Оксана Робски - Про ЛЮБОff/on

Оксана Робски

Про ЛЮБОff/on

Посвящается Д. Антоновой и М. Фроловой

С благодарностью депутату фракции ЛДПР А.В. Митрофанову

Первая часть

Наша любовь прошла через эти трагические испытания… и не важно, что всякий раз, когда мы встречались… она закрывала глаза, чтобы не видеть меня, и плевалась с расстановкой, как заправский снайпер.

1

Интересно, как выглядит человек, который может купить себе телефон Vertu за шесть тысяч долларов? И может ли этим человеком быть женщина?

А если это и правда женщина, то чем она занимается? Гоняет с утра до вечера на красной спортивной машине, прерываясь только на маникюр? Нет, конечно, не только. Еще на педикюр.

Мужа ее я представить не могла. Воображение рисовало странный гибрид президента и молодого человека в трусах с рекламы GAP.

К нему было бы страшно подойти и страшно заговорить. Он бы наверняка отлично выговаривал все звуки. В перерывах между затяжками толстой кубинской сигарой.

Еще я представила их детей. Двух девочек четырех и шести лет в одинаковых черных платьицах. Одна из них крошечной ручкой с отличным маникюром тянется к розовому телефону Vertu, лежащему на журнальном столике из слоновой (почему слоновой?) кости, но тут раздается резкий окрик матери: «Не сметь! Убери руки от моего Vertu!»

Нет.

Я вздохнула.

Вряд ли она будет кричать на свою крошку из-за какого-то телефона. У нее этих Vertu…

Я разглядывала телефоны на крутящейся стойке, как пирожные за стеклом кондитерского магазина.

Это сравнение заставило меня отойти от витрины и посмотреть в другую сторону. Теперь я уставилась на манекен в длинной лохматой шубе.

Манекен был унисекс, поэтому я никак не могла решить, стоит ли представлять себя в этом одеянии.

Гораздо проще было вообразить манекен в моем пальто.

Это я сделала зря. Еще минуту назад оно казалось мне намного более стильным.

«Потому что манекен без явно выраженной половой принадлежности», – успокоила я себя.

Снег валил крупными хлопьями и мокро попадал за шиворот.

Подъехал мой троллейбус.

Я, как всегда, дула на замерзшее стекло и чертила первую попавшуюся букву.

Сегодня это «К».

И, как всегда, начала придумывать слова на букву «К», отвечающие моему сегодняшнему настроению.

«Калигула».

При чем тут Калигула?

«Каникулы».

До лета еще далеко. Но зато это будет первое лето без учебы, без аспирантуры.

Свобода!

«Купить».

Что купить? Да, надо зайти в магазин и купить молоко и пельмени. И сыр.

«Кино».

А если сходить в кино? Отличная идея! Как раз то, что хочется именно сегодня. Вечером пойду в кино. Посмотрю «Мистер и миссис Смит». Или «Мадагаскар». Обожаю мультики.

Я улыбнулась.

Машины за окном проносятся мимо.

На обочинах снег смешался с грязью и выглядит как объедки на белых тарелках в нашем институтском кафе.

Но я все равно люблю Москву.

Моя ученица – начинающая телеведущая. Я учу ее правильно дышать. Чтобы звуки получались четкими и красивыми, надо правильно дышать. А она дышит как актрисы в немом кино во время ссоры с любимым – вздымая грудь.

– Произнесите на выдохе «пф», – прошу я. – «Пф», «пф»… Берите совсем немного воздуха…

Она старается. Лицо сосредоточено, как у роженицы.

– Получается? – спрашивает она своим высоким голосом, от которого мы изо всех сил пытаемся избавиться.

– Не пищите, – прошу я не очень вежливо. Она улыбается.

– Получается? – повторяет она низким голосом в стиле Марлен Дитрих.

– От топота копыт пыль по полю летит. – Я отбиваю такт указкой.

Она, конечно, научится. Все учатся. У всех получается. Но понадобится месяца два. А у нее эфир через десять дней. Придется каждый день заниматься.

– Я завтра не смогу… – Она виновато улыбается.

– Не пищите, – перебиваю я.

Когда мне было пятнадцать, я думала, что в двадцать пять лет я буду совсем другая. Взрослая, серьезная. С мужем и детьми. И с длинными волосами. Из всего этого сбылось только одно – я взрослая. Раз мне исполнилось двадцать пять.

Ни одного человека, похожего на моего мужа, я не встретила. Дети меня привлекают, но пока только чужие. Волосы стригу коротко, так же как и ногти. И собираюсь сделать пирсинг.

Как обычно, я купила самый дешевый билет, но села на самые дорогие места.

