Светлана Эст - Чемпионка

Светлана Эст

ЧЕМПИОНКА

Про Эммануэль говорили разное, в том числе и то, что он не пропустил ни одной известной спортсменки или чемпионки их легкоатлетического манежа и что у него, будто у иного страстного коллекционера-энтомолога, собирательство стало стержнем натуры, только насаживал симпатяга Эммануэль на его острие, словно на булавку, не редкостных бабочек: махаона Маака, малый ночной павлиний глаз или уранию мадагаскарскую, а девичьи души.

Юлька слухам не верила, потому что, как у всех влюбленных, в ее сознании срабатывал психологический фильтр, блокировавший и не пропускавший критические замечания в адрес хорошего; милого; похожего на Шварценеггера щелкой между передними зубами; остроумного; красивого; загадочного, как вопрос: «Зеленый, и все время растет — что это?»; «прикольного», словно ответ: «Доллар!»; восхитительного; предмета вздыханий многих девушек; умного весельчака — Эммануила Лобова по кличке Эммануэль, полученной по созвучию имени с названием знаменитого порно.

…Стоявший перед строем спортсменов-школьников в полосе света, падавшего из громадных окон манежа, Аркадий Иванович, Юлин тренер и второй папаша, проводящий со своими воспитанниками гораздо больше времени, чем родные отцы, от раздражения брызгал слюной. Было прекрасно видно, как разлетаются тысячи капель и роями мечутся миллионы пылинок, а вне световой дорожки, которую на минуту высветило капризное осеннее солнце, воздух иллюзорно казался чистым.

Конечно, Аркаша имел все основания разгневаться, но он превзошел их робкие ожидания:

— Пошли на новую серию! Двадцать раз взять штангу. Нагрузку увеличить: кроме грифа поставить по два «блина». В самый раз вам будет, лодыри! Далее: двадцать приседаний на десерт после штанги. Ксюша, ты очень сутулишься, изволь следить за своим остеохондрозом. Затем качать пресс — двадцать раз. Смотрим за руками: локти должны быть хорошо развернуты, пальцы — «в замке» на затылке. И один круг, нет, лучше пару, чтоб «забегать» серию!…Бездельники, я вам покажу, как нужно заниматься! Опозорили меня на «открытии»: одна лишь Катыгина с трудом выползла…

— На сушу, как кистеперая рыба!

— …На четвертое место, а остальные не вошли даже в двадцатку сильнейших. За работу!

«Аркашка-алкашка!» — в знак протеста мысленно обозвала своего непьющего тренера Юля Никитина, олимпийская надежда с доверчивыми глазами олененка Бэмби, самая скромная из горластых атлеток, которые подумали то же самое, но концентрированнее, а молчать и не подумали:

— Ошизели, Аркадий Иванович?! Гоняете, как негров каких!

— Разговорчики! Кому неймется, тебе, Маша? Если б вы бегали, как темнокожая Америка, не спускались бы с пьедестала почета! Так что, давай, пресвятая дева Мария, заткнись и волоки штангу.

— У нее первый «блин» комом. И гриф улетел за ближайшей падалью.

— Пусть возвращается, потому что ее и здесь навалом, прямо передо мной. Хватит болтовни!

— Мой грустный товарищ, махая «блином», кровавую шишку набил, а потом сказал он: «Братаны, пора нам, пора!», но поздно — уже померла детвора!

— Это вы-то, лошади, «детвора»? Каждая — выше меня на голову. Работать, работать! В борозду!

За полтора часа Аркадий Иванович вынул из своих бегунов практически все силы: осталось ровно столько, чтобы молча переодеться и поскорее унести ноги.

Задержалась только Юля, потому что у нее чуть побаливало горло, слишком слабое для спортсменки, и, разгоряченной после силовых упражнений, ей лучше было не нарываться на осложнения, заканчивающиеся в кабинете у ларинголога:

— Скажи «а».

— Да ни за что!

Промозглый ноябрьский ветер, старший тренер прогуливавшегося по манежу сквозняка, выстудил бы ее до ледышки на холодном троллейбусе.

Накинув на плечи свою курточку, Юля поднялась на балкон, вкруговую опоясывающий манеж изнутри, на перилах которого после ремонта повесили написанные крупным красным шрифтом лозунги, что-то вроде «Быстрее! Вышее! Лучшее!», призывающие на спортивный подвиг.

Сверху выглядели приличней и затоптанные овечьими отарами юных легкоатлетов дорожки из черного тартана, дающие возможность бегать, приближаясь к спорту «профи», в «найковских» и «адидасовских» шиповках, задирающих носы — из-за выступающих передних шипов — перед простодушными китайскими кедами; и прыжковая яма, засыпаемая в начале сезона влажноватым песком, какой прыгуны в длину на спортивной форме растаскивали по всему манежу, отчего она на треть мелела к весне; и вторая яма, с обрезками поролона, позволяющего прыгать в нее по нетрадиционным траекториям: хоть «столбиком», хоть тройным «акселем», хоть «вверх тормашками»; и гимнастические маты с драными боками, сложенные в пирамиду Хеопса. Юля прошлась по балкону, вернулась, снова медленно пошла вдоль перил, чтобы мускулатура постепенно остывала, и начала спускаться в раздевалку.

