Стивен Крейн - Алый знак доблести
Люди работали споро, со сдержанным пылом. Когда ш.шадала свободная минута, бросали взгляды на окутанный дымом холм, откуда единоборствовала с ними батарея противника. Юноша, продолжая бежать, от души пожалел их. Педантичные идиоты! Безмозглые чурбаны! Когда выскочит из лесу пехота и сметет их, вот тогда они и поймут, как бессмысленно было радоваться тому, что снаряды точно ложатся в расположенно вражеской батареи.
В память ему врезалось лицо совсем юного верхового, который с таким азартом нахлестывал брыкающегося коня, точно объезжал его где-нибудь на скотном доре. Юноша не сомневался, что перед ним - обреченный человек.
Жалел он и орудия, шестерку верных товарищей, которые отважно стояли друг подле друга.
Он встретил бригаду, идущую на выручку к попавшим в беду соратникам. Взобравшись на холмик, следил, как стройно, не теряя равнения, движутся солдаты по петляющей дороге. Над синими рядами поблескивали сталь, реяли яркие знамена. Что-то выкрикивали офицеры.
Это зрелище тоже повергло его в изумление. Бригада бодро шагала прямо в адскую пасть бога войны. Что же это за люди? Наверняка необыкновенные герои. А, может, ничего не смыслящие дураки?
Орудийная прислуга засуетилась - батарея получила какой-то срочный приказ. Офицер на вздыбленном коне махал руками как полоумный. Люди налегли на орудия, повернули их, и батарея умчалась. Пушки, хмуро свесив носы, хрюкали и хмыкали,- точь-в-точь как тучные люди, пусть даже храбрые, но ненавидящие спешку.
Страшные звуки остались позади, и юноша замедлил шаг.
Неподалеку он увидел дивизионного генерала - его конь прядал ушами и с явным интересом прислушивался к отголоскам сражения. Желтая лакированная кожа седла и узды ослепительно сверкала. Невидной наружности человек на этом великолепном боевом скакуне казался серым мышонком. Взад и вперед, бряцая снаряжением, скакали ординарцы. Порою генерала окружали всадники, порою он оставался в одиночестве. Вид у него был очень озабоченный. Он напоминал биржевика, акции которого то стремительно повышаются в цене, то падают.
Юноша довольно долго бродил вокруг этого места. Затем, крадучись, подошел совсем близко, надеясь что-нибудь услышать. А вдруг генерал, неспособный разобраться в таком хаосе, подзовет его и попросит обрисовать обстановку. И он обрисует. Изложит во всех подробностях. Ну, разумеется, армия в тяжелейшем положении, тут и дураку ясно, что если не воспользоваться сейчас последней возможностью отступить, то…
Как ему хотелось отстегать генерала или хотя бы подойти к нему вплотную и напрямик сказать все, что он о нем думает. Это же преступно - не двигаться с места, когда надвигается катастрофа. Юноша переминался с ноги на ногу в надежде, что генерал сию минуту поманит его к себе.
Он осторожно подбирался к генералу, когда тот раздраженно закричал:
- Томкинс, скачи к Тейлору, передай, пусть не спешит как на пожар, пусть придержит бригаду на опушке и отрядит полк на поддержку, иначе наверняка будет прорыв в центре, и передай, пусть поспешит.
Стройный молодой человек на горячем гнедом едва дослушал скороговорку командующего. Он так торопился исполнить приказ, что сразу послал скакуна в галоп. За ним взвилось облако пыли.
Не прошо и минуты, как генерал взволнованно подскочил в седле.
- Отбили, ей-богу, отбили! - Он весь подался вперед, его лицо пылало. - Остановили их! Ей-богу, наши устояли! - ликовал он. Потом заорал, оборотившись к своим штабистам: - Теперь мы им всыплем! Уж мы им всыплем! Отбросим их, будьте спокойны! - Круто повернувшись к одному из адъютантов, приказал: - Джонс, быстрее, догони Томкинса, передай Тейлору, пусть идет в атаку, немедленно, сию секунду!
Адъютант помчался вдогонку за первым посланцем, а лицо генерала расплылось в сияющей улыбке. Ему явно хотелось запеть победный гимн. И он все время повторял:
- Остановили их, ей-богу, остановили!
Волнение всадника передалось коню, он рванулся вперед, но генерал, выругавшись, ласково осадил его. От радости он приплясывал в стременах.
VII
Юноша съежился, словно его застигли на месте преступления. Боже милосердный, значит, они все-таки устояли! Эти идиоты не отступили и оказались победителями. У него в ушах зазвенели их восторженные крики.
Он привстал на цыпочки и стал вглядываться туда, где шло сражение. Желтый туман, колыхаясь, окутывал вершины деревьев. Откуда-то снизу доносилась трескотня выстрелов. Судя по хриплым воплям, началось наступление.
Он отвернулся, недоумевая и негодуя. Чувствовал себя так, точно его незаслуженно обидели.
Он убежал,- размышлял юноша,- потому что на них надвигалась гибель. И был прав, стараясь спасти себя, ведь он один из винтиков, составляющих армию.
Пришел час, когда каждый из этих винтиков обязан был думать только о том, чтобы любым путем избежать смерти. Потом офицеры снова соберут их и построят линию фронта. Ну, а если у этих винтиков не хватит здравого смысла ускользнуть от смертоносного натиска, что станется с армией? Он руководствовался похвальными и вполне разумными правилами, это же ясно как день. Его поведение было продиктовано дальновидным расчетом. Продиктовано глубоким стратегическим замыслом. Свидетельствовало о блестящем мастерстве его ног.
Он подумал о своих товарищах. Хрупкая синяя линия выдержала удар, победила. Эта мысль наполнила юношу горечью. Слепые нерассуждающие винтики как бы предали его. Он опрокинут и раздавлен бессмысленным упрямством, с каким они удерживали занятую позицию, хотя, будь у них капля разума, сразу поняли бы, что это невозможно. А вот он наделен зорким умом, для которого никакой мрак не помеха, поэтому, именно в силу своей проницательности и глубокомыслия, он бежал с поля боя. Юноша негодовал на товарищей. Они дураки, и доказать это легче легкого.
Он догадывался, что услышит от них, когда вернется в лагерь. Представил себе, каким издевательским воем они его встретят. Им не дано понять точку зрения, столь превосходящую их собственную.
Ему стало до боли жаль себя. С ним плохо обошлись. Железная пята несправедливости растоптала его. Мудрое, поистине единственно достойное поведение опорочено нелепым стечением обстоятельств.
В нем нарастала тупая, какая-то звериная злоба на товарищей, на войну, на судьбу. Он понуро плелся, охваченный мучительной тоской и отчаяньем. При каждом звуке вздрагивал, хмуро оглядывался, и тогда в глазах у него появлялось выражение, какое бывает у преступника, знающего, что его вина велика, велика и грядущая кара, и не находящего слов для оправдания.
С поля он свернул в чащу, словно желая спрятаться в ней. Там не слышны будут выстрелы, звучащие как человеческие голоса.
Деревья стояли вплотную друг к другу, расходясь наверху подобно цветочным букетам, кусты, опутанные ползучими растениями скрыли землю. Юноша с трудом продирался сквозь заросли каждый его шаг гулко отдавался в лесу. Растения цеплялись за ноги с пронзительным звуком отрывались от древесных стволов. Подрост так шуршал, расступаясь, точно спешил оповестить о его местонахождении весь мир. Лес не желал терпеть присутствия этого человека. Он протестовал при малейшем его движении. Когда юноша разъединял деревья с обвившим их плющом, потревоженная листва поворачивалась к нему всеми своими лицами, взмахивала всеми руками. Он дрожал при мысли, что этот шелест и хруст привлечет к нему внимание людей. В поисках глухого, затерянного уголка он шел все дальше и дальше.
Ружейные выстрелы уже еле долетали до него, отдалилась и пушечная канонада. В просветах между деревьями внезапно засверкало солнце. Насекомые издавали странно ритмичные звуки. Они словно скрежетали в унисон зубами. Из-за дерева высунулась нахальная физиономия дятла. Беспечно взмахивая крыльями, пролетела какая-то птица.
Грохочущая смерть осталась позади. Теперь юноше казалось, что у Природы нет ушей.
То, что он видел вокруг себя, вернуло ему уверенность. Этот ландшафт был чудесным заповедником жизни. Все в нем дышало верой в мирное существование. Доведись его робким глазам увидеть кровь, он тут же бы умер. Природа представилась юноше женщиной, которой ненавистна трагедия.
Он запустил шишкой в резвую белку, и та удрала, испуганно вереща. Она остановилась только на самой иерщине дерева, осторожно выглянула из-под ветки и, замирая от страха, посмотрела вниз.
Поведение белки преисполнило юношу торжеством. Таков закон, повторял он себе. Сама Природа подала ему знак. Как только белка почуяла опасность, она немедля обратилась в бегство. Не осталась упрямо сидеть на месте, подставив пушистое брюшко под удары шишек, не приняла смерть, устремив взгляд в исполненные сострадания небеса. О нет, со всех ног удрала, хотя, надо думать, это обыкновенная белка, а не философ среди своего племени. Юноша зашагал дальше, чувствуя, что Природа заодно с ним. Она подтверждала его правоту доказательствами, которые существуют всюду, где светит солнце.
