Ширли Джексон - По-маминому

Шерли Джексон

По маминому

Дэвид Тернер — суетливый молодой человек — соскочил с автобуса и засеменил к дому. У бакалеи на углу он призадумался: что то ему здесь было нужно… Ах да, масло. Утром всю дорогу от дома до автобусной остановки твердил себе: «Масло, на обратном пути куплю масло, пойду мимо бакалеи — не забыть про масло».

В магазине, дожидаясь своей очереди, он изучал банки на полках: появились свиные сосиски, говяжья тушенка. А вон булочки — горкой на подносе… Тут женщина, за которой он стоял, отошла от прилавка, и продавец взглянул на него.

— Сколько стоит масло? — осторожно приценился Дэвид.

— Восемьдесят девять центов, — обронил продавец.

— Восемьдесят девять? — нахмурился Дэвид.

— Дорого — не берите.

Продавец уже смотрел на следующего покупателя.

— Будьте любезны, сто граммов, — попросил Дэвид, — и шесть булочек. «Пожалуй, не стоит больше заходить сюда, — говорил он себе, шагая с покупкой к дому. — С постоянным клиентом могли бы и повежливей разговаривать».

В почтовом ящике лежало письмо от мамы. Дэвид сунул его в сумку поверх булочек и поднялся на третий этаж. У Марсии — единственной соседки на этаже — света не было. Дэвид отпер дверь, перешагнул порог и щелкнул выключателем.

Каждый вечер возвращался он сюда с работы, и дом ждал его: приветливый, теплый, уютный; маленькая салатная передняя, где уместился столик и четыре аккуратных стула, в углу — вазончик с бархатцами… Из передней две двери — в кухоньку и большую комнату. Комната служила гостиной и спальней. Вот только с потолком беда: осыпается в углу, войдешь в комнату — сразу заметно, уж Дэвид чего только не делал…

«Конечно, в доме поновей и покрепче потолки вряд ли осыпаются, — рассуждал он, — да только за эти деньги разве снимешь там квартиру, как моя, чтобы и кухня была, и передняя, и гостиная?»

И он успокаивался.

Он поставил сумку на стол, убрал масло в холодильник, булочки — в хлебницу. Пустую сумку свернул и спрятал в ящик кухонного стола. Потом повесил пальто в шкаф, прошел в большую комнату и зажег настольную лампу.

«Красавица» — так он называл про себя эту комнату. Неравнодушный к желтым и коричневым тонам, он сам покрасил письменный стол, книжные полки и тумбочки. Стены и те выкрасил сам. А в поисках занавесок объездил весь город, ведь сюда нужны исключительно цвета дубовой коры: нить коричневая, нить бежевая… И комната получилась в его вкусе: густой темно коричневый цвет ковра подхватывается темной нитью в занавесках, мебель — светлая охра, абажуры и плед на диване оранжевые. Цветы на подоконниках вносят зеленый штрих, дополняют гамму. Теперь Дэвид подыскивал, чем бы украсить тумбочку; он облюбовал было еще один вазончик под бархатцы — низкий, матового зеленого стекла, но такие вещи ему теперь не по карману, ведь он купил столовое серебро.

Всякий раз, как он входил в эту комнату, радостное чувство наполняло его: никогда еще не было у него такого уютного дома, как теперь. И в этот вечер он, по обыкновению, обвел взглядом комнату: диван, занавески, книжный шкаф; воображение дорисовало зеленый вазончик на тумбочке, Дэвид вздохнул и подошел к письменному столу. Взял с подставки ручку, достал из специального ящичка в столе аккуратный листок бумаги и старательно вывел: «Дорогая Марсия, не забудь, сегодня вечером ты приглашена к ужину. Жду тебя в шесть». И подписался буквой «Д». Он вытащил из пенала ключ от квартиры Марсии. Марсия вечно где то пропадает. Принесет прачка белье, придут чинить холодильник, телефон, вставлять оконное стекло — стоят у закрытой двери. Правда, запасной ключ есть у хозяина дома, да ведь он каждый раз не захочет на третий этаж подниматься. И Марсия оставляла ключ Дэвиду. А он ей — никогда; она не просила, а сам он не предлагал: хорошо, что ключ только один и лежит в его кармане — маленький, надежный, единственный ключик к его теплу и уюту.

Дэвид оставил входную дверь открытой и прошел по темному коридору к соседней квартире. Отомкнул дверь и зажег свет.

Планировкой квартира в точности повторяла его собственную, но он не любил бывать здесь: переступая порог, он словно возвращался в свой первый после переезда день; он тогда был на грани отчаяния: одолеть ли ему этот беспорядок?

