Юрий Хвалев - Клетка

Юрий Александрович Хвалев

КЛЕТКА

Закончив уборку, Иннокентий, лысеющий зоодворник, ещё раз прошёлся по клетке, и остался удовлетворённый, на твёрдую четвёрку, её чистотой. До пятёрки Иннокентий никогда не дотягивал из-за ржавых прутьев, которые смотрелись вызывающе и портили общую картину. Несколько раз Иннокентий пытался решётку покрасить, но наступала осень, с деревьев опадали листья, а вместе сними, возможно, из солидарности опадала и краска. Посетители, особенно художники-зоореалисты выказывали крайнее недовольство, делая крайним, естественно, Иннокентия, потому что от облезлости страдали их картины. Посетители отказывались покупать осень с ржавыми прутьями. Художникам ничего не оставалось, как писать на бедного зоодворника анонимные доносы, но почта в зоопарке не работала, по причине пьянства почтальона, и доносы копились без ответа. Правда, в список доносителей не входила начинающая зоореалистка Зоя, но её мнение «донос — палка о двух концах» собратья по мольберту пропускали мимо ушей.

А что же было летом, спросите вы? Летом все уезжали в отпуска, а осенью вырисовывалась знакомая всем картина. Наверно, вы уже догадались, что у клетки, которую чистил Иннокентий, должен быть обитатель — это чёрная как зло пантера. Но художники-зоореалисты, следует донести, безжалостно переносили её черноту на свои непродажные картины. В конце концов, чёрная как зло пантера — потускнела. И её, недолго думая, чтобы не портила интерьер, списали. А взамен выписали другую пантеру, ещё злее, чем та, которая потускнела. После недолгих процедур сдачи-приёмки: подлинных печатей, крепких рукопожатий, а также нужных мер санобработки, чёрная пантера благополучно вселилась в убранную клетку.

Выставленная на злобу дня пантера предстала перед зрителями и художниками во всей рыкающей красе. От желающих находиться в авангарде дикообразия, возникла давка. Дети, как и положено, в таких случаях — заныли, а родители, не придумав ничего лучшего кроме как толкаться локтями, с энтузиазмом принялись за дело. Больше всех досталось художникам; их изгнали (кроме Зои), но несколько картин всё же купили (Зоиных картин), поэтому можно смело утверждать, что красота спасла мир. В новом платье Зоя выглядела прекрасно.

Пока человеческая масса хаотичными телодвижениями, методом проб и ошибок, всё-таки родила приемлемую форму обозрения, Иннокентий, находясь немного поодаль, пытался постичь смысл происходящего. Надо признать, зоодворник не любил длинные мысли, чтобы их понимать у него банально не хватало извилин. Вот и сейчас, почувствовав, что мысль слишком длинная, он, не долго думая, разбил её на три короткие. И сразу стал обладателем оригинального мышления. «Во-первых: если человек видит что-то дикое, он должен стремиться к добру, во-вторых: клетка и её содержимое точно обозначает границы смелости и страха и, в-третьих: неплохо бы, на свой страх и риск, выпустить пантеру погулять». Третью короткую мысль Иннокентий признал как неудачную; рядом находились дети и могли испугаться, а детей он любил.

Столпотворение, насмотревшись дикообразия, даже на шаг не приблизилось к доброте; им хотелось дразнить пантеру мимикой. Пока клетка на замке, у зрителей в организме не было ни одной молекулы страха. У всех решительность пересекалась с бесцеремонным бесстрашием. Но до героики созерцания, неожиданно долетел вкусный запах обеда. Человеческая масса, уплотненная в фигуру обозрения, испытав чувства голода, рассыпалась, как карточный домик. Зрители переместились в многочисленные «бистро», а освободившийся у клетки простор заполнил теплый осенней ветер. Обеденное время скоротечно и Зоя, лишившись конкурентов, спешила нарисовать ещё один портрет. К тому же вдохновение её было настолько мимолётно, что могло испариться в любую минуту. Она суетливо двигалась. Рядом с ней, добавляя к порывам ветра клубы пыли, зоодворник машинально махал метлой, при этом постоянно что-то бубнил:

— Достали своими художествами: и рисуют, и рисуют. Живодёры, хоть бы пантеру пожалели.

Задетая за живое Зоя возмутилась:

— Если эти слова относятся ко мне, то это несправедливо. Я люблю животных.

— Вы любите животных?! Смех, да и только!

— Люблю! У меня дома живёт енот, я за ним ухаживаю.

— Вот енота бы и рисовали. А пантеру оставьте в покое.

Пантера, оставшись без внимания толпы, заскучала. Рыкать — нет надобности. Пройдя по границе неволи, в которой решила несмотря ни на что не размножаться, она демонстративно направилась обживать вольер.

