Александр Лекаренко - Дальний родственник

Александр Лекаренко 

Дальний родственник

                 Для Ю.Б.

Солги лжецу, ибо ложь - его монета;

Укради у вора, ты увидишь, что это просто;

Перехитри хитреца и выиграй в первый раз;

Но берегись человека,

у которого нет топора для заточки.

Кто придумал, неизвестно.

Но автор украл у Бланш Бартон из книги “Тайная жизнь сатаниста».

Глава 1. Явление героя.

Этому типу неслыханно повезло. Издательство “Прон-Пресс” перепродало его рукопись американскому “Фалькону” за 340 тысяч баксов. Собственно, предлагая рукопись американцам среди кучи другой макулатуры, “Прон” еще не имел на нее никаких прав. Эта рукопись попала в руки босс-редактору левым путем, через несколько рук, в которые ее всунул нищий и никому неизвестный автор. Но когда “Фалькон” предложил 300 штук, что для штатников было сущей мелочью, босс подсуетился и, выторговав 340, половину  отстегнул автору - от щедрот своих. Это было по-рокфеллерски щедро - мог бы кинуть тысчонок 15-20 в его дрожащие от голода и жадности руки, и хватило бы. Это было вполне по издательской совести, на которой остались детали этого гешефта, - темной, как и сам гешефт, но ослепившей автора блеском немыслимого богатства, - чтобы он не совал свой нос в детали.

Теперь Юра топтался на перроне в ожидании этого Креза, который бросил собирать окурки на вокзале и мчался на всех парах из своего Синепуповска, чтобы получить свалившиеся на голову башли. Крез приходился Юре дальним родственником, а Юра приходился ему той самой рукой судьбы, вручившей редактору лежалые бумажки, которые собиратель окурков называл “мой роман”. Рукопись Юра видел мельком, достаточным, чтобы преисполниться к ней отвращения. Таким же образом и с такими же последствиями он видел автора, лет пятнадцать назад. Юра был достаточно процветающим совладельцем концертного агентства, достаточно далеким от издательских дел, но Юрина мама еще помнила маму синепуповца, состоящую с ней в отдаленнейшем родстве, и Юра не мог отказать в протекции, - скорее, собственной маме, чем автору. На свою голову, он собственными руками пролил золотой дождь на голову синепуповца, и теперь должен был за это расплачиваться. Юрина память еще хранила его гнилозубую ухмылку, а внутренний карман - врученную мамой фотографию, с которой пялилась хулиганская рожа; лет ему должно было быть около 50-ти, и ничего, кроме превентивной неприязни, он не вызывал.

Он вызвал секундную оторопь у видавшего виды Юры, ничего подобного Юра не ожидал. Человек, выпрыгнувший из вагона в ноябрьское московское утро, имел внешность потасканного молодого человека, лет тридцати пяти, выглядящего на все сорок, но никак не на полтинник. Глядя на него, хотелось сморгнуть, он весь был какой-то двойственный и гибкий, как кот, отраженный в мокром асфальте. В черном велюровом пиджаке, рокерской майке, обтягивающей плоский живот под синими джинсами, ковбойских сапогах и с докторским саквояжиком в левой руке. Плешивая голова обрита наголо, серебряный клок волос на квадратном подбородке казался приклеенным. От хулигана на фотографии остались только кошачьи глаза, очень яркие на смуглом лице и Юру моментально нашедшие - как воробья на панели.

Приезжий вдруг уронил саквояж на асфальт и воздел к небу руки. У Юры упало сердце: сейчас кинется целоваться. Приезжий пал на колени и со смаком поцеловал грязь. Прохожие, ухмыляясь, обходили его, как пьяного. Юра почувствовал, как лицо заливает краска: вот шут на мою голову!

Родственник поднялся с колен, встряхнулся так, что Юра почти увидел, как дыбом встала черная шерсть вдоль его хребта и за острыми ушами, аккуратно отер алый рот мизинцем, подхватил свой клоунский саквояж и легко приблизился.

- Здравствуйте, - сказал он неожиданно мягким, интеллигентным голосом. Но руки не подал. И только когда Юра протянул свою - пожал ее с готовностью, но несильно.

Возле машины, более чем роскошного “дефендера” величиной со средний автобус, Юра невольно бросил косой взгляд на приезжего. Приезжий мгновенно восхитился: “Вот это бас! В жизни не видел таких машин!”

Поджав губы, Юра сел рядом с водителем, польщенный неожиданно и неуместно. А вскоре произошло нечто, что не лезло вообще уже ни в какие ворота.

Они проезжали мимо украинского посольства. У дверей посольства бушевала небольшая толпа, размахивающая “жовто-блакытными” флагами. На нее напирала другая толпа, с красно-голубыми повязками на головах. И те и другие орали по-украински. В мягких волнах мовы зубастой акулой скакал всем внятный русский мат.

- Ну-ка, притормози, - вдруг резко сказал приезжий. Шофер глянул на хозяина. Хозяин пожал плечами. Шофер притормозил. Приезжий достал из своего саквояжика красно-голубую повязку, привязал ее к своей лысой башке и выпрыгнул из машины. Юра остолбенел, вывернув шею в его быстро удалявшуюся спину.

Приезжий врезался в толпу сзади. Среди красно-голубых произошло движение. Завращались головы в повязках. Кто-то сильно ударил вновь пробывшего по плечу, и с упавшим сердцем Юра подумал, что сейчас родственника начнут бить. Его бить, однако, не стали. Угрюмый парень в красно-голубой бандане, плевавший под ноги людям с флагами, что-то хрипло взлаял. Дальний родственник протиснулся к нему а завопил, приплясывая на асфальте и делая неприличные жесты в сторону людей с флагами. Кто-то попытался ткнуть его древком в лицо. Он вырвал флаг и, держа его наперевес, ринулся в желто-голубую толпу. Вот тут-то все и началось. Юра закрыл глаза.

Когда он их открыл, редкую цепочку ментов в форме уже смяли, но из переулков с визгом вывернулась пара стоявших в засаде черных автобусов, из них, размахивая дубинками, посыпались бойцы в шлемах и легких бронежилетах. Быстро соображавший шофер нервно глянул на хозяина и тронул машину с места, не дожидаясь указаний. Но почти коренной и не верящий никаким слезам москвич Юра был все же родом из тех же долбаных мест, что и долбаный родственник, долбящийся в толпе таких же долбогребов. И, проклиная себя и свое долбовство в давно забытого Бога и в душу мать, Юра сказал: “Стой!” Он увидел, как черная велюровая спина, увенчанная лысой башкой, обмотаннной красно-синей тряпкой, косо вырвалась из кучи тусующихся и, кренясь набок, побежала по тротуару, впритык преследуемая размахивающим резиновой палкой черным бронежилетом с пластиковым шаром вместо головы. Навстречу бегущим появился мотоциклист и, не сбавляя ходу, сшиб мента наземь ударом ноги. Затем, завывая мотором и оставляя дымящийся след на асфальте, сделал полукрут и подрулил к велюровому пиджаку. Велюровый пиджак прыгнул на заднее сиденье и махнул рукой. Развернувшись, мотоциклист понесся прямо на черные автобусы, вильнул между ними и начал быстро приближаться к “дефендеру”.

- А теперь, давай! - сказал Юра. Шофер с облегчением нажал на газ.

Через пару кварталов битый родственник помахал рукой, давая знак остановиться.

Хлопнув мотоциклиста по кожаной спине, он быстро пересел в машину. Мотоциклист в красно-синей бандане, прикрывающей нижнюю часть лица, не оглядываясь, выбросил над головой правый кулак и с ревом унесся вперед, повиливая заляпанным грязью номером.

- Ну, блин, одно хулиганье кругом, - сказал родственник, умащивая вывалянный в грязи джинсовый зад на сиденья бордовой кожи. - Опять зубы выбили. Новые. Порядочному человеку пройти негде.

Глава 2.Интермедия в доме у мамы.

- Почему ты его не привез к себе? Или ко мне? - строго спросила мама.

- Он потребовал, чтобы я отвез его в гостиницу, - Юра пожал плечами. - Сказал, что приведет себя в порядок и придет. С визитом.

- В какой еще порядок? - Мама подняла выщипанные брови. - Какое он, вообще, произвел на тебя впечатление? Говорят, он пьет.

- Очень воспитанный и интеллигентный человек, - поспешно ответил Юра. - Ничего я больше не заметил.

В машине, по дороге в гостиницу, дальний родственник, легко и между прочим, предложил Юре половину своего гонорара. За протекцию. Что составляло, ни много ни мало, 85 тысяч баксов. Юра до сих пор не мог понять, то ли это глупость идиота, не знающего цены деньгам, то ли высшая степень аристократизма, не желающего признавать за деньгами цены. Разумеетя, он отказался, так и не решив, кто из них глупее. Отказался по той же самой причине, по которой не удрал от посольства, бросив долбаного родственника на растерзание московским ментам, - он был родом из тех же долбаных мест и теперь с мучительным неудобством чуял, как волна тех долбаных понятий смывает лед замерзших московских слез и затопляет московские дорожки, присыпанные иглистой пылью.

- Что? - сказала мама. - Чего ты затих? Ты чего-то не договариваешь?

Юра никогда не лгал матери, но умалчивал. Но она чувствовала, и слово за слово, вытаскивала из него все умолчанное. Если он не успевал сбежать. Юра агрессивно вздохнул и повернулся к двери. В дверь раздался звонок.