Ежи Сосновский - Вода

Ежи Сосновский

Вода

– Томаш…евский. Институт водного хозяйства, – сказал посетитель, и в его руках блеснуло удостоверение. – Пан Анджей Вальчак, не так ли? У меня к вам очень важное дело. В двух словах не объяснишь. Можете уделить мне минут пятнадцать, не больше?

Я со вздохом пропустил его в квартиру. Делать мне, в сущности, было нечего: я сидел, дочитывая газету после затянувшегося завтрака, – обычное бессмысленное времяпрепровождение в субботнее утро. Не хотелось быть невежливым, тем более что он знал мое имя. Было бы нелепо захлопнуть дверь у него перед носом. Поэтому я усадил его в кресло и, пробормотав какие-то извинения, унес в кухню тарелку с недоеденным бутербродом.

– Слушаю вас. – Я сел напротив, а он в это время доставал какие-то бумаги.

– В прошлом году, двенадцатого мая, вы были в Крацлаве.

Минуту я мерил его самым ледяным взглядом, на какой только был способен.

– Прошу прощения, – сказал я наконец. – Вы, кажется, говорили о водном хозяйстве, а не о слежке за мной.

– Я действительно работаю в Институте водного хозяйства, в отделе нетрадиционных методов, если быть точным. Я понимаю, у меня деликатная миссия, поэтому я не стал вам писать, а пришел сам. В прошлом году в Крацлаве было наводнение. Вы помните?

Я покачал головой.

– Наводнения как такового не было.

– Значит, вы все же были в Крацлаве? – Он улыбнулся с торжеством начинающего сыщика. – Хорошо, зайдем с другого конца. В данный момент мы проводим исследования по предотвращению стихийных бедствий, используя теорию хаоса. Наверняка вы слышали…

– Как не слышать.

– Наверняка вы слышали, – повторил он, его было трудно сбить с толку, – наверняка слышали об этой теории, вкратце ее можно выразить так: «Поскольку над Токио пролетает бабочка, в Нью-Йорке пойдет дождь». В случае взаимодействия таких сложных систем, как гидрометеорологические, малейший толчок, на первый взгляд не имеющий к ним никакого отношения, может оказаться решающим и повлиять на ход событий. Геометрическая прогрессия и эффект домино, вы понимаете… Так вот возникла идея, как влиять на эти случайные факторы. Образно говоря, научиться контролировать полет бабочки над Токио и тем самым защитить Нью-Йорк от дождя.

– Не понимаю, какое это может иметь ко мне отношение.

– Не верю, но объясню до конца. В прошлом году, как вы помните, двенадцатого мая Крацлаву угрожало наводнению, но поднявшаяся вода не причинила городку никакого ущерба. Уровень воды достиг почти края дамбы, тем не менее… Мы потом посчитали – конечно, приблизительно: Крацлав в принципе должен был быть затоплен.

Я, как мне показалось, выразительно посмотрел на часы.

– Уже заканчиваю. Так вот, в этом году мы снова ждем наводнения, прогнозы в высшей степени неблагоприятные. Крацлавка, может быть, и не поднимется так высоко, ко с прошлого года дамбы не успели укрепить, и на этот раз даже при более низком уровне воды возможен их прорыв. Поэтому в наш отдел обратились с просьбой, чтобы мы – хотя это, безусловно, еще преждевременно, – так сказать, из соображений высшей целесообразности, применили на практике наш метод. Мы берем на себя контроль над бабочкой, и поэтому вы нам нужны.

– Не понимаю.

– Будьте добры, посмотрите сюда. – Он разложил передо мной план города, пестрящий пометками с фамилиями. – С помощью полиции, муниципальных властей, дирекции санатория и так далее нам удалось составить полный список всех, кто двенадцатого мая прошлого года был в Крацлаве. К счастью, курортный сезон тогда еше не начался… И мы пытаемся собрать всех снова, чтобы они повторили то, что делали в прошлом году, – с максимально возможной точностью. Таким образом нам удастся, суммировав эти слабые воздействия, укрепить способность защитных сооружений противостоять наводнению. Поэтому я и прошу вас приехать на один день в Крацлав. Мы оплатим вам стоимость проезда, суточные и дадим официальное освобождение от работы. Уж пожалуйста, помогите нам предотвратить катастрофу.

Я покачал головой:

– Не может быть и речи.

– Вы любите этот город.

Я встал и пошел в прихожую. Он сказал мне вслед:

– Никакой опасности нет. Если что-то не получится, есть спасательная техника. Эвакуация – дело нескольких минут.

Я распахнул дверь на лестничную площадку. Он с расстроенным лицом собирал бумаги. Проходя мимо меня, вдруг поднял голову, и в его черных глазах блеснул огонь.

– Я ведь знаю, вы не из-за того, что там опасно, – сказал он с нажимом. – Но я уже говорил с пани Лидией. И она согласилась.