Как не хотелось Юле признаваться даже самой себе, основной причиной того, что она осталась, было отнюдь не больное горло, а реальная надежда на встречу с нравящимся ей Эммануилом Лобовым, группа которого тренировалась следующей по расписанию.

С бешено стучащим, как после марафонской дистанции, сердцем чуть побледневшая Юля стояла у гардероба, пока он не показался в фойе манежа: воротник длиннополого пальто по-пижонски поднят; шелковое кашне реет белым флагом, призывая к безоговорочной капитуляции всех встречных девиц; на загоревшем в солярии лице сияет не менее белоснежная улыбка, назвать которую совершенной могли бы помешать только чуть раздвинутые передние резцы; тон приветствия одновременно и обвалакивающе-дружеский, и небрежный:

— Привет! Ты чего здесь отираешься?

— Тебя жду… — набралась было решимости Юля, но на последнем повороте к обрыву объяснения, подчиняясь остаткам здравого смысла, вильнула в сторону, — чтоб ты поинтересовался, чего, де, я здесь отираюсь и не перешла ли на тренерскую работу?

— Ты сегодня ядовитая, как шпионское национальное блюдо — цианистый калий.

— Мне нужно кое-что спросить у тебя, — сделала еще одну попытку Юля, опуская голову. Но опаздывающий к началу тренировки Лобов перебил ее:

— Короче!

— Трояк до понедельника, — уныло сказала Юля, понимая, что признание в любви не удалось.

Сжимая в потном кулачке ненужные ей занятые деньги, которые Эммануэль на ходу вынул из солидного кожаного бумажника, Юля зашла в женскую раздевалку.

Основная масса спортсменок уже схлынула двумя рукавами: на выход и на занятия, и только две девчонки из группы тренера Зеленоградова, незнакомые Юле, не обращая на нее внимания, продолжали болтать о знакомых парнях, переодеваясь в обтягивающие эластиковые «велосипедки» и просторные, как бы больше нужного размером, футболки:

— Да, бабник — Эммануэль, бабник, в полном соответствии с кличкой! Это все, кроме тебя, знают…

«Нет, почему же, — подумала Юля, — есть и другие».

— …Я и сама раз видела, что они с Натахой за матами вытворяли.

— Не бреши! Она же «лоханка»!

— Чтоб мне кандидата в мастера спорта не выполнить!

— У них что — горизонтальные отношения?

— Около того, — уклонилась от прямого ответа белобрысая с веселыми веснушками на носу девочка-кнопка, — причем давно уже замечено, что он ««гоняет»» только с призершами и чемпионками — такой вот извращенец! К примеру, взять Наташку; он на нее до «области» — ноль внимания, фунт презрения, а выиграла прыжки в высоту и сразу «хинди-руси, пхай-пхай»-«индийско-российская дружба навек», не посмотрел, что она страшная и тощая.

— У нас биологичка приволокла скелет на урок, — сказала другая спортсменка, более крупная и имевшая тяжелые накачанные ляжки, и маятник разговора качнулся в сторону от остро интересующей Юлю темы.

— Настоящий?

— Ага, свой собственный… А-ля натюрель кажут студентам в мединституте, куда меня мечтают запихать родители, а на уроке биологии учебные пособия — сплошь пластмассовые. Особенно впечатляет увеличенная модель сперматозоида в разрезе… Ну, училка скелет водрузила рядом с доской и Шкляревского вызвала отвечать, а он такое же рагу, как и Натаха: кости, кости и ничего кроме костей, в общем, мозга природой не предусмотрено. Шкляревский — ты же знаешь его, клоуна! — к скелетине этой нежно склонился и говорит: «Удивительное у нас фамильное сходство».

— А в нашу английскую школу американец один приезжал из какого-то религиозного фонда, старейшина Голдберг, лотопал-лопотал сначала по-английски, как его учителя попросили, а потом сказанул по-русски: «Между штат Орегон и ваш город — большой скотство».

Девчонки засмеялись, и, продолжая болтать, вышли из раздевалки.

То, что девчонки сказали об Эммануиле, ударило, словно бесцельно выпущенный из рогатки камень, в незащищенное броней влюбленности место в душе Юли. Как-то разом застыдившись и неуклюжего своего объяснения, и подслушивания, пусть и невольного, чужого разговора, она наконец-то внезапно поверила: Эммануэль расчетливо выбирает партнерш из спортивной элиты. Этого не могло быть, но ведь было! Особенно убедительным для Юльки оказалась несущественная деталь — как раз убеждать-то ее никто и не пытался.