Девушки без имени - Бурдик Серена

Annotation

1913 год. Нью-Йорк. Шестнадцатилетняя Луэлла и ее младшая сестра Эффи воспитываются родителями по всей строгости викторианской морали. И когда бунтарка Луэлла исчезает из дома, Эффи уверена: разгневанный непокорством старшей дочери отец упрятал ее в «Дом милосердия для дурных девиц», о котором ходят чудовищные слухи. Желая воссоединиться с любимой сестрой, юная Эффи по своей воле приходит в мрачное «пристанище для заблудших душ», хоть для этого ей и приходится поменять имя и признаться в несуществующих грехах. Очень скоро, однако, она понимает, что совершила роковую ошибку: Луэллы в Доме милосердия нет, а вырваться из жестокой исправительной тюрьмы на свободу практически невозможно. И все же с двумя новыми подругами по несчастью Эффи начинает готовиться к побегу…

Серена Бурдик

Пролог

Книга первая

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

Книга вторая

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

Книга третья

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

Эпилог

Жанна

Мэйбл

Послесловие

notes

1

2

3

4

Серена Бурдик

Девушки без имени

Девушкам, которые навсегда замолчали в Домах милосердия.

Женщинам, истории которых никогда не будут рассказаны.

Огромное желание тринадцатилетней Эффи найти свою пропавшую сестру Луэллу приводит девочку в «Дом милосердия для дурных девиц». Взяв на себя вину за несовершенные проступки и назвавшись чужим именем, она становится воспитанницей исправительного учреждения. Теперь ее ждут ежедневные издевательства, холод, скудное питание, непосильный труд от зари до зари и… самое ужасное — осознание своей ошибки: Луэллы здесь нет! Но и выхода на волю отсюда тоже нет. Остаются либо смерть, либо побег…

Захватывающая проникновенная история о маленьком мужественном сердце, жестокости мира и любви, способной изменить необратимое.

Пролог

Когда я очнулась, было холодно и у меня ныло все тело. Я лежала, прижавшись щекой к цементному полу, холод которого гасил остатки моей ярости. Той, которая заставляла меня кричать, кусаться и царапаться. Теперь я расплачивалась за это, но, начнись все сначала, сделала бы то же самое.

Перекатившись на спину, я поднесла руку к лицу, но ничего не увидела. Меня бросили в полной темноте. Руку саднило там, где в нее воткнулась щепка, — славная боевая рана. Пахло плесенью. От страха покалывало в ступнях. Боясь увидеть призрак мертвой девушки, я закрыла глаза.

Сколько времени мне придется провести здесь? Может, меня уморят голодом и оставят до тех пор, пока я не начну гнить? Я представила, как сестра Гертруда скидывает мое тело в могилу, где лежат другие безымянные девушки. Моя семья никогда не узнает, что со мной случилось.

Я ползком преодолела несколько метров, испытывая нестерпимое желание помочиться. Мы с сестрой все время выдумывали разные истории, мечтая о будущем, но жизнь оказалась не похожа на сказку. Выяснилось, что действительность состоит из суровых непреложных фактов, таких как необходимость справить нужду и невозможность выбраться из этой холодной мрачной клетки. Я скорчилась, надеясь, что мочевой пузырь уймется, но это не помогло. Тогда я присела и, задрав юбку, спустила панталоны. Струя брызнула в ногу, и наступило облегчение. Едкий запах мочи мешался с запахом лука и чеснока, которые держали в бочках за дверью. Меня сунули под землю, похоронили вместе с овощами. И здесь меня найдут избитой, фиолетовой от синяков и неузнаваемой.

Я попробовала обратный счет от пятисот, потом от тысячи. Затем принялась цитировать Священное Писание, но страшно разозлилась на Бога и переключилась на Шекспира. Я думала о цыганятах, которые играли в Ромео и Джульетту под дождем, о Трее, Марселле и предсказании моего будущего. Думала обо всех ошибках, которые совершила. Я хотела обвинить в них отца — он предал семью и заставил нас бунтовать. Но теперь, запертая в недрах Дома милосердия, я готова была все ему простить, лишь бы он пришел за мной.

