы! Вот они и явились…»
Кавалеристы не пошли на охваченный пламенем каменный мост, а стали боком, сталкиваясь друг с другом, спускаться по дамбе к реке. Слышалась громкая непонятная речь, ржание, конники входили в реку. Сначала скрылись лошадиные ноги, потом они зашли по брюхо. Японцы сидели в сёдлах, не горбясь, выпрямив спины и высоко подняв головы. В ярком солнечном свете лица сливались в одно белое пятно, было не разобрать ни носов, ни глаз. Лошади тоже высоко несли головы — казалось, что они идут рысью. Вода в реке напоминала разбавленный сироп, от неё шёл сладковатый запах. Голубые брызги, которые поднимали тяжело продвигающиеся вперёд конники, походили на язычки пламени, они лизали лошадям брюхо, заставляя тянуть вверх большие головы. Лошадиные хвосты были наполовину в воде, японцы покачивались в сёдлах, держа поводья обеими руками. Вытянутые в стороны прямые ноги в стременах напоминали иероглиф «восемь». Одна гнедая кобыла остановилась посреди реки, подняла хвост и навалила целую кучу. Седок беспокойно послал её вперёд, тронув бока каблуками. Но та дальше не шла, тряся головой и шумно грызя удила.
— Бей их, братцы! — раздался крик из кустов слева, и тут же что-то треснуло, словно порвался шёлк. Потом зазвучали хлопки — раскатистые и звонкие, отрывистые и глухие. В реку с шипением шлёпнулось что-то чёрное, оставив после себя шлейф белого дыма. Раздался взрыв, поднявший ещё один столб воды. Сидевший на гнедой японец странно подпрыгнул, потом откинулся назад, всплеснув коротенькими ручками, и из груди у него хлынула чёрная кровь. Она забрызгала всю голову лошади и стекала в реку. Гнедая встала на дыбы, из воды показались измазанные чёрным илом копыта и широкая, мощная блестящая грудь. Когда копыта снова опустились в воду, подняв волну, всадник уже навзничь лежал на крупе. Японец на вороном вошёл в воду головой вниз. Ещё одного всадника вышибло из седла, и он повис, покачиваясь, на шее коня, обхватив её руками. Съехавшее с головы кепи прижало к лошадиной шее, из уха сочилась струйка крови. На реке всё смешалось, потерявшие всадников лошади с ржанием поворачивали обратно. Остальные кавалеристы пригнулись в сёдлах, обхватив лошадиные бока ногами, навели на кусты блестевшие смазкой карабины и открыли огонь. С фырканьем и шумом разгребая ил и толщу воды, больше десятка лошадей вырвались на мелководье. От их крупов, от красных из-за ила копыт и хвостов во все стороны разлетались мириады брызг, и с самой середины реки за ними тянулись длинные-длинные сверкающие полосы.
Вырвавшийся вперёд пегий жеребец с белой звёздочкой на лбу уже был недалеко от дамбы. Копыта тяжело и неуклюже, с плеском и шумом рассекали мелководье. Сидевший на нём бледный японец направил коня на кусты. Прищурившись и сжав зубы, он левой рукой похлопывал его по крупу, а в правой высоко занёс отливающий серебром длинный меч. Лайди могла разглядеть даже капли пота у него на кончике носа, густые ресницы коня, слышала рвущееся из его ноздрей дыхание и ощущала кисловатый запах конского пота. На лбу пегого вдруг полыхнул красноватый дымок, и все четыре ноги застыли на скаку. Блестящую шкуру покрыли бесчисленные глубокие складки, ноги коня подкосились, и он вместе со всадником рухнул на землю у самых кустов.
Остальные японцы поскакали по мелководью на восток, к тому самому месту, где Лайди с сёстрами оставили обувь. Там они повернули и начали забираться на дамбу через кусты. Потом отряд пропал из виду, и она стала смотреть туда, где упал жеребец. Его большая голова была перепачкана чёрной кровью и илом, а голубой глаз печально глядел в небесную лазурь. Наполовину придавленный бледный всадник лежал, уткнувшись лицом в ил. Голова вывернута набок, рука вытянута в сторону воды, словно он хотел что-то вытащить оттуда.
Когда-то гладкое, сверкавшее под солнцем мелководье теперь было изрыто копытами. Посреди реки плыл на боку вороной. Труп медленно несло и крутило течением, и наконец он перевернулся кверху брюхом, а все четыре ноги с подковами величиной с половину глиняного кувшина задрались к небу. Зрелище это было недолгое: под журчание воды ноги снова опустились в реку до следующей возможности указать в небеса. Большую гнедую кобылу, которая так впечатлила Лайди, уже унесло вместе со всадником далеко вниз по течению. «Может, она решила заглянуть к большому племенному почтенного Фань Саня…» Почему-то Лайди решила, что эта гнедая — племенная, что она жена этому жеребцу и провела в разлуке с ним много лет.
