Анна Матвеева - В день, когда родился Абеляр

Анна Матвеева

В день, когда родился Абеляр

Рассказ о девушке Изе, которая была влюблена, но зачем-то отправилась путешествовать одна

Курить хотелось так, что чесались легкие.

Иза покинула самолет одной из последних — в хвосте нетерпеливой  человеческой змеи. Уставшие стюардессы с трудом удерживали на лицах прощальные улыбки.

Телефон она включила еще в салоне, несмотря на грозные предупреждения на трех языках. И поймала первую эсэмэску, от которой сразу потеплело в животе. И улыбка появилась — не то, что у стюардесс, настоящая!

«С приземлением, родная!» И поцелуй-смайлик.

День, когда родился Рембрандт и погиб Джанни Версаче, заканчивался. Иза глянула на табло в аэропорту, переставила время на своих ручных часиках. Его подарок. Ремешок уже начал перетираться, надо будет поменять.

Все шло быстро: паспортный контроль, багаж, таможня. Усатый грек-пограничник пробурчал какое-то приветствие. Иза не слушала его — набирала ответные эсэмэски с двух телефонов. Она думала только о нем — как всегда.

Воздух в городе был теплый и свежий, как его дыхание. Он был повсюду с Изой, где бы она ни была, куда бы ни ездила. Вообще, Иза старалась реже покидать город, но если отвертеться от поездки не удавалось, брала с собой нетбук и телефоны, чтобы быть на связи. Он не переживет, если она не ответит. И сама она, конечно, очень хотела получать от него письма — такие нежные, умные, хоть прямо сейчас начинай показывать чужим внукам (своих ничто не предвещало).Ее друзья — Сеня Андер и Томочка — долго не верили, что такое бывает. Как в кино! Друзьям везло меньше: Томочка встречалась с женатым, а Сеня недавно расстался с подругой — они прожили вместе четыре года. Андер был перециклен на хип-хопе, открыл данс-школу в этом году и теперь изображал, что не нужны ему никакие чувства, кроме тех, которые он и его ученики выражают в танце. Томочка работала вместе с Изой на одном портале: собирала городские новости, которые давала потом в обработку журналистам. А Иза каждый день составляла для портала новую табличку, кто родился и умер именно сегодня, много или не очень лет назад. И что вообще в этот день произошло для человечества знаменательного. У нее собрался приличный запас имен и дат, но Иза старалась не повторяться из года в год. Находила новые даты, людей, о которых еще не вспоминали, и поэтому табличка у нее была — загляденье.

Иза встретила свою любовь в день, когда родился Абеляр.

Еще утром она была обычной девушкой с тремя неудачными романами в архиве и рассуждала с Томочкой в курилке о любви.

Частично воцерковленная Томочка хлопала наклеенными ресницами, пока Иза объясняла ей, что только несчастная любовь может считаться настоящей.

— Мы ведь не знаем, как бы сложилась жизнь у несчастных влюбленных, если бы им вдруг дали испытание счастьем. Тристан с Изольдой. Лейла и Меджнун. Абеляр и Элоиза… Думаешь, они любили бы друг друга всю жизнь и не развелись бы уже через год? Тристан изменял бы Изольде. Меджнун поколачивал бы Лейлу. Абеляр просто замолчал бы однажды и перестал бы разговаривать с Элоизой. Не знаю я ничего про долгие и счастливые истории любви.

— Мой дедушка, — вякнула Томочка, — когда бабушка сильно заболела, ухаживал за ней сам и никого не подпускал, даже нас, не то что медсестру. Это тоже любовь!

Иза пожала плечами. Любовь и таблетки? Любовь и судно?

И уже вечером встретила его. В случайной компании случайных людей — неслучайный, единственный в мире мужчина.

Первое, что он сказал ей:

— У нас с вами глаза одного цвета.

Иза пригляделась — ну да, похожи. Темные, зеленые, есть такой камень — лиственит.

Про лиственит он знал. Он вообще знал все, что нужно — и сверх того. Иза первое время боялась отворачиваться или закрывать глаза: вдруг исчезнет, и с ним — все нужное и важное. И сверх того.

Томочка много раз просила Изу познакомить их, чтобы просто увидеть своими глазами этакое чудо и уверовать таким образом в любовь (не верила в нее Томочка, хотя батюшка в церкви много говорил о любви — а сам, по слухам, жил со своей попадьей плохо, без души. Попадья даже жаловалась на него в кулуарах. По слухам). Иза стояла насмерть: пока не может, потом обязательно познакомит. Зато она показывала Томочке все его письма и SMS — такие на Томочкиной памяти никто никому в жизни не писал, только в романах. Он восхищался Изой, и так разнообразно писал о том, как ее любит — с ума сойти можно! Томочка плакала от умиления, реснички мило склеивались, как ласточкин хвост.

— Моя ласточка, — писал Изе любимый. А потом еще на французском — ma hirondelle. О-бал-деть, думала Томочка. И тут же сама себя поправляла: аллилуйя!