Потом время потеряло границы, как всегда случалось, когда я начинала плакать, вспоминая свою сестру. Мой разум затуманился. В лишенной окон комнате не было способа отличить день от ночи или минуту от часа. Когда дверь открылась, впустив полоску бледно-серого света и поднос с едой, я попыталась понять, утро сейчас или вечер, но не смогла. Дверь захлопнулась, и я снова погрузилась в темноту. Глотнув воды, я поднесла ко рту затхлый, пахнущий старой патокой хлеб. Какая разница, утро сейчас или вечер? За мной все равно никто не придет ни сюда, ни в другое место.

Почувствовав, что силы снова меня покидают, я легла на жесткий пол, подложив руки под щеку, и закрыла глаза. Какое облегчение погрузиться в иную темноту! Страх здесь кажется менее ощутимым, и я могу оказаться где угодно. Могу вернуться в ту ночь, когда простая и чудесная мелодия скрипки взывала к нам совсем в другой непроглядной тьме. Но теперь я могла бы сделать другой выбор.

О если бы они не играли! Если бы мы с сестрой их не слышали!

Книга первая

1

Эффи

Мы с Луэллой вместе отвоевывали личное пространство в этом мире. Точнее, сестра отвоевывала, а я ей помогала. Следы моих усилий оставались внутри прочерченных ею границ. Она была старше, храбрее и вела себя непредсказуемо. Ошибка природы!

— Луэлла! — позвала я, испугавшись, что она меня потеряет, и тут же услышала: «Я тут!», но отыскать ее взглядом так и не смогла.

Безлунная ночь поглотила леса верхнего Манхэттена, которые мы так хорошо изучили при дневном свете. Теперь нам приходилось идти вслепую, оступаясь, натыкаясь на деревья, сворачивая и тут же снова натыкаясь на другие; мы двигались, выставив вперед руки, и все вокруг казалось чужим и бесформенным.

Откуда-то из слепой черноты сестра протянула руку и, поймав меня, заставила остановиться. Я жадно хватала ртом воздух, сердце колотилось так, что сотрясалось все тело. В небе не было ни единой звездочки. Только ее ладонь подтверждала, что сестра действительно стоит рядом.

— Ты в порядке? Дышать можешь? — спросила она.

— Да, но я слышу шум ручья.

— Знаю!

Это означало, что мы идем не в ту сторону. Нам нужно было перебраться через холм и попасть на Болтон-роуд. А теперь мы оказались у ручья Спайтен-Дайвил, дальше от дома, чем в самом начале пути.

— Нужно найти дорогу и идти к дому, — предложила я.

По крайней мере, на дороге не так темно благодаря свету из окон.

— Но это в два раза дольше! Мама и папа уже полицию поднимут.

Наши родители всегда тревожились — папа за наше физическое благополучие, мама — за наши души. Однако я все равно предпочла бы выйти на дорогу, потому что они так или иначе стали бы нас искать.

— Но это лучше, чем вообще не попасть домой! — взмолилась я.

Луэлла шла вперед, таща меня за собой, а потом резко остановилась:

— Я на что-то наткнулась… поленница! Здесь должен быть дом.

— Мы увидели бы свет, — прошептала я.

Под ногами зачавкало, резко пахнуло навозом.

— Все равно хорошо. — Луэлла отпустила меня. — Я пойду вперед, а ты иди вдоль поленницы.

Держась рукой в перчатке за шершавые круглые бревна, я добралась до конца поленницы и сделала шаг в пустоту, в черноту, как будто завешенную плотными шторами, которые мне хотелось сорвать. Я слышала плеск ручья неподалеку. Что, если мы упадем в него? Через несколько шагов я задела плечом дерево и потрогала ствол. Он показался мне огромным. Я обошла вокруг, скользя пальцами по бугоркам и трещинкам морщинистой коры, и вдруг поняла, где мы.