Эльмира Нетесова - Тонкий лед
На следующий день Егор знакомился с почтой, поступившей в зону. Писем пришло очень много, и Платонов понял, одному не справиться. Сотрудницы отдела быстро разделили всю корреспонденцию, но и оставшееся завалило весь стол. Человек читал письма, не поднимая головы.
«Милая доченька! Как тяжко нам с отцом без тебя! Ждем не дождемся, когда освободишься и воротишься в дом. Все из рук валится, ведь мы вовсе ослабли. И на что сдался тебе этот хромандыля Тишка? На что его так отделала? Ить он в больнице опосля суда над тобой еще три месяца валялся. Врачи сказывали, будто его ноги с жопой никак срастаться не хотели. Так он, окаянный, даже срал под себя. Во до чего испаскудился пес шелудивый. Нынче уже другой приемщиком молока на вашей ферме работает и пока не отворовывает молоко у доярок. Боится, каб ему не перепало от них как Тишке от тебя. Бабы на ферме хорошо получать стали и жалеют тебя. Велели приветы от всех передать: и от скотников, и от коров. По тебе скучает всякий, даже Данилка-кормозапарщик. Тот про душу заговорил, сказал, что поговорить ему стало не с кем. Коров твоих подменной доярке дали, но временно, до твово возврата. Скотина не слушается ее, по тебе скучает. Вот и поверь, что мозгов не имеют. Оно хоть и немного тебе сидеть осталось, а ждать каждому тяжко...» — читал Егор письмо. Он положил его на стопку, отметив, в какой барак передать.
«Мамочка милая! Я каждый день считаю, сколько осталось до встречи с тобой! Ты про меня не бойся. Учусь хорошо. Двоек вовсе нет, а троек совсем немного. Может, потому что во двор перестал ходить. Соседи обзывают, а пацаны дразнят. Со всеми не передерешься. Вот и сижу дома вместе с котом. Бабушка его принесла мне в друзья, чтоб не скучно было одному. Мы с Васькой даже разговариваем. Он бабку зовет мамой, а меня — гадом. Не знаю, за что. Сам так придумал...
...Мама, куртку, которую ты свистнула для меня из палатки, у нас забрали. Еще при тебе, но бабуля купила точно такую. И я теперь хожу в ней в школу. А чтоб легче прожить, я в рекламном бюро работаю, расклеиваю на столбах и заборах листки, бюллетени, плакаты, информацию всякую. В месяц получаю тысячу, а иногда и больше, если работы невпроворот.
Мам, а я отплатил бабе-продавцу из палатки, из-за которой посадили тебя. В тот день пошел сильный ливень, и мы с базарными пацанами сорвали брезент с ее палатки. Баба чуть не усралась, не зная, что делать: догонять улетающий брезент или спасать товар? Ох, и много шмоток у нее в тот день увели воришки. А я радовался! Так ей и надо! Ведь из-за нее без тебя остались. Пусть и она плачет как мы, каждый по своей потере...»
«Что ж, прав мальчишка! С детства должен отстаивать свое. Иначе не состоится из него путный мужик!»— улыбался Егор, уважительно погладив письмо, словно пацана по плечу. Поставив номер барака, положил на стопку конверт.
«Аленушка! Как долго тянется время! Кажется, вечность прошла со дня последнего свидания. Ты все не веришь, а у меня никого нет. Отшибло вконец, что было! С Надькой даже не здороваемся. Она тогда и впрямь впервой заявилась и сиганула на меня. Не удержался. Сам не знаю, как все получилось? Увидел тебя у постели и вовсе ошалел. Заклинило с рогами. Не смог сразу от Надьки отвалить. Ну, ты ее уделала! До сих пор в корсете ходит. Морда вся в рубцах и шрамах. Ей хотят пересадку кожи сделать, с задницы на морду! Во жуть! А кто ж после той операции подойдет и целовать станет? Да на нее нынче даже бомж не оглянется! А меня прости. Ну, накатила дурь. Считай, что вышибла! Не повторю. Черкни, чего тебе подбросить, ведь скоро нам должны дать личное свидание. Я ж уже сколько времени в непорочных маюсь. Как кобель-одиночка дышу! Но уж доберусь до тебя, драчунья мохноногая...»— Егор усмехнулся, положил письмо на пачку.