Сеня Андер тоже интересовался знакомством: они с Изой с юности дружили и всех своих зазноб первым делом тащили на «сверку». Андер вот, например, честно представил Изе свою Юлю, и потом именно Иза вытирала ему сопли со слезами, когда Юля предала и хип-хоп, и самого Андера, уехала в Москву. На память она оставила Сене щенка-боксера по кличке Бакст. С претензией была девушка. И с длинными ногами.

— Ноги у нее хоть и длинные, зато толстые, особенно в коленках, — утешала друга Иза. Андер плакал, и Бакст кривил морду, как будто тоже пытался рыдать по-человечески. Теперь оба перестрадали, и Андер даже добавил Юлю в друзья на «Фейсбуке», правда, она там мало что интересного про себя пишет, да еще и с орфографическими ошибками. Вот и все претензии!

В отель, где Изе придется чалиться четырнадцать дней, везли на автобусе. Дорога была горный серпантин, и водителю звонили каждые пятнадцать минут — на самых крутых поворотах. Он охотно и очень подробно отвечал. По-гречески Иза знала несколько слов, но поняла, что на проводе у водителя — любимая женщина.

— Элла! — говорил водитель. Это значит «алло». Иза вздрагивала немножко от этих «элла»: ее звала так мама, давным-давно.

— Мне за год столько не звОнят, сколько ему за час! — злобно прошептала русская тетка на соседнем сиденье. Иза снисходительно улыбнулась. Она-то знала все про звонки от любимых. Схватишь трубку даже в кресле у стоматолога, не то что на виражах.

Перекошенная луна за окном автобуса походила на деревенскую девку, только что крякнувшую самогона. Публику в салоне растрясло, бледный мальчик лет двенадцати сидел, уткнувшись лицом в пластиковый пакет с надписью «I love you».

Изу хотели было спровадить в номер, но она распаковала нетбук прямо в холле и вышла в сеть. Сигарета дрожала в пальцах — пепел рос, как в старом клипе Питера Гэбриэла, на которого смахивал ее любимый. В ящике лежала аппетитная стопка непрочитанных писем — все с одного и того же, главного в жизни адреса. Иза благодарно вздохнула и открыла первое.

«Здравствуй, любимая!..»

День закончился, и тут же родился новый — вместе с Миклухо-Маклаем. В этот же день, в разные годы, убили всех Романовых в Екатеринбурге и казнили в далеком Париже Шарлотту Корде.

Луна пополнела, расправилась — девка уже не выглядела пьяной, в ней даже проявилась некая грустная задумчивость. Иза с трудом втягивалась в курортную жизнь — зря она послушалась директора,  который прямо-таки выгнал ее в отпуск.

— Не могу больше смотреть на твою усталую физиономию. Считай, что делаю подарок.

Директор был у них такой, что не забалуешь. Иза покорно собрала вещи, написала любимому, что уезжает. В ответ получила рыдающий смайлик.

Повидаться перед отъездом они не смогли: его одолела мигрень.  Раньше барышни болели мигренями, а теперь — мужчины, даже влюбленные.

«Глажу тебя по голове, — написала ему Иза из аэропорта. — Пусть не болит».

Томочка попросила привезти ей рАкушку. Она была филолог по образованию и специально коверкала слова, чтобы люди не подумали, что она гордится знаниями. Гордынька — нехороший грех. Сеня Андер проводил в день отъезда баттл по хип-хопу, но все-таки отвез Изу в аэропорт ранним утром. Они покурили на прощанье, и Андер побежал к машине, чтобы не платить лишнего за парковку.

И вот теперь у них там, в городе, шла неизвестная Изе жизнь, а Иза лежала на шезлонге с облепленными песком ногами и слушала, как тихо стонет Эгейское море. Где-то на дне его сгнили кости несчастного торопливого царя, не дождавшегося сына. Иза вспомнила концерт джазового пианиста, на который ее водила Томочка. Старый, красивый музыкант изобретательно терзал рояль и вдруг одними губами — но Иза услышала — спросил барабанщика: «Куда ты торопишься?!»

Барабанщик и правда гнал куда-то. Как Иза в самом начале любви.

Любимый учил ее не спешить — ждать радости, удовольствий, подарков. Писем, в конце концов. Сейчас она тоже пыталась терпеливо ждать, пока отдых окончится, а он был просто бесконечный. В одиночку слушать море было как-то бессмысленно. Но директор сказал — отдыхай, и она отдыхала.

Обедала в таверне, под пальмой. Ела мелких рыбок, которых местные жуют вместе с головами — Иза так не могла. Головы и хвосты оставались в тарелке — кошкина радость. Хорошо, что он сегодня написал — и вечером напишет, Иза каждые два часа ходила в интернет, как на рыбалку, и ловила свежие, еще горячие от его пальцев письма. Послания от Томочки и Андера она проглядывала наспех: там ничего интересного, сплошные танцы да молитвы — а его строчки обсасывала до последней запятой. Даже его ошибки — неуклюжие, хотя он утверждал, что специально для переписки купил себе словарь, — нравились Изе, она умилялась каждой. «Иметь ввиду». «Я думал по-другому».