Евгения Дебрянская - Учитесь плавать (сборник)

Евгения Дебрянская

Учитесь плавать

ДОЛГИЙ ПУТЬ К СЕБЕ

Трудно ли быть лесбиянкой? А каково быть самим собою?

Это тождественные вопросы. Это один и тот же вопрос.

Каждый человек имеет шанс быть собою.

Но, спаси нас Бог, от самих себя!

Я живу в Сан Франциско на седьмом этаже в номере дешевой гостиницы на углу Larkin и Geary. Вокруг сутками напролет воют сирены пожарных и полицейских машин, гремят мусорные баки, верещат тормоза дорогих авто. Гостиница образует с домом напротив темный, узкий коридор — так плотно они жмутся друг к другу. Окно моей комнаты выходит сюда. Поэтому не до пейзажей, но я все равно люблю смотреть в окно, хотя нижний край почти у самого пола, и если стоять рядом, кажется, что опоры нет и можно легко соскользнуть вниз. Обычно я подползаю к нему на четвереньках и высовываюсь наружу с сигаретой во рту.

Ночь. Я одна. Огонек от сигареты. Внизу, в маленькой каменной нише (что-то вроде подъезда, но двери нет) двое мужчин. Различаю лишь силуэты: стоят, о чем-то беседуют. В такое время здесь появляются только драгдилеры. Сейчас разбегутся — это деловая встреча, полминуты, не более. Вдруг один из них садится на корточки и выплывает из тени — белобрысые волосы, короткая челка на бок. Он м-е-д-л-е-н-н-о достает из спортивных штанов своего друга член и начинает сосать, вперед-назад, вперед-назад, вперед, остановился, крепко прижал бедра к серой стене, и снова назад. Ах, какой непосредственной была их, надо полагать, случайная встреча. Я возбуждаюсь и, вцепившись в подоконник, торчу вместе с ними. Сигарета давно выпала, разбилась о тротуар, раскидав искры. Не знаю, который по счету раз юноша совокупляется с тенью, я уже почти ничего не вижу: Вдруг полицейская машина, мигая огнями, остановилась под окном. Выскочили офицеры. Ребят разлепили и поставили лицом к стене. — Блядь! — ору на всю улицу по-русски, — что за дела? Дайте кончить! Гостиница заселена людьми, как мне кажется, приехавшими сюда по единой программе "Анонимные алкоголики". Они похожи друг на друга и больше всего на свете мечтают напиться. Еще они постоянно чего-то ждут: писем, родственников, очередь в ландри, лифт, который кто-то забыл закрыть на верхнем этаже, открытия магазина, или проезжающий под окном автобус. Мне они нравятся — потому что они никому не нужны, их никто не навещает, хотя при встрече рассказывают, что сегодня в гостях были дочь или жена. Мне они нравятся, потому что, даже если у них выпадут все волосы от отчаяния, к ним все-равно никто не приедет. На улице Sutter, что через два блока от гостиницы, стоит красивый крематорий с большим и удобным паркингом. Как все божьи дома, он ухожен и тих. Моих соседей похоронят там на деньги, выделенные из городского бюджета. А пока они живут через стенку и слушают единственную доступную для них радиостанцию. Я живу в районе, где приветствуется проституция. Отменно-красивые девки по вечерам толкутся перед гостиницей. Вот одна распахивает плащ: загорелое тело, белоснежный купальник, великолепная грудь выскакивает из лифчика, в плавках аккуратно уложен член, не искусственный. Она бодро подлетает к моей машине, я не успеваю захлопнуть рот. — Ну что, берешь? — Нет, нет, не сегодня, — жму на газ, хотя хотела парковаться. — Чего испугалась, — кляну себя через минуту и поворачиваю обратно, но ее уже нет. Вот так. Поднимаюсь в номер и сажусь писать. Не пишется — перед глазами большая грудь и член в плавках. Гляжу на часы — может ее уже привезли обратно. Спускаюсь на улицу — никого. Иду на O' Farrell в порнокинотеатр за 5 долларов. В зале, кроме меня, двое мужчин и женщина. Все трое громко жуют попкорн и кончают два раза. Дрочу изо всех сил, настраиваясь на них, или на экран. Не получается. Теперь думаю о тексте и о смысле жизни. Заскочила на минутку моя бывшая девушка — сделать пару звонков, и сразу к окну. Я сижу в кресле, курю. Мне не видно того, что происходит на улице, зато я хорошо вижу, что происходит с ней. Вот она сдвинула вместе ноги, и замерла. Погладила живот, втянула его, сильнее сжала ноги, как если бы ее не пускали по нужде. Лицо напряжено. Я все еще люблю ее и с удовольствием выебала бы сейчас, но боюсь пошелохнуться, испугать, она стоит у окна, не держится за стену, забыла наверное, что легко упасть. Наконец, поворачивается и идет в ванную, включает воду. "Интересно, — по-прежнему курю в кресле, — что у нее под кожей? Кровь, сухожилия, суставы, уже тронутые артритом? Что еще? Почему она больше не хочет меня, а предпочитает теплую струю из водохранилища?"