«Мистер и миссис Смит». Довольно смешно вначале. Я только Брэда Питта не люблю. Сексуальность без страсти. А Сережа говорил, что я похожа на Анжелину Джоли.

Врал, наверное. Хотя сам он – вылитый Брэд Питт. С той же проблемой.

Я не скучаю по Сереже. Я люблю расставаться. Как будто еще одну жизнь начинаешь.

И прожить ее надо так…

На улице темно. За мной увязалась собака. Она дрожала от холода, но улыбалась. Я первый раз в жизни видела улыбающуюся собаку. Она была похожа на черную бурку, которую бросили на грязный асфальт.

Дома я нашла старую зубную щетку и стала чистить ей зубы. Она глотала зубную пасту, не переставая улыбаться.

Только когда Рита открыла входную дверь, собака выскочила у меня из рук и зарычала.

– Что это? – поинтересовалась моя подруга, не шевелясь.

В следующую секунду собака оказалась висящей на Ритином плече. Прыжок был очень кинематографичным. За плечо она держалась зубами.

Трудно сказать, кто из нас визжал громче – я или Рита.

Хорошо, что моя подруга не плакса.

Мы повязали собаке на шею салатовый гофрированный шарфик и повезли ее в лечебницу.

Рита дала мне слово, что если собака окажется не бешеной, то она попробует ее полюбить. Собака полюбила Риту сразу после того, как разомкнула пасть. Минуты через две наших криков и уговоров. Она виляла хвостом, опять улыбалась и преданно заглядывала Рите в глаза.

Когда выяснилось, что можно обойтись без уколов от бешенства, мы решили дать собаке кличку. Она была девочкой. Мы назвали ее Терминатор. Длинно, но выразительно.

Холодильник оказался пуст. Терминатор ограничилась банкой зеленого горошка и упаковкой сушек.

Она всю ночь страшно выла в коридоре. Низко и переливчато.

Хотелось выкинуть ее на улицу.

Рита проснулась утром с головной болью, а я – с синяками под глазами.

Терминатор сладко спала на моем пальто, которое она стянула с вешалки. Телефонный провод был перегрызен. Она улыбалась даже во сне. Но теперь эта улыбка казалась мне издевательской.

2

Единственное, чего я хотела на работе, – это спать.

Хорошо, что Любовь Макаровна заболела. Хорошо, что учеников нет.

Как там Терминатор? Мы закрыли ее на кухне, решив, что именно там она причинит минимальный ущерб. Надо было закрыть в ванной.

Позвонила Любовь Макаровна.

Мне придется взять ее ученика. Срочная работа. Она говорила про него, понизив голос и делая многозначительные паузы. Он куда-то там баллотируется. Его срочно надо научить говорить.

Я вздохнула. Посмотрела на себя в зеркало. Выпила кофе. Разложила на столе карточки с буквами и слогами. Прошлась по аудитории с указкой и умным видом.

Может, какой-нибудь будущий президент? У Любови Макаровны серьезные ученики. Правда, непонятно, почему они учатся говорить только после того, как уже овладели умением держать нож с вилкой, стильно одеваться и зарабатывать огромные деньги?

Раз в неделю я работаю в детском доме. Дети – самые благодарные ученики. Особенно эти. Когда я ухожу, они обнимают меня и целуют. И смотрят в окно мне вслед. Я научила их чертить на стекле буквы и придумывать слова.

Сначала все они старательно выводили только одну букву – «М».

У моего ученика оказалось очень странное лицо. Если бы кому-то пришло в голову нарисовать глаза и рот на лопате, то это был бы его портрет. Нос размазан по всей поверхности.

Выяснилось, что это не он. Его водитель.

Мило: за мной прислали машину.

Почему-то я испугалась, что на глаза наденут повязку. Я это в каком-то кино видела.

Обошлось.

В лифте размером с актовый зал мы поднялись на последний этаж.

Дверь открыла низенькая калмычка в спортивном костюме. Она произносила «в» как «ф», хотя, конечно, никто, кроме меня, этого не замечал.

В гостиной одна стена оказалась полностью стеклянной. Но холодно не было. И из щелей не дуло.

Я села на мягкий кожаный диван и поняла – раньше я и представления не имела, что такое диван. И что такое «мягкий».

На столике у дивана стояла низкая пузатая вазочка с орехами, изюмом и курагой.

За полчаса, которые я провела в одиночестве, количество орехов сократилось вдвое. А кураги не осталось вообще.

Я бы съела и изюм, но мне казалось, что если что-то одно оставить, то все подумают, будто я пробую по чуть-чуть от безделья то, что мне нравится, а не ем все подряд с голодухи.

Через сорок минут мне предложили чаю. Я отказалась, уж не знаю почему.