Взял следующее: «Думаешь, смылась, и никто не нашмонает суку недорезанную? Я тебя и с погоста выковырну и буду тыздить даже дохлую, покуда не расколешься, куда «бабки» занычила от машины! Раз загнала, выложи на «бочку» все до копейки! Я сам решу, куда их деть и как делить. Тебе с них ничего не обломится, слышь, паскуда, кикимора гнилая! Ты мне и на халяву не нужна! Бабу берут, когда лишние «бабки» имеются. Я — не лох, чтобы на всякую мартышку горб мозолить! Нынче бабы мужикам башляют, причем кучеряво, а ты дарма каталась. Но теперь стоп! Конь устал! И если не вякнешь, куда затырила выручку с колес, сам тебя урою! Иль думаешь, век меня каталкой тыздить станешь из-за низкорослости? А может, решила, что отшибла память до самой смерти? Хрен тебе в пасть заместо хлеба! Я все отменно помню, ведь мне нынче не то выпить, пожрать не на что. А дарма не дают, даже твоя сракатая мамка. Надысь мне грязным веником по харе съездила и базарить стала, мол, жаль, что дочь за пьянку не урыла насмерть, хоть не обидно было б. А то сидит, мол, неведомо за что! «Подумаешь, алкашу вломила! В больницу попал! Вот если б откинулся, хоть был бы повод выпить!» Во, старая хварья! И не стыдится пасть разевать вот так? Меня, совсем незажившего, на работу посылает. А коли помру? Знаю, схоронить будет некому. Вы же, две стервы, и на погост не нарисуетесь. А как мне одному там лежать, без выпивону и закуси? Кто о том позаботится, кроме самого? Так ты слышь? Пропиши, где «бабки». Не то с дома начну, все барахло унесу...»
«Да, ну и мужики пошли!» — покачал головой Егор.
«...Настенька, не поверишь, родимая! Нам заместо старой халупы квартиру в новом доме дали. И твоя доля в ей имеется. Ить двухкомнатная! Все есть, даже сральник и умывальник. Кухня поболе, чем в доме была. Единое худо: ни сараюшки, ни погреба нетути! Ну, петуха с тремя курями мы на лоджии поселили. Он нынче всем соседям до самого девятого этажа учиняет побудку. С пяти утра. За это все соседи с им разговаривают, но только матом. Я столько за всю свою жизнь не слыхал. Особо щикатурщик грязно лается. Он прямо над нами, на третьем этаже живет. Видать, жена в спальню не пускает, потому грозится петуха понасиловать и обзывает так, что скоро наш Петя в ответ научится материться. Уже кой-что прорезывается. Ну, мы с бабкой ему не воспрещаем. Куры тоже не серчают. А мужику себя защищать надо. И еще... Приходил к нам какой-то человек, твоим другом назвался. Из себя ухоженный. Денег нам с бабкой дал, продуктов привез, да таких, каких мы никогда не покупали. Шибко дорогие они, нам не по карману. Назвался тот мужик Андреем, сказал, что вместе с тобой работал на пивзаводе рука в руку. Когда проверка была, ты его не выдала, все на себя взяла. Оттого он такой благодарный. А еще бабы твои навещают, про тебя спрашивают. Помогли нам с дома в квартиру переселиться. Веселые бабенки, одна все мне моргала. Так и не уразумел, всерьез иль как? В дому бы ладно, там имелось где испросить. Тут же все на виду, не пошалить! Бабка, как ни стара, а коромысло в руках крепко держит! Его она чуть ни первым с дома принесла. Раней я его легко переносил, а теперь — тяжко. Не дружим боле. А ты-то как там? Вот мы с бабкой сетуем: в доме своих кур и коз, огород имели. Все ж подсобная копейка была. Теперича на гольных пенсиях кукуем. Тяжко стало. Урезаемся на всем. Хотели к тебе наведаться, испросить свидание, но с гольными руками как-то неловко появляться к тебе. А на те деньги, что тот Андрей дал, кое-что в квартиру купили, в твою комнатушку. Так охота нам, чтоб тебе в новом доме понравилось. Душу б отдал за светлую твою судьбу. Не за зря твои говорят, что нет и не было на работе человека лучше, чем ты. Мы про это давно знаем. Может, и Бог сыщет тебя, подарит судьбу светлую и вернет домой поскорее... пока мы оба живы...»