Не помню по какому случаю (у тебя всегда самые фантастические объяснения) ты пришла ко мне на работу. По-моему, тебе просто хотелось ебаться.

— Нравится? — подставила свою дырку к носу, юбку подбородком придерживаешь, — знаю, что нравится, не говори ничего.

Раздвигаешь волосы.

Разорванная надвое кровавая язва.

Ты обдолбана и вряд ли видишь меня. Что ты видишь? Да, он красный, он пахучий, зверски пахучий. Он пахнет мировой помойкой.

— Убери руку! — ору, — убери, блядь, руку с моей головы! Я на работе.

Кривишься, зло складывая рот.

— СОСИ! СОСИ ЕГО!

Мы в маленькой каморке, где переодеваются артисты и рабочие. Со всего размаху грубо бьешь по лицу. За дверью успокоились голоса. Там всегда кто-то курит. Стоят, прижавшись с той стороны к двери, и курят.

Я сосу и зверею. Пихаю два пальца. Три пальца, четыре пальца…

Я ЛЮБЛЮ ТВОЮ

ЗАМОРОЧЕННУЮ ДЫРКУ

СУКА

Тобою овладевает заносчивая гордость, но в этой унизительной для меня ситуации есть много гаденького и тончайшего наслаждения. Это твоя дырка и, насаженная на руку, ты в полной моей власти. Я могу схватить за матку, вывернуть ее и выпустить из тебя кровь. Стало быть, доверяешь же мне?!

Уже ночью приходит мой сын. Говорит, что останется ночевать. Сын ругается, что нечем заняться. Завтра выходной, и он будет скучать. Я слушаю его и не понимаю. Я курю по две пачки в день — у меня нет свободной минуты ни на что другое. У меня нет времени ходить на работу. Мы давно не понимаем друг друга. В субботу иду на лесбийскую партию. Около 1000 девушек трутся друг о друга. Стою в стороне и зорко отсматриваю публику. Красивая, но вульгарная девица пристраивается рядом. Масляные глаза и короткая бархатная юбка. Мы обмениваемся взглядами. Я согласна, хотя везти ее в гостиницу не хочется. Может в туалет? Она ни о чем не спрашивает и послушно идет за мной в кабинку. Да, да — киваю головой, — она долго танцевала, поэтому мокрая и от нее слегка пахнет потом. У нее мокрые трусы, она спускает их до колен, внутри тоже мокро. Мы долго целуемся, потому что она возится с моим ремнем на джинсах и долго трахаемся, часа полтора, не меньше. Мне она нравится, и я нравлюсь ей. Я не знаю ее имени, а она моего. Может ее бросили, и она тянет время до сна?! В зале она попросила что-нибудь выпить, я дала ей 10 долларов. — Мечтаю совокупиться с акулой! — говорю на прощание, но она в грохоте музыки не слышит меня. — Хочу героин! — страстно шепчет в ухо своей подруги новая знакомая и откидывается на сиденье. Я рассматриваю ее в зеркало заднего вида. Похожа на Janis Joplin. — На худой конец травку, — канючит. Едем в Chinatown, потом в Sunset — домой к Ginger (так ее зовут). Машина мягко плывет по холмам, на горизонте океан, узнаю его по шуму и запаху. — Началась менструация, — говорит ее подруга, принимая душ. — Что ты этим, собственно, хочешь сказать? — спрашиваю. — Что слышала, придется тебе работать. — Ты в своем уме? Ginger уже скрутила папироску и сует нам. Подруга садится за компьютер, зависает перед экраном. Прыгаю в постель к Ginger. Она капризничает — Тебя не хочу. Хочу подругу. — Затягивайся быстрее. У нее великолепные, разъебанные дыры и сильное, властное тело. Подлезаю под него и тут же отъезжаю. Я ебу ее среди ночи, ах, нет, это она ебет меня, это ее подруга ебет меня, это они обе ебут меня, это я ебу их обеих, я дрочу их, они лижут меня… они пьют меня до дна. Это я пью их… Это я ору… они орут… это соседи орут…

— В прошлый раз у них же покупала, кое как в себя пришла, — признается Ginger. До вечера лежим в постели, боясь пошевелиться, смотрим Ларс фон Триера.

У тебя опять проблемы.

— Ложись ко мне на живот, да, лицом книзу, к ногам. Двигайся ближе. Ну конечно, так и есть. Чуть выпала кишочка.

Осторожно трогаю геморрой, сначала пальчиком, потом сосу.

— Увеличивается, когда на унитазе, сделай то же самое, я хочу видеть! Вот так, еще, тужься:

Вызываю врача, сижу на кухне. Сейчас ты наклоняешься вперед, и он раздвигает твои ягодицы, точь в точь, как час назад делала я. Черт возьми, отчего в комнате поразительная тишина, почему он так долго рассматривает тебя?! У него, наверное, уже встал хуй, и вы ебетесь. Сейчас ворвусь и… и… не знаю, что сделаю! Это моя дырка, ты, ублюдок!