А у Марсии и сейчас ни порядка, ни уюта. Пианино — недавний подарок приятеля — стоит поперек большой комнаты, наполовину выступая в переднюю, полностью оно никуда не входит: гостиная заставлена, передняя мала. Кровать неубрана, на полу — ворох грязного постельного белья. Окно весь день было открыто настежь, и ветер разметал по комнате бумаги. Дэвид закрыл окно, призадумался: не собрать ли бумаги? — но махнул рукой и поспешно отошел. Он положил записку на клавиши пианино и захлопнул за собой дверь.

Дома он с удовольствием принялся готовить стол. Накануне он потушил мясо в горшочке, немного съел за обедом, а остальное поставил в холодильник. Теперь он достал мясо, тонко нарезал и разложил на тарелке, украсив веточками петрушки. Тарелки у него оранжевые, цветом почти такие же, как плед на диване: одно удовольствие раскладывать на них листья латука и тонкие кружочки огурца. Дэвид поставил на огонь кофейник и сковороду с мелко нарезанной картошкой. Пока закипала вода и румянилась картошка, он открыл окно, чтобы ушли кухонные запахи, и стал любовно накрывать на стол.

Прежде скатерть — разумеется, салатная. Две свежие зеленые салфетки. Оранжевые тарелки и возле каждой — одинаковые чашка с блюдцем. В центре стола — тарелка с булочками и причудливые, похожие на двух зеленых лягушат, солонка и перечница. Два бокала — недорогие, с тонким зеленым ободком. И наконец, столовое серебро… Дэвид бережно выложил его на стол. Ему так хотелось иметь столовое серебро, но осилить полный набор сразу он никак не мог, пришлось покупать по частям, присматриваться, тщательно подбирать. Начал он скромно, с прибора на двоих, время от времени подкупал новые предметы, и вот у него уже неполный прибор на шесть персон — недостает нескольких закусочных вилок и столовых ложек. Рисунок он выбрал строгий, но нарядный: и будничный завтрак оживит, и званый обед украсит. И теперь по утрам он смаковал каждое движение: начиная завтрак, сверкающей серебряной ложечкой он выбирал мякоть грейпфрута, маленьким ножом для масла намазывал тосты, ножом помассивнее разбивал скорлупу яйца, серебряным совочком насыпал в кофе сахар, а другой серебряной ложечкой размешивал его. Серебро — чтобы не потускнело — хранилось в специальном футляре на отдельной высокой полке. Дэвид осторожно снял с полки футляр и вынул два прибора. Серебряной россыпью легли на стол ножи, столовые, закусочные и десертные вилки, ложки и специальные приборы: совочек для сахара, ложки для салата и горячего, вилка для мяса, лопатка для пирога. Пожалуй, и хватит для ужина на двоих. Дэвид вернул футляр на полку, отступил на шаг от стола — все ли на месте? — и залюбовался: стол сиял чистотой и сверкал серебром.

Дэвид прошел в гостиную: пока нет Марсии, можно почитать письмо от мамы.

Но вот и картошка готова… Дверь с шумом распахнулась, и в квартирку ворвались свежий воздух и беспорядок — это явилась Марсия. Высокая, броская, громкоголосая, на плечах — забрызганный плащ, она закричала с порога:

— Дэвид, я не забыла, опоздала как всегда. Что там у нас на ужин? Ты ведь не дуешься, правда?

Дэвид поднялся ей навстречу, помог снять плащ.

— Я тебе записку оставил.

— Записку? А я домой не заходила. Чем это так вкусно пахнет?

— Жареной картошкой, — сказал Дэвид. — Все готово.

— Ты прелесть.

Марсия плюхнулась на стул, вытянула ноги и раскинула руки.

— Уф, устала! Такая холодина на улице.

— Да, я еще когда с работы шел, понял, что похолодает, — согласился Дэвид.

Он бесшумно сновал из кухни в гостиную, из гостиной — в кухню, и на столе появлялись то горшочек с мясом, то салат, то глиняный судок с жареной картошкой.

— Кажется, ты еще не видела мое столовое серебро, — сказал Дэвид. — Давно не была.

Марсия потянулась к столу, взяла ложку.

— Чудо! — Она провела по рисунку пальцем. — А есть как, наверное, приятно.

— Можно садиться, — разрешил Дэвид. Он пододвинул Марсии стул и подождал, пока она сядет.

Марсия вечно была голодна. Она положила себе на тарелку сразу и мясо, и картошку, и салат и, забыв похвалить приборы, жадно набросилась на еду.

— Как вкусно. — Она на миг оторвалась от тарелки. — Так все здорово.

— Я рад, что тебе нравится, — сказал Дэвид. Как приятно серебро оттягивает руку, серебряная вилка даже у самого рта Марсии не теряет своего изящества.

— Я не только про ужин, а про все. — Марсия обвела рукой комнату. — У тебя такая мебель, так уютно…

— В доме должно быть уютно, — сказал Дэвид.