Го Цзинмин - Знаешь, сколько опало во сне лепестков...

Го Цзинмин

ЗНАЕШЬ, СКОЛЬКО ОПАЛО ВО СНЕ ЛЕПЕСТКОВ...

От весеннего сна не заря пробудила меня,—

Отовсюду слышны крики птиц среди ясного дня...

Мне вчера допоздна не давали спать ветер и дождь,—

А теперь у окна облетевших цветов — не сочтёшь!

1

Звонок Вэньцзин разбудил меня как раз в тот момент, когда мне спалось особенно сладко. Я перемещалась по всей кровати, переворачиваясь с одного бока на другой и потягиваясь, и мне казалось, что моя кровать это вся вселенная. На самом деле, моя кровать и вправду немаленькая. Вообще у меня есть только два любимых занятия – спать и смотреть кино, и если мне не дают поспать, когда я смертельно устала, то лучше уж пристрелите меня сразу, я даже спасибо скажу. Поэтому, само собой разумеется, свою кровать я сделала донельзя уютной; я даже как-то сказала маме, что в тот день, когда буду выходить замуж, кровать унесу на себе.

Поэтому звонок Вэньцзин меня очень расстроил. Во сне, разбитом на осколки ее звонком, я стояла одна в широком поле, держа в руках мисочку, а с небес с грохотом дождем сыпались монеты. Я стояла внизу, собирая деньги и радуясь, как ребенок. Поэтому мне казалось, что Вэньцзин преградила мне путь к богатству.

Я подняла трубку и сказала ей:

— Ты, блин, прям ненастье какое-то, опять мне денег не даешь заработать!

— Что, снова сочинительством занимаемся?

Я и вправду пишу, и благодаря госпоже Фортуне даже выпустила несколько книг, из-за чего теперь Вэньцзин каждый раз не упускает возможности поиздеваться надо мной. Похоже, в наше время пишущая молодежь стала явлением еще более редким, чем невинность.

Не ответив на вопрос, я сказала ей:

— Если тебе есть что сказать — говори, и я дальше спать пойду.

— Какое спать?! Ты и так уже толстая, как поросенок, а теперь еще и повадки стали соответствующие появляться! Уже пять вечера, это у тебя дневной сон или что вообще?

— Вот ты балаболка! Есть что сказать – так говори быстрее!

— Да так, ничего, просто хочу пойти с тобой поужинать вместе. Через полчаса буду у твоего подъезда.

Подъем, душ, приведение себя в порядок – годы жизни в университетском общежитии научили меня делать все это со скоростью солдата, только что прошедшего курс молодого бойца. Посмотрев на свое отражение в зеркале, я подумала, что кое в чем Вэньцзин все же была права: я растолстела, как свинья. Похоже, если я так и дальше буду спать, потеряв счет дням и ночам, то наспать еще пару десятков килограммов уже не кажется таким невозможным. Перед самым выходом я еще раз посмотрелась в зеркало и вдруг обнаружила, что опять похудела. Я сразу обрадовалась: оказалось, что лицо всего-навсего припухло во сне.

Когда я спустилась, Вэньцзин еще не было, и я с беззаботной радостью стала разглядывать вывешенные тетушками нашего двора стенгазеты, рассказывающие о подвигах передовиков труда: кто-то опять спас ребенка, оказавшегося на крыше, кто-то, не взяв ни гроша, почистил канализацию на благо народных масс. Мне сразу подумалось, куда ни кинешь взгляд, везде такие вещи происходят, почему же вокруг меня никакого движения? Месяц назад у нас тоже засорилась сточная труба, и тоже пришел сантехник, настоящий энтузиаст своего дела, готовый сделать все ради своего народа, улыбаясь при этом, подобно весеннему цветку… Как же ему не улыбаться, когда в каждой квартире ему дают по пятьдесят юаней[1] – у него уже рот от радости перекосило!

Пока я разглядывала газету, на такси подъехала Вэньцзин. Я так и не услышала шум машины, зато шум Вэньцзин я услышала очень хорошо. Машина остановилась рядом со мной, Вэньцзин открыла дверь. Её взгляд дёрнулся в мою сторону, но до меня так и не дошёл. Она выкрикнула всего одно слово: «Садись!»,— после чего продолжила свой бешеный треп с водителем. Сев в машину, я спросила у таксиста: «Вы что, родственники с ней?» Таксист, сильно смутившись, сказал: «Да что Вы! Просто у девчушки язычок хорошо подвешен!»

Что верно то верно. Вэньцзин, где бы ни оказалась, – везде та еще болтушка. Когда мама давала ей имя, она надеялась, что та будет поспокойней[2], но – человек предполагает, а Бог располагает. Впрочем, она мне нравится именно такая – всегда говорит все как есть. Больше всего я боюсь мрачных, угрюмых людей, которые сначала молчат всю дорогу, а потом ни с того ни с сего начинают вам улыбаться, у меня такая зловещая улыбка ревматические боли в коленях вызывает.

