Олег Азарьев - Экзамен

Олег Азарьев

ЭКЗАМЕН

Рассказ

Профессор Братова стояла у высокого окна в ординаторской и рассеянно смотрела на больничный двор, тускло освещенный вечерним солнцем. «Неужели все? — думала она с некоторым удивлением, но, в общем-то, спокойно и даже сама изумлялась этому спокойствию. — Неужели развязка, финал?..»

Из больницы ей позвонили около четырех дня. Марина Петровна недавно приехала домой из медуниверситета, где заведовала кафедрой гистологии, и теперь, после занятий со студентами, двух лекций и решения кафедральных, как всегда неотложных, проблем, наслаждалась одиночеством и тишиной в старой просторной четырехкомнатной профессорской квартире.

Когда мелодично засигналил домашний телефон, Марина Петровна несколько секунд устало раздумывала, брать трубку или сделать вид, что никого нет дома, но затем неохотно протянула руку к аппарату, поскольку могли звонить из больницы. И действительно, звонил заведующий реанимацией. Он сообщил, что во второй половине дня состояние ее мужа начало неуклонно ухудшаться.

— Похоже, мы теряем контроль над ситуацией, Марина Петровна, — проговорил он извиняющимся тоном. — Однако мы стараемся стабилизировать… — И после запинки добавил: — Ну, в общем, делаем все возможное…

«Судя по тону, контроль вы уже потеряли, — подумала Братова. — Значит, надо поторопиться…»

— Андрей Андреевич, — сказала она ровным голосом. — Никто не требует от вас невозможного… Я скоро буду.

Марина Петровна взяла с журнального столика мобильный телефон, кошелек и ключи от машины, спустилась во двор, затененный старыми каштанами, села в подержанный серый «Опель» и, то и дело застревая в пробках, поехала в больницу скорой помощи.

Третью неделю она каждый вечер, как и положено примерной супруге, приезжала навестить постепенно умирающего мужа, Александра Николаевича Братова, знаменитого ученого-медика, профессора и академика, автора двух знаковых открытий в области патофизиологии и четырех объемистых монографий, а также лауреата трех престижных научных премий, одна из которых была международной, но, увы, не Нобелевской.

В том, что академик Братов умирал, не было ничего удивительного — ему перевалило за восемьдесят три. Марина Петровна была младше Братова на двадцать один год и студенткой третьего курса мединститута вышла замуж за профессора, который тогда уже заведовал кафедрой, получил первую свою премию и был весьма влиятельным человеком не только в институте.

Сокурсницы безумно завидовали подвалившему ей счастью. И завидовать было чему. Марина Степанова, в замужестве Братова, одна из самых красивых студенток института, отличница, увлеченная медициной со школьной скамьи, теперь могла не волноваться, не дрожать и не пить успокоительное перед экзаменами. Стоило ей протянуть зачетку и назвать свою новую фамилию, как экзаменаторы менялись в лице и как будто становились ниже ростом. Теперь, даже если бы она вообще не открывала увесистые учебники, ей были обеспечены регулярные записи «отлично» в зачетной книжке и красный диплом в конце института.

Но Марина упрямо учила все предметы, и когда некоторые преподаватели, заглянувши в зачетку, осторожно вопрошали: «Братова… Жена Александра Николаевича?» — она с раздражением отвечала: «Ну да, ну и что? Какое это имеет значение?..» Хотя понимала, что значение это имеет огромное.

Разумеется, после окончания института ее распределили на кафедру и сразу ассистентом. Свободное место было на кафедре гистологии, а потому она стала гистологом, хотя любила хирургию, любила возиться с больными, а не с микроскопическими срезами человеческих органов и тканей. Но от добра добра не ищут.

Вскоре, не без активной помощи мужа, она защитила кандидатскую диссертацию и получила звание доцента, потом не менее быстро написала докторскую диссертацию и стала вторым профессором на кафедре, а через пару лет, когда, тоже не без вмешательства Братова, как она позже узнала, заведующий кафедрой гистологии день в день был выпровожен на пенсию, Марина Братова получила его место. В свои тридцать четыре года она оказалась самым молодым заведующим кафедрой в институте.

