Владимир Рафеенко - Московский дивертисмент [журнальный вариант]

Владимир Рафеенко

Московский дивертисмент:

Роман-илиада

Олесе и Полине с любовью и благодарностью.

Гектора ж, в бегстве преследуя, гнал Ахиллес непрестанно.

Словно как пес по горам молодого гонит оленя…

Словно во сне человек изловить человека не может,

Сей убежать, а другой уловить напрягается тщетно, —

Так и герои, ни сей не догонит, ни тот не уходит.

Часть 1

Первая палатализация

Шарпей любви

Осень горела ровно и трогательно, как неяркая свеча в темный ненастный вечер. Патрокл отошел от окна и дрожащими от озноба руками стал собирать книги на полке. История, география, немного латыни, французский. Но самое главное, Евангелия. Да-да, это самое главное. Именно в них, в Слове Божьем, чудился Патроклу некий сокровенный и еще не до конца внятный выход из создавшейся ситуации. А то, что ситуация настоятельно требует какого-то решения, было ему так очевидно, так очевидно!

Мама! Я ухожу! Да-да, сынок, покашливая, вышла из своей маленькой и всегда затемненной спаленки Филомела. Да-да. Я все слышу!

У меня сегодня куча пар. И на стационаре, и на вечернем. Ты же знаешь, меня пускают слушать лекции всюду, где только их читают. Твой сын, мама, очень любознательный тип! И потом помещения. И огромная территория, ты же знаешь, каково мне приходится каждый листопад! И бог его знает еще что. Хорошо, сынок, хорошо. Я вернусь поздно, так что ты обедай без меня. Если, конечно, не уйдешь через Перевал. Да, сынок, я понимаю.

Возможно, я приду не один, а с кем-нибудь из моих ученых друзей. Нам нужно будет обсудить кое-какие нюансы первой палатализации в праславянских языках. Дело в том, мама, что до сих пор никому совершенно не ясна причина, по которой во всех славянских языках в результате первой палатализации g превратилось в ž’, а не в dž’! Вот где, мама, настоящий камень преткновения!

Патрокл, милый. Я говорила уже, что тебе пора выбрать деву по возрасту своему, а не обсуждать теоретические проблемы исторического языкознания. Твои товарищи по детским играм в нашем славном Илионе давно уже радуются и девам, и женам, и многочисленному потомству. А ты что же, хуже их? Нет, сын! Ты не хуже! Ты лучше и достойнее многих! Тебе просто необходимо озаботиться возможным браком! Если бы ты жил в Илионе, я бы уже нашла тебе молодую, красивую, статную девушку из прекрасного рода, которая стала бы тебе опорой, с которой тебя не страшило бы ни будущее, ни настоящее! Но здесь, в этом ужасном мире, по эту сторону Перевала, я не способна тебе помочь! Мне совершенно нечем тебе помочь здесь! Я прихожу сюда в этом ужасном обличии, в этот ужасный дом, здесь так воняет крысами, сынок, это просто ужасно! В этом городе так много крыс, что с ними необходимо бороться! Как скверно, что люди здесь этого не понимают и не осознают! Но что я тебе говорю. Ты сам выбрал это место и время для своего проживания. Ну так живи! Будь добр, подумай о создании семьи, о продолжении рода, обо мне и о папе — твоих родителях! Подумай об этом! И потом, я чувствую, что в московском воздухе что-то назревает, что-то происходит с этим городом. И с тобой что-то происходит или еще только будет происходить. Но что бы это ни было, мне это уже не нравится! Ты будешь смеяться над моей суеверностью и скажешь, что мать твоя впала в старческий мистицизм, но меня давно уже не оставляет мысль, что ты должен был умереть там под стенами Трои, когда она еще находилась в нашем мире! Но ты отчего-то не умер! Ты не подумай, что я желаю тебе смерти, нет, ты так не можешь подумать! Твоя мать желает тебе добра. Только добра! Но иногда мне кажется, что все происходит в мире неправильно, я чувствую, что-то сломалось и все идет не так, как надо!

Ну, скажи на милость, ма, что может идти неправильно?

Ну, например, мне не нравится, что Троя теперь находится здесь, а весь Илион находится там, за Перевалом! Ты думаешь, это правильно? Мне не нравится, что Троя переползает с места на место, будто это не город, а обожравшаяся яблоками свинья! Ну, ма, папа говорил, что Троя — это такое собирательное место, понимаешь, что-то типа места, которое во всем виновато! Города, который полезно разрушить!

Для кого полезно, сынок? Кому нужно разрушить?! Ты хоть понимаешь, что ты такое несешь вслед за своим полоумным отцом?!