Впрочем, внешне что я, что Вэньцзин – настоящие представители образцовой коммунистической молодежи, "каждый день стремящиеся вверх"[3]. Ну а если мы захотим предстать настоящими леди – это вообще пара пустяков! Правда это как раз будет случай с чертями в тихом омуте. Как говорит Гу Сяобэй, парни, лишь завидев нашу фотографию, сразу начинают строить на нас планы, а познакомившись, удивляются, как им такое вообще могло придти в голову. А еще Вэньцзин жутко ненавидит жеманных девушек. Раньше, лишь завидев такую, она всегда говорила: «Малышка, ты чего в тихоню рядишься?»,— потом ей стало казаться, что так получается слишком похоже на ее собственное имя, и она, пугаясь такого родства, стала говорить: «Малышка, ты чего в девственницу рядишься?» Видимо, в ее глазах все женщины делятся на два типа: девственницы и не девственницы. С тех пор не было ни одной девчонки, которая перед нами вела бы себя жеманно. Правда эта чертовка один раз все же облажалась. Когда Вэньцзин в прошлый раз пошла с отцом в ресторан, в холле она увидела девочку, которая вела себя на редкость фальшиво. Вэньцзин тут же почувствовала прилив сил и выдала ей: «Отставляет мизинчик и девственницей рядится, а у самой лицо, как у зека. Посмотришь на тебя — сразу тошно становится!» Лицо той девчонки тут же вытянулось, как дыня, но что хуже – так это то, что она побежала жаловаться папику, а папик ее был тем, кто угощал в тот день. После этого отец Вэньцзин лишил ее денежного содержания на месяц. Ну а счета в банке у никогда ни о чем не думающей Вэньцзин, разумеется, не могло быть по определению. На второй день наказания она в праведном гневе прибежала ко мне жаловаться на жизнь. В конце она сказала: «Эта лохушка только и знает, как прятаться за спину старших, мы же с тобой не такие!». Только я услышала, что разговор идет куда-то не туда, и собралась было что-то сказать, как на меня обрушилась ее следующая фраза: «Ну вот, Линь Лань, в этом месяце ты будешь моей опорой и поддержкой». Как только я услышала это, у меня перед глазами сразу потемнело, я подумала о приглянувшейся мне теннисной ракетке, которая теперь уплывала все дальше от меня, грозясь заодно утащить за собой еще пару-тройку одежек. И весь следующий месяц Вэньцзин действительно с размахом обчищала меня.

Я как-то спросила Вэньцзин, почему столько людей пытаются быть похожими на милых куколок, на что она сказала: «Ну, наверное, потому что это легко». Я, не стыдясь спрашивать у младших, поинтересовалась: «Ну и как же?». «А ты говори, как маленькие дети говорят, и все будет в шоколаде!»,— ответила Вэньцзин.

2

Машина взлетела на эстакаду, и Вэньцзин наконец сделала паузу в своей трескотне, от которой водителю уже было явно не по себе. К тому же теперь мы поднялись на эстакаду и шутить с жизнью явно не стоило, тем более, что жизней в машине было целых три. Воспользовавшись недолгим молчанием Вэньцзин, я смерила ее взглядом – одета она была пестрее некуда. Вэньцзин вообще одевается весьма экзотично, каждый день придумывая что-то новое, я порой просто не выношу этот ее полуреальный-полуфантастичный стиль.

— Не на маскарад идешь, чего ни с того ни с сего петухом вырядилась?

— Вот ты умеешь гадость сказать. Я уже не могу дома сидеть, вышла свежего воздуха глотнуть, потому что если и дальше в четырех стенах сидеть буду, то точно задохнусь. А одежда означает, что я действительно горячая девушка с пылающем сердцем!

— Да ты и без того очень горячая — все стонут от тебя уже. Чего ты меня вытащила?

— Я ж уже сказала: я задыхаюсь дома — вешаться уже хочется, если и дальше не вылезала бы, то можно было бы брать такси и прямиком в дурку отправляться.

Я вдруг поняла, что уже прошло две недели летних каникул, а я тоже целыми днями не выхожу из квартиры, смотрю кино, сижу в нете, ем, сплю... Живется, вроде, неплохо, ничто не тревожит, даже наоборот, кажется, что моя жизнь – райская идиллия. Моя последняя сессия прошла особенно успешно: эти старые профессора, словно сговорившись, хором поставили мне высокий балл, в зачетке — одни оценки "отлично" стройными рядами, в общем, душа поет. Так что в эти каникулы моя жизнь стала еще более беззаботной. Но с началом учебного года я буду уже на четвертом курсе. Последний курс, семестр общественной практики – взрослый человек уже, одна мысль об этом наполняет сердце воодушевлением!