«Мам, а папка чужую тетку стал приводить домой. Почти каждый день. Она сказала, что скоро насовсем перейдет к нам жить. Неужели это правда? Когда я отца спросила, он сказал, что я в том виновата. Здоровая, мол, дылда, а ничего делать не умею: ни стирать, ни готовить, ни убирать. Сказал, что ему надоело жить в свинарнике голодным и грязным. Но разве я в том виновата? Ты не учила и не заставляла, не просила помочь, все делала сама. А теперь я стала лишней в доме. Чужая тетка навела свой порядок. Все вычистила, вымыла, а меня вместе со столом и койкой выставила на лоджию. Отгородились дверью и занавеской, словно нет меня. Я назло им включала магнитофон на всю катушку. Так они забрали его, когда я была в школе. Женщина сама готовит, не покупает полуфабрикаты в кулинарии, как ты делала. Сама стирает, гладит и убирает. Меня ругает за неряшливость и не пускает на дискотеку, говорит, что я маленькая для такого. Зато к плите ставит на весь вечер. Учит жарить картошку и блины, замучила салатами. Заставляет их есть, а я — не коза. Не хочу салаты, не люблю! Она орет, дурой называет, мол, и мать у тебя такая! Витамины не давала к столу, которые в любой семье на первом месте. Да ладно б только это, а то еще заставляет стирать, гладить, мыть окна и полы, причем везде, даже у них в спальне. Я недавно спросила папку, а где ты будешь жить, когда домой вернешься? Он мне сказал: «Тогда и поговорим...» Мама! Он так нехорошо усмехнулся тогда, что я даже напугалась. Они что-то задумали с этой теткой, но я не могу их подслушать. Они всегда закрывают двери. Я думаю, может, стоит мне уйти к бабушке? Насовсем сбежать от них к ней, но тогда эта тетка станет у нас полной хозяйкой. А так я ей мешаю и сдерживаю. Два дня назад мы с ней сильно поругались. Она велела варить борщ вместе с ней, я отказалась, ответила, что мне нужно сделать уроки и вообще не собираюсь становиться домработницей. Ее как подбросило! Начала мне доказывать, что все девочки должны заранее готовиться к семейной жизни. Ничего не умеют только путанки и воровки. Так вот, если я не научусь, меня муж станет каждый день колотить до бессознания или выгонит на второй день пинком под зад. Говорила, что даже последний алкаш мною побрезгует, и я пропаду, сдохну где-нибудь на свалке или под забором. Ну, я ей отпела классно. Сказала, что в наше время ни один грамотный человек не пропадет и всегда заработает для себя, не умрет от голода и холода. А вот старые путанки, лишившись спроса, хватаются и прыгают без совести на чужих мужиков и, не стыдясь, разбивают семьи! Ты б видела, как она закипела. У нее все задергалось, позеленело. Чего ж я только не наслушалась в свой адрес. Отец, услышав от нее о ссоре, закрыл меня на балконе на ключ и не пустил даже подружку Аньку, мы всегда вместе уроки делали. Потом не дали ужинать. Я и теперь с нею не разговариваю. Слышала, как отец говорил по телефону со своей матерью, просил взять меня на воспитание. Бабка отказалась, ответила, что не хочет растить бездельницу, да еще и кормить! Сказала, чтоб подсунул твоей маме. Но у них, сама знаешь, давно испорчены отношения, и отец туда звонить не станет. Только уж если я самовольно к ней сбегу! Скажи мне, ты не будешь против? А то задыхаюсь с ними в квартире! Чужая она стала, и я тут подкидыш!»