Сколько же раз мы с Лидусей бывали в Крацлаве, прогуливались под аркадами ренессансных домов, потягивали вино в подвальчиках ратуши, глядели с Сапожной башни на окружающие город холмы или валялись рядом с оградой церковного сада на лужайке за монастырем. В первые наши приезды мы останавливались в Доме туриста, возле автовокзала; позже нашли гостиницу «Парковая», к которой вела романтическая аллея старых дубов, словно целиком перенесенная из тех времен когда жили медленнее и любили сильнее. Впрочем, весь Крацлав был словно из другой эпохи, и мы часто, особенно когда приезжали сюда на Пасху, мечтали найти работу в местном доме культуры или областном музее и поселиться здесь навсегда, подальше от суеты. А пока что на свой лад переименовывали окрестности; холм с церковным садом мы назвали (уже не помню почему) Холмом Шутов, дорогу через лес от Сапожных ворот до старых каменоломен – Заячьим авеню, а Крацлавку окрестили «Потомук», кажется, подхватив случайно подслушанное на нашем любимом мостике смешное словцо какого-то ребенка.

Когда отношения между нами стали портиться, поездки в Крацлав прекратились, и я сейчас уже сам не знаю, что было причиной, а что – следствием. Помню, как-то я попросту бойкотировал зимнюю поездку, заранее зная, что мы будем там только ссориться. Мне не хотелось, чтобы разрастающийся конфликт уничтожил воспоминания о прошлых поездках, чистые и хорошие. Осознав наконец, что мы оказались в тупике и я больше не в состоянии поддерживать то, чего нет, и услышав от Лидуси: Поехали на выходные в Крацлав, я понял, что она бросает на чашу весов последний аргумент – воспоминания, и мне надо соглашаться: это ее право. Хотя я не находил в себе ни веры, ни даже, может быть, доброй воли, одну жалость – к ней, к себе, – и предчувствовал, что все выльется только в лишние два дня кошмара.

Предыдущая неделя тянулась в страшном напряжении – в бесконечных разговорах об одном и том же, только с каждым разом все более тихих, все более безнадежных; мы не читали газет, в телевизор смотрели невидящими глазами, словно умер кто-то близкий и еще лежал здесь, в квартире. И само собой, пропустили сообщение, что ожидается наводнение. Нас озадачили длинные вереницы машин, тракторов и подвод, тянувшихся по шоссе, – правда, когда мы уже почти были на месте. Регистраторша в «Парковой» три раза переспросила, знаем ли мы, что творится, и в самом ли деле хотим остаться. Лидия в конце концов достала свое журналистское удостоверение, а я лишь стоял и кивал, а может, и того не делал.

Был вечер, пятница, 10 мая. Утром мы бродили по Крацлаву, поддавшись настроению безлюдных улочек под низкими сизыми тучами, глядели на бурые воды Потомука и осмотрительно разговаривали только о том, что происходило вокруг. А происходило, к счастью, много чего. Грозящий катаклизм отодвигал на второй план перспективы нашего брака, и я даже повеселел: как ни ужасно это звучит, но мне эта тема уже до того надоела, что я согласился бы даже на потоп, лишь бы не возвращаться к ней снова. Лидуся с радостью подстроилась под мое настроение, и, хотя в тот день в Крацлаве всем было не до смеха (по городу ездила передвижная радиоустановка и без конца повторяла сообщение о приближении последней кульминационной волны), мы целое утро дурачились, как дети.

Но чем больше Лидуся верила, что наш союз спасен, тем сильнее она меня раздражала. Не стоило обольщаться: меня злило облегчение, которое читалось в ее глазах, а перспектива возвращения домой в компании друг друга казалась еще кошмарней, чем необходимость сказать «прощай».

Если бы она по крайней мере не чувствовала себя так уверенно. Но когда мы после ужина пошли к реке, и она, подпрыгнув, как молодая коза – так я подумал про себя, давая волю нараставшей злости, – понесла какие-то пошлости о половинках яблока, о союзах, скрепленных пережитыми испытаниями, и дальше в том же духе: о дереве, доме и сыне, – я подумал, поражаясь собственной низости: Боже, пусть разразится что-нибудь ужасное, только бы не слышать этого больше. Когда я очнулся, мы стояли перед мостиком, путь нам преграждала красно-белая лента, а я, должно быть, молчал уже очень давно, потому что Лидуся опять смотрела на меня со страхом.

И я ощутил внутри какую-то раздвоенность, словно одноклеточное, застигнутое в процессе деления: передо мной стояла женщина, которой я неоднократно искренне признавался в любви, особенно здесь, в Крацлаве, – тем не менее в ее глазах, испуганных и молящих, было что-то невыносимое, что-то, из-за чего мне хотелось ее ударить, но вместо этого я вдруг произнес: