Иван Валеев - Куда вы денетесь…

Иван Валеев

Куда вы денетесь…

Выбираюсь из метро на улицу, смотрю, задрав голову, вверх, на громаду дома, висящего неподалеку. Да, такое пропустить трудно. Как это, интересно знать, он там держится?

Мы с Василием договорились встретиться, как только он переберется на новую квартиру. Было это еще в Тирасполе, сразу после того, как я купил билеты. Василий крутил там что-то насчет мебели — ну так деньги лишними не бывают, да и за окно из его офиса я пока еще не расплатился. Он, правда, тоже не напоминает, но все-таки.

Ну, после тех тираспольских делишек он поднялся и вымутил себе квартиру в этом доме. Цены как раз упали — дурных, как говорится, нема. Я как представлю себя хотя бы на середине эскалатора, так у меня все яйца от страха поджимаются. А ему там жить…

Ну, подхожу к дому, достаю, короче, телефон, звоню Василию, чтоб спускался, а он трубу не берет. Ладно, сажусь на лавочку у дома, жду, дом этот рассматриваю. И такое, знаешь, ну как сказать-то? Не просто «предчувствие катастрофы» — это фигня, — а чувство, что катастрофа уже произошла, только ее не видно, понимаешь? Вот прикинь мое состояние: сижу под висящим хрен знает на какой высоте домом, небо все в тучах, только вокруг этого дома такой туннель в них проделан, почти квадратного сечения (по форме дома-то), то есть, я-то на солнышке. Приятно, конечно, ничего не скажешь, только не может же этот домина на своих пружинках эскалаторов стоять! Что-то же должно быть еще.

Ну, короче, сижу, жду, уже минут пятнадцать пошло, и тут телефон. Але, говорю, у аппарата. А он мне в ухо орет голосом Василия: «Ты где?». Где, говорю, где, около дома твоего, а он мне: «Какого тебе там надо? Тикай оттуда и быстро в школу, тебя все ждут уже!». Ну я ему в ответ: «Ты, — говорю, — представляешь, сколько мне?..», но он уже того, отключился. Ну, короче, подорвался я с лавочки, бегу к метро, там на секундочку буквально задержался, смотрю — а дом качнулся и — раз! — вместо двенадцати часов полпятого показывает, хрена се, думаю, время летит… И в дырке в тучах какая-то конструкция висит, вроде куска Останкинской башни. С лампочками.

Ладно. Спускаюсь в метро, эскалатор скрежещет что-то из Вельвет Андерграунд, оказываюсь на платформе, смотрю — о, поезд идет, повезло, думаю. Ага… Поезд — ну, он серый такой, знаешь, да, — идет, и тут я понимаю, что такого я даже в кино еще не видел. Вагоны местами обожжены, местами помяты, стекол нет, окна кое-где забраны серой такой фанерой, и, короче, накладки еще такие стальные с вот такими вот толстенными шипами. Приехали, думаю, я уж лучше на следующем.

Добрался, короче, до школы — странно, кстати, транспорт ходит вполне прилично, — вошел, смотрю, на первом этаже — никого, кроме следов ремонта. Ну, я на лестницу, иду на второй этаж, открываю какую-то непонятную черную дверь и офигеваю. Темно, свет не горит, окна завешены или там заколочены, хрен знает, и пипл кучкуется прихиппованный, с фонариками и чуть ли не со свечками — идиоты, еще б костры развели! — кое-кто кутается в ватные одеяла. Во придурки. Натыкаюсь взглядом на Настю — а она-то что тут делает, всегда у нее с головой нормально было, — она идет в мою сторону с чем-то типа чехла от расчески на плече. Она делает большие глаза — узнала, видать, — и, решив, что меня следует игнорировать, куда-то пропадает из поля зрения. Ну и пожалста.

Мне надо найти Василия. Ну и, короче, я минут двенадцать, как последний придурок, бегаю по второму этажу и еще пять раз сталкиваюсь с Настей в совершенно разных местах (я считаю, что пять раз за двенадцать минут многовато для людей, которые не хотят друг друга видеть… особенно когда у одного из них ружье). Наконец, я замечаю его — то есть, Василия, конечно — в двух шагах от двери, через которую я и вошел так неосмотрительно. Он радостно беседует с группкой неустановленных лиц, из тех, что закутались в одеяла (я про костры говорил уже?). Подхожу, хлопаю его по плечу и, когда он оборачивается с кружкой в руке и лыбой поперек лица, брезгливо беру его двумя пальцами за пуговицу и молча веду в незанятый вроде никем угол.

— Здарова! — он в приподнятом настроении.

Я смотрю на него исподлобья, отбираю чашку и спрашиваю:

— Это чо у вас тут за перфоманс?

Делаю глоток. В чашке зеленый чай. Крепкий. Кажется, без примесей. Скучно. Сую ему эту чашку обратно в руку.

— У тебя, кстати, дом упал. Ты в курсе?

— Да хер с ним! Не до того сейчас.

— Аааа… Дай лизнуть.

— Чего? — отшатывается он.

— Марку. Ну или на чем тут ЛСД у вас.

— Да нету у нас…

Я вздыхаю:

— Жаль. Тогда отмотаем назад и перефразируем первый вопрос. Что это за слет герлскаутов?

— А ты что думаешь?

— Вась, ты же знаешь, что медицинской вышки у меня нет. Но если б была, я бы тут уже кандидатскую накатал.

— Блин, ну ты не врубаешься? Конец это! — сказал он, причем «конец» у него явно получился с большой буквы.

— Абстрактный или конкретный?

— Как сказать…

— Слушай, я не знаю, чем вы тут разговляетесь, но требую, чтоб мне тоже отсыпали, иначе я, получается, зря приехал, — говорю я ему, замечаю внимательный Настин взгляд и продолжаю, — Да. Так вот, по поводу концов. Ну, вот например, конкретный у меня в штанах, а абстрактный — вон та дурында с ружбайкой у тебя за спиной.

Он оглядывается.

— Короче, не хотите делиться — я поехал. Созвонимся.

И я вышел из всего этого на улицу. Погода портилась.

Я подошел к новому дому, длинному, формой напоминающему поставленную раскрытую книжку. Третий подъезд, пятый этаж, лифт, разумеется, не работает, пробираюсь по захламленной лестнице. Ну и бардак, а ведь жильцы тутошние так каждый день, их, правда, раз-два, и обчелся. Лестничная клетка — большой, перепачканный побелкой холл. Три квартиры. Звоню в центральную. Дверь открывает красивая женщина в домашнем платье. Здрасте-здрасте, получите, распишитесь, до свиданья, всего хорошего. Стараясь не испачкаться побелкой, спускаюсь по той же лестнице.

На улице начинается снег. Как всегда, по расписанию. Крупные редкие снежинки медленно падают вниз и тают на асфальте. Я застегиваю купленный в сэконд-хэнде плащ. Хочется есть. В кармане лежат несколько купонов на десятипроцентную скидку. С другой стороны, у меня еще четыре адреса плюс один тут, совсем рядом. Я не люблю опаздывать, а это эвфемизм словосочетания «поем потом».

Это моя дополнительная работа. Кое-кто — например, тот, к кому я иду — наверняка считает ее основной.

Во дворы. Вон эта дура двенадцатиэтажная торчит, наверное, скоро развалится к чертовой матери, даже ломать не надо будет (а их и не ломают). Настоящие трущобы.

Вхожу в подъезд. Маленького лифта давно нет, большой, надеюсь, работает, иначе кранты. Нажимаю на кнопку. Идет. Пришел, зараза, родимый, без дверей, хрен знает, как он еще ползает. Перешагиваю дыру в полу, аккуратно встаю на толстую фанеру, положенную кем-то на кое-как приколоченные доски, мне на последний этаж, нажимаю соответствующую кнопку, лифт движется душераздирающе медленно, его регулярно встряхивает, он гремит, скрипит и вообще ему нехорошо. Борюсь с желанием выйти к чертовой матери на ближайшем же этаже — смысла все равно нет, по черному ходу тут идти еще страшнее.

Доехал, выхожу в длинный коридор с одной тусклой лампочкой, иду. Дверь, к которой я подхожу, распахивается. На пороге стоит высокий тощий человек в пиджаке и брюках, только что не при галстуке, с маленьким, уже измятым почтовым конвертом в руке и кромешным отчаянием в глазах. Я протягиваю ему другой конверт, побольше, поболее и не мятый. Человек выхватывает его у меня из рук, швыряет мне свой и пытается тут же захлопнуть дверь. Как всегда, я не даю ему это сделать, аккуратно подставив ногу, и пересчитываю купюры. Он тоже мог бы проверить содержимое, но вместо этого он будет буравить меня взглядом, в котором отчаяние уже сменилось ненавистью. Оскорбляемое достоинство. Ему необходим этот ритуал. Им всем необходимы какие-то ритуалы.

Пересчитав деньги, я убираю ногу от двери, и человек тотчас же захлопывает ее, слегка толкая меня в плечо. Щелкает замок. Все — без единого слова.

Я иду к лифту — будем надеяться, что он и обратно довезет. Блин, за него мне вообще-то премия полагается. За лифт, я имею в виду.

Что было в том конверте? Эсперанца, сеньор. Это ведь не запрещено законом, си?

Снег. Еще один адрес — и обед.

Холодно. Кабина движется вниз по спирали вокруг высотного офисного здания. Снег.

— Почему мне всегда так везет? — спрашиваю я у девушки, которая стоит в другом углу кабины, облокотившись о парапет, и смотрит на город.

— Как «так»? — интересуется она не оборачиваясь.

Как будто она не понимает. Одна из наших встреч:

Жилой дом-высотка. В этом доме, чтобы попасть с черного хода в предбанник к лифтам, нужно пройти по балкону. В принципе, мне это даже нравится, но на том этаже, где мы должны пройти, балкона попросту нет. Девушка заявляет мне, чтобы я ее подстраховал, на что я спокойно отвечаю: «Я тебя не удержу». А, и в самом деле, на кой ей меня слушать?