Зоя ощутила пустоту: вдохновение, словно птица выпорхнула из рук.

— Ну вот, я так и знала, — пискнула она. — Опять на душе пустыня.

Хлюпая носом, Зоя заплакала, правда, без слёз, возможно, не хотела подмочить макияж. Впрочем, носовой платок приглушал её тоскливые всхлипы. Так обычно плачут артистки бесконечных сериалов, или ученики двоечники. Зоодворник раздумывал, как поступить: дать её закончить бесслёзный монолог, или вставить успокоительное словечко.

— Успокойтесь, — сказал он. — Придёте завтра.

Зоя покрутила головой, что означало «нет».

— Ну, тогда послезавтра. Или лучше совсем не приходите, рисуйте по памяти.

— Мне нужны деньги, — призналась Зоя. — Мой дедушка всю жизнь прожил на чужбине, а теперь хочет вернуться. Проблема в том, что он диссидент. Ему здесь необходим фонд, а фонду нужны деньги. А я кроме как рисовать, ничего не умею.

— Хорошо, рисуйте! — Иннокентий махнул рукой.

— Не могу, вдохновение исчезло.

— Куда исчезло?

Зоя устремила взгляд ввысь.

— Да-а-а, — зоодворник прищурюсь, посмотрел в небо, — в такой бездне вряд ли отыщешь. Послушайте, рисуйте так, без вдохновенья.

— Такие картины никто не купит, — Зоя глубоко вдохнула. — Придётся ждать.

Зоодворник порылся в кармане и, достав связку ключей, подошёл к клетке.

— Что вы делаете?! — крикнула Зоя.

Замок, скрипнув внутренностями, открылся, и Иннокентий самоуверенной походкой пересёк границу неволи. Словно он не входил в клетку к дикому зверю, а выходил из неё. Перед тем как войти зоодворник мог закрыть вольер, где сидела пантера, но не закрыл. Забыл? Он надеялся, что острое ощущение вернёт девушки творческий подъём; она нарисует картину, затем продаст, и, в конце концов, возвратит дедушку-диссидента.

Зоя уже хотела позвать на помощь, но мимолётное вдохновенье спутало все карты. У зоореалистки не было выбора: присутствие вдохновения обязывает художника несмотря ни на что творить. Пока зоодворник и пантера изучали друг друга, Зоя рисовала. Пантере хватила около минуты, чтобы раскусить Иннокентия — перед ней был обычный человек с вредными привычками, от которого пахло дикими кошками. Она не собиралась на него нападать, во всяком случае, пока. Потом кто-то должен за ней ухаживать. Она несколько раз рыкнула, скорее для соблюдения традиций, чем для банального запугивания, и демонстративно направилась обживать вольер.

Зоя так увлеклась рисованием, что не заметила, как кто-то подошёл. Этот кто-то имел потерянный вид, измятую внешность, и сумку через плечо, которая придавала ему хоть какой-то смысл.

— Вы не видели Иннокентия Гавриловича? — спросил он, покачиваясь, как на шарнирах.

Зоя покрутила головой, что означало «нет».

— Простите, я не представился, — сказал он. — Я местный почтальон. Ну, где же этот Гаврила Иннокентьевич, тьфу, Иннокентий Гаврилович может быть? А-а-а?

Зоя небрежно дернула плечами, что означало «отвали».

— А-а-а, я вас знаю, вы Зоя. Рисуете картины и не пишете анонимок. А, зря. Анонимка — лучшее средство вывести человека на чистую воду.

Почтальон икнул и, чтобы хоть как-то скрыть смущение, заинтересовался картиной. Картина была почти готова: на фоне падающих, цветных листьев выделялась клетка с ржавыми прутьями, а в клетке в позе первобытного человека сидел Иннокентий.

— Так вот же он! — ткнув пальцем в картину, закричал почтальон. — Иннокентий Гаврилович, я, конечно, извиняюсь, но где обещанная компенсация? Что вы разводите руками? Что, опять не денег? Я не нанимался носить ваши анонимки. Поймите, я почтальон, а не носильщик.

— Вы бы не могли прийти завтра?! — возмутилась Зоя. — Мне нужно закончить картину, а вы мешаете.

— Как я могу прийти завтра, если деньги нужны сейчас? Вы в своём уме?

— Я-то в своём. А у вас ум, по всей видимости, за разум зашёл.

Издалека донёсся шум приближающейся толпы. Обед закончился и посетители, насладившись хлебом и другими деликатесами, требовали зрелищ. У клетки, в которой сидел зоодворник, началось столпотворение.

Почтальон испугался и, не придумав ничего лучше, принялся разбрасывать анонимки. Потом он прибавил к человеческой массе свои семьдесят килограмм и исчез. Быстро заметив подвох, толпа загудела.