Владимир Левченко - Отмеченный

Владимир Анатольевич Левченко

Отмеченный

Вова Сафронов был мальчиком обыкновенным: для своих десяти лет нормального роста и худощав, как многие. Гонял с другими мальчишками во дворе летом мяч, зимой шайбу, лазил по деревьям в парке и по металлическим гаражам за домом, играл в войну и собирал марки. В общем, мальчик как мальчик, если бы не одно «но»: Вова был освобождён от физкультуры. Он не знал, почему ему нельзя кидать в баскетбольное кольцо большой оранжевый мяч, кувыркаться на матах и на одних руках подниматься по канату до самого потолка. Он знал, что может это, потому что много раз и кувыркался, и поднимался по канату. Прямо в школьной форме, перед уроком, пока ждали учителя. Но вот появлялась высокая, широкоплечая фигура физрука Сергея Александровича, и Вова садился на низенькую гимнастическую лавочку у стены. И оранжевые мячи, как огромные новогодние апельсины, пролетали мимо вместе с криками и смехом одноклассников. А если физкультура стояла в расписании последней, Сергей Александрович говорил:

— Сафронов, можешь идти домой.

И Вова уходил. А почему уходил, знали только его родители. Они знали, почему ему нельзя на физкультуру, и зачем каждый день нужно пить горькие таблетки. Ещё знали учителя в школе и врачи больницы, в которой Вова лежал уже несколько раз. И каждый раз, он точно знал, лежал без всякой болезни.

— Ну, зачем мне опять в больницу!? — сопротивляясь, спрашивал он маму.

— Не бойся, сынок, врачи тебя просто немножко посмотрят, — был всегда один ответ.

А лежалось не просто так: каждый день кололи такие больнючие-пребольнючие уколы, что из глаз текли слёзы. Крик Вова старался сдерживать, а вот слёзы — ничего нельзя было с ними поделать. Витаминные уколы — терпимо. Их делали в плечо, и это было просто больно. Когда же доходило до магнезии, тут — всё, никто бы не вытерпел. Да никто больше и не терпел, этот страшный укол предназначался только Вове Сафронову. Проходили положенные десять дней, и — выписка. Домой! Ура! Снова играть в прятки или строить из снега крепость! Бегать, бегать и бегать! И до следующей больницы ещё так далеко, что можно пока и забыть про неё. До неё ещё целый год.

Но последний раз получилось иначе: выписался только месяц назад, а мама говорит, что снова надо в больницу.

— Мы, сыночек, на один денёк, и сразу домой.

— Ну, зачем?! Мне же все уколы поставили…

— Ещё один, всего один укол, и поедем домой. И в «Детский мир» заедем, купим что-нибудь.

«Ладно, — думал Вова, — один потерплю. Хоть бы не магнезию. А в магазине попрошу у мамы купить автомат, который шариками стреляет».

Потом, уже в десять вечера, он лежал в своей кровати и слушал разговор. Случайно двери на кухню и в его комнату остались приоткрытыми.

— Четыре приступа за месяц, — сказала мама таким грустным голосом, что у Вовы стало очень горячо в горле. — Не было ещё так часто.

— Хоть днём не случаются, а так бы совсем… — ответил, вздохнув, папа. — Не дай бог, на улице где-нибудь…

— Не надо про улицу…и так страшно каждый день. Завтра пункцию сделают, а потом что? Всем уже пробовали лечить, а только хуже становится.

— Может, придумают доктора ещё что-нибудь…

— Надо, наверное, подругу мамину просить.

— Ты же сама не веришь в это.

— Ну, а что делать-то…

«Это они про меня, что ли… а почему мне хуже… я же совсем не болею. Хорошо, что укол будет не магнезия, а пункция… вытерплю. А потом купим с мамой автомат».

Скоро родители погасили свет, и все уснули.

Утром встали рано и сразу засобирались. Вова не хотел говорить, что слышал разговор, оттого и не расспрашивал маму ни о чём. Приехали почему-то в совсем другую больницу. Думалось, что вот сейчас сделают укол, и они отправятся в магазин. Однако всё пошло не так: его переодели в больничную пижаму и отвели на второй этаж, в пустую палату с двумя кроватями и одним окном. И Вова ещё целый час смотрел, как за этим окном снегири красными и розовыми шарами перелетают с ветки на ветку и клюют замёрзшую ранетку-дичку. Потом снегири с веток улетели, а в палату зашли две тётеньки в белых халатах.

— Пойдём, Вова, доктор посмотрит тебя.

Его взяли за руку и провели по длинному коридору до белой двери с табличкой «операционная». За дверью в большой комнате было ещё две тётеньки. Была большая, плоская, похожая на стол кровать, над которой ослепительно горело много ламп.

— Здравствуй, Вова, — улыбнулась самая высокая тётенька. — Раздевайся и складывай одежду на стул.