Есть те, кто виноваты, мама, сказал Патрокл, на ходу сооружая себе бутерброд с сыром, те, кто виноваты, — обычно это те, кого стоит наказать! А если у общества есть те, кого стоит наказать, то общество считает себя здоровым и способным на свершения! Оно тогда выбирает из своей среды героев и ведет к победам! Так что наша Троя — признак здорового во всех отношениях мира! Перефразируя одного полузабытого поэта, можно сказать, что если кого-то убивают — значит — это кому-нибудь нужно! Ненависть к Трое очень консолидирует общество, заставляет его обнаружить общие для всех его членов принципы и ценности! Так что, ма, все это здорово и прекрасно!

И это говорит мой сын! Филомела устало села на стул и задумалась. Слушай, Патрокл, мы все сошли с ума в тот момент, когда миры перемешались. И мы теперь не можем знать наверняка, как правильно! Я чувствую это, я знаю, что все не так, как надо, но как надо, понять не могу! И ты, и я, и папа, и весь Илион, который только отчасти остался там, но отчасти уже давным-давно здесь, — мы все сошли с ума! Мы ненормальные! Ненормально одновременно жить в двух мирах! Ненормально, когда женщина рожает детей, а мужчина зарабатывает деньги! Ненормально, когда ты мне целыми днями рассказываешь о первой палатализации в языках, которых с нашей точки зрения еще даже нет! Ненормально даже то, что ты мой сын, а я твоя мать! Насколько мне помнится, твоей матерью должна была быть Периопида или, как крайний случай, Полимеда, но никак не я!

Я подумаю над этим, пообещал Патрокл и, хлопнув дверью, скатился по лестнице вниз. Едва очутившись на улице, он почувствовал запах реки и того пространства, которое бывает только осенью и только возле воды. И затем уже ощутил радость нового дня, наступающего на пятки октябрьским сумеркам. Затем он с большим трудом впрыгнул в маршрутный автобус. Дорога на Москву.

В маленькой каптерке нужно было сперва поставить чайник и заварить чай. Потом положить свой завтрак в маленький холодильник без названия, который иногда рычал и качался из стороны в сторону, а иногда вел себя на удивление тихо. А потом нужно было быстро переодеться, взять метлу, ведро и совок и идти мести университетский двор. Раннее свежее утро! О, бодрость, что свойственна только лучшим людям и временам года! О, Патрокл!

Патрокл мел и смотрел вверх на проплывающие над ним облака, и декламировал в том духе, что после ночного дождя каждый цветок тяжел, ивы и тополя ярче зазеленели, опавшие лепестки слуга еще не подмел, и гость мой, горный монах, все еще спит в постели…

Время до вечера, когда Патрокл должен был встречаться со своей женщиной, промелькнуло невероятно быстро. Оно промелькнуло быстро, потому что я много работал, сказал Патрокл и откусил огромный кусок торта. Ему было страшно вкусно! Так вкусно, что он с трудом заставлял себя говорить при этом. Но он контролировал себя. Он находился с женщиной в кафе и вынужденно являл собой образец аккуратности и собранности. Как никогда. Обычно во время еды, особенно дома, Патрокл позволял себе неряшливость в угоду быстроте. Их с мамой никогда не интересовал внешний порядок сам по себе. Он ел с наслаждением, быстро и много, успевая переворачивать при этом страницы какой-нибудь очередной книги. Но здесь — другое дело! Здесь сидела женщина! Эта женщина, и она его так привлекала, поскольку предназначалась ему для рождения сына! Ну и потом, он ел сейчас этот кусок торта на ее деньги, и поэтому считал своим долгом быть подчеркнуто вежливым и подобострастно опрятным, что не составляло труда, просто мешало думать.

И что было дальше? Она так мило улыбалась, глядя на него, и изредка гладила его волосы своей нежной тонкой рукой. Ему приходилось очень сосредотачиваться, чтобы доесть торт, но он справился. Посидел немного, отпил еще пару глотков давно остывшего чая, почти бесшумно отрыгнул попавший в пищевод во время еды воздух и улыбнулся. С тортом внутри жизнь казалась гораздо достойнее.

А дальше я подошел к Бартеку и попросил, чтобы он перенес мне экзамен на более раннее время, и он согласился. А зачем тебе этот перенос? Понимаешь, я уже сдал три из четырех экзаменов до наступления сессии. Один, конечно, твой, за что тебе полагается отдельное спасибо…

Совсем не нужно меня благодарить. Она порозовела, вспоминая этот псевдоэкзамен в ее уютной гостиной. Ты очень талантлив, мой милый… Патрокл, подсказал он. Да, ты очень талантлив, Патрокл. Она засмеялась, снова погладила его по густым каштановым чуть вьющимся волосам. Ты прекрасно ориентируешься в моем курсе, и, была бы моя воля, ты бы получил все зачеты и экзамены вперед на два оставшихся года и мы бы больше не думали с тобой об этом! Но тебе никто не позволит так поступить, Патрокл улыбнулся и посмотрел на небо, и это очень хорошо, потому что тогда у нас с тобой не было бы предлога так часто встречаться. А у меня не было бы ни малейшего основания так часто приходить в твой дом.