В отделении реанимации, где все уже знали, кто такая Марина Петровна, и относились к ней предупредительно и даже с некоторым подобострастием, выяснилось, что Андрея Андреевича срочно позвали в палату к только что доставленному коматозному больному, однако ему сейчас же сообщат о ней, и он немедленно придет. Но Марина Петровна просила не отвлекать Андрея Андреевича от больного, а только известить его, что она уже приехала и подождет, пока он освободится. Она осталась ждать заведующего отделением в пустой ординаторской с неухоженными письменными столами, разболтанными стульями и продавленным зеленым диваном. И сейчас она, заложив руки за спину, смотрела в окно ординаторской и пыталась собраться с мыслями. Она испытывала странное предчувствие, что сегодня выйдет из больницы уже не женой а вдовой и наследницей академика Братова.

Конечно же, не зря завидовали ей немногочисленные подруги. У нее было почти все, о чем они могли только мечтать. Квартира с огромной библиотекой, с дорогой мебелью, всякими электроновшествами и вышколенной домработницей, машина, карьера, летом отдых в самых фешенебельных санаториях, а позже — турпутевки в разные страны, праздники в дорогих ресторанах, любые наряды и деликатесы. Что еще могла пожелать себе девушка из скромной и весьма небогатой семьи? Здоровых и красивых детей? Марина родила мужу мальчика и девочку, и дети никогда ни в чем не испытывали нужды и могли запросто ломать самые дорогие игрушки, которые их сверстники даже на картинках не видели. Будущее каждого их ребенка было спланировано еще в роддоме — мединститут, кафедра, диссертации, квартира, машина и семья с чадом из круга таких же избранных.

Без сомнения, Братов любил Марину. Он исполнял все ее желания и все прихоти. Даже большую разницу в возрасте он старался сгладить, занявшись на кафедре физкультуры спортивными упражнениями еще тогда, когда это не было модно.

Ревновал он ее? Наверное. Как не поддаться ревности, когда жена — самая красивая женщина в институте и на двадцать с хвостиком лет моложе благоверного, да еще совсем не красавца, а вокруг нее, как навозные мухи вокруг пирожного, вьются потенциальные поклонники и завистливые сплетницы.

Но если и ревновал, то виду не подал даже тогда, когда его подозрения оказались небезосновательны. В ответ на докатившиеся до него слухи о шашнях Марины с молодым и весьма привлекательным доцентом с кафедры фармакологии недавно состоявшийся академик Братов невозмутимо заявил: «А хоть бы и так? Пусть побесится». Да только доцент, к которому Марина Петровна благоволила, не замечая этого, даже на людях, а уж наедине… было, было, несмотря на бдительность мужа, и не раз было, хоть и редко, чего уж там… доцентик этот внезапно осунулся, помрачнел, стал избегать Марины Петровны и быстро перевелся в мединститут в другом городе.

Прочие обожатели Марины Петровны, опасаясь упрямого, жесткого и злопамятного Братова, и прежде воздыхали немного со стороны, ни на что не рассчитывая, просто отдавая дань ее красоте и, еще больше, ее должности, а уж после истории с доцентом и вовсе заосторожничали. Тем более что Братов теперь постоянно сопровождал и даже не столько сопровождал супругу, сколько, точнее говоря, держал ее при себе. Всегда и везде они были рядом, — в кино, в театре, на вечеринках и пикниках, в санаториях, в турпоездках, на ученом совете, на симпозиумах и конференциях. И даже на кафедру ей Братов звонил дважды, а то и трижды за рабочий день, и обязательно заезжал за Мариной Петровной на своей «Волге» (сначала на синей двадцать первой, потом на черной двадцать четвертой), а затем на почти новом сером «Опеле».

Да, подруги Марины Братовой не без основания считали, что у нее есть всё для счастливой и безмятежной жизни до глубокой старости, и она действительно ни в чем не нуждалась. Но при этом счастливой себя не считала.

Марина Петровна тяжело вздохнула и медленно прошлась по ординаторской. Остановилась у стола со стопкой историй болезни. Историй было не очень много, однако стопка была высокая, и даже слегка покосилась, потому что каждая история распухла от листков с анализами, обследованиями, консультациями, назначениями и врачебными дневниками, — те, кто попадал в реанимацию, болели тяжело и долго, да и тут, в реанимационном отделении, количество бумаг стремительно добавлялось, потому как поступали сюда настолько тяжелые больные, что для каждого из них следующим отделением в больнице вполне мог стать морг, а его история болезни вполне могла оказаться на столе у прокурора, и посему каждое действие реаниматолога тщательно фиксировалось в истории больного.