Оказалось, что нужно было снять даже трусы. «Вот это укол! — встревожился Вова. — Поди, ещё хуже магнезии!?»

— Забирайся сюда и ложись на животик, — показала самая высокая тётенька на стол-кровать. — Головой сюда… вот так… молодец… прижми правую щёчку к простынке.

Вова лёг животом на белую простынь. И сразу все тётеньки стали пристёгивать и притягивать его какими-то ремнями к этому столу. Притянули за спину, пристегнули ноги и руки, и ещё сами упёрлись ладонями ему в плечи и попу. Не шелохнуться. Вова оцепенел и похолодел.

— Сейчас надо немножко потерпеть, — донёсся голос самой высокой тётеньки.

Запахло спиртом, как всегда перед уколом. И началась боль. Даже не началась, а обрушилась. Толстый, тупой железный лом вдавился в спину. И не в какую-то одну точку, а сразу во всю середину и низ спины. Вова уже кричал со всей силы и рвался из притянувших его ремней, но держали очень крепко, и лом продолжал вдавливаться всё глубже. И крик перешёл в какое-то затмение: сколько это продолжалось, когда началось, когда закончилось… Когда лом убрали, боль ушла. Ремни расстегнули, а Вова остался на столе неподвижным. Его подхватили заботливые руки, и с высоты он увидел на белой простыни, в том месте, где только что было его лицо, красное пятно.

— Губу себе покусал, — донёсся чей-то голос.

Потом на каталке увезли в палату и положили на кровать. В ту палату, из которой он смотрел на красногрудых снегирей. Под одеялом Вова двигал руками и ногами — они послушно двигались. А вот приподняться он не мог, не мог оторвать голову от подушки. Непонятно, непривычно и страшно. Нет, не до слёз, но и смешного совсем ничего.

— Водички хочешь? — зашла в палату тётенька, которая подняла его со стола.

— Нет… а почему я встать не могу?

Это пройдёт скоро. Спинка успокоится — и встанешь… бинтик-то на месте там?

— А я не знаю.

— Ну, лежи, не требушись… чуток, да и встанешь, — и ушла.

Вова лежал и почти каждую секунду пытался подняться. Но спины будто не было, она не слушалась.

— Ёлки-палки… — старательно пыхтел и напрягался он.

И скоро приподнял голову, а потом и сел на кровати. Спина вернулась. Он мог бы уже встать совсем, но куда же без трусов встанешь. Подождал ещё чуть-чуть, и всё покатилось быстро: в палату вошли мама и та высокая тётенька из операционной. Принесли пижаму с трусами. Наконец-то! А уж собраться — дело плёвое.

Пролетело ещё несколько разных минут. Потом на первом этаже его одежда, и:

— До свидания, Вова. Обязательно пей все таблеточки, которые мама будет давать.

И вот они уже едут с мамой в такси. Мимо всех магазинов. Про них даже и не вспомнилось. Мама всегда говорит, что денег не хватает, но сегодня они едут на такси. Подкатили прямо к подъезду. А когда зашли домой, у Вовы глаза округлились: папа протягивал ему навстречу красный автомат с жёлтым рожком. Тот, который стреляет шариками.

— А ты как узнал!?..

— Ну, ты же как-то говорил мне… — улыбнулся папа.

И не стало больницы, не стало боли… В тот день не одна самодельная мишень была много раз пробита в районе десятки.

Через два дня ближе к вечеру пришла Вовина бабушка, Елена Сергеевна, мамина мама. Стол накрыли в зале. Сидели и разговаривали.

— Вам сахару сколько положить? — спросил папа.

— А ты мне лучшей варенья подай, — ответила Елена Сергеевна, — вон у вас малинка в вазочке.

— На, мам, на, — подала варенье Вовина мама, — ты рассказывай, как к Поповым-то сходила…

— Сходила, сходила… щас, расскажу всё… маслице подай ещё, — обустраивала бабушка колбасой и маслом булочку. — Пришла я, обнялись мы с подружкой моей дорогой, год уж не видались. Посидели, обсказала я ей всё, что Вову нашего надо бы маме её показать. А Галинка говорит мне, что мама-то у ней уже старая совсем, не берёт никого лечить. Ну, посидели мы ещё, всплакнула я — что, мол, делать-то нам. Одним словом, сходила она в комнату к Пелагее Ильиничне… Согласилась старушка посмотреть нас… завтра… во второй половине дня. Но только посмотреть, а лечить, может, и не возьмётся.

— Ну, спасибо, мам, спасибо тебе. Поедем завтра.

На следующий день уже в сумерках Вова с мамой и Елена Сергеевна подошли к небольшому дому в узком переулочке. Через невысокую ограду было видно, как от крыльца поднялись с лаем и направились к воротцам пять или шесть разномастных маленьких собачек. Наверное, услышав собачий лай, вышла встречать гостей Галина Ивановна.