Паскаль Брюкнер - Мой маленький муж

Паскаль Брюкнер

Мой маленький муж

Анне,

в память о том дне, когда мы встретили маленького мужа

«Мой маленький муж» — плод фантазии автора. Любое сходство с реально существующими людьми чистая случайность.

Муженек мой всем хорош,Лучше, право, не найдешь,Только счастья Бог не дал —Очень уж миленок мал:Потерялся он в постели,Не найти за две недели.

Я хочу, чтоб муж не могСлова молвить поперек,Чтобы нежен был и милИ супругу не бранил,Умещался бы в ладошке,Кушать не просил ни крошки,Понапрасну не шумел,На жену свою смотрел,Словно паж на королеву,И ходить не смел налево.Ну а станет бунтовать —За порогом будет спать.

Когда Леон и Соланж вошли под своды церкви, всех поразила разница в их росте, хотя новобрачный был на каблуках и держался прямо, точно кол проглотил. Но и так он едва доставал невесте до плеча. Никто, однако, не сказал худого слова — ни кумушки-святоши, прятавшиеся за молитвенниками, ни родня Соланж: контраст, который шокировал поначалу, казался теперь сущей малостью в сравнении с достоинствами будущего зятя. Виделась определенная широта взглядов в том, что женщина влюбилась в мужчину меньше ее ростом, тогда как тенденция преобладала обратная. Это казалось добрым знаком: наконец-то мужскому превосходству был нанесен удар. Коротышка мог жениться на великанше, дама зрелых лет возжелать юнца. Предрассудки уходили в прошлое.

К тому же на жениха было любо-дорого посмотреть. Леон, с его черными, зачесанными по романтической моде назад волосами, большими серо-голубыми глазами и пухлым ртом на удлиненном лице был и впрямь хорош собой, под стать Соланж, пышнотелой красавице с ослепительной белой кожей, какая бывает только при огненно-рыжих волосах. Когда она прошла по центральному нефу об руку с отцом, ее украшенный белыми лилиями корсаж и широкая загорелая обнаженная спина вызвали изумленный шепоток. Священник и тот, смутившись, опустил глаза долу, чтобы совершить обряд. По правде говоря, Леон не был так уж мал: метр шестьдесят шесть, вполне приемлемый рост для мужчины; контраст создавала Соланж — метр восемьдесят. Разница была изрядная. Но молодожены и ее ухитрились превратить в козырь, почти знак отличия.

Леон был без ума от жены, осыпал ее подарками, холил и лелеял. Соланж, очень набожная, не допустила, чтобы они поддались обоюдному желанию до свадьбы, и настояла на помолвке чин-чинарем, с соблюдением всех правил. Целый год она томила своего жениха на медленном огне и, наслаждаясь его ухаживаниями, оказывала лишь мелкие знаки благосклонности, слишком незначительные, чтобы считаться греховными, но достаточно многообещающие, чтобы поддерживать в нем пламень. В день свадьбы, когда священник задал ритуальные вопросы, напомнил о долге верности «в радости и в горе, в здравии и в болезни» и вручил им кольца, Леон, чтобы запечатлеть на губах Соланж поцелуй, привстал на цыпочки. Та не могла наклониться из страха помять длинное белое платье и уронить с головы флердоранжевый венок, поэтому ей пришлось подхватить его под мышки и приподнять. В ее руках он казался перышком и буквально воспарил на несколько сантиметров над полом. Гости, растроганные этим знаком нежной любви, дружно зааплодировали.

Часть первая

Любовь с пагубными последствиями

1

Сообщающиеся сосуды

Они поселились в центральной части Парижа, недалеко от площади Бастилии, напротив сквера; квартиру выбрали на седьмом этаже с террасой, откуда открывался вид на город. Родители Соланж, коммерсанты, нажившие благодаря своей дальновидности кое-какие деньги, ссудили им первый взнос. Молодожены — обоим не было и тридцати — залезли в долги лет на двадцать вперед, взяв в банке кредит под выгодные проценты. Соланж, единственная дочь, получила самое лучшее образование и стала хирургом-стоматологом, специалистом по челюстным травмам. В дальнейшем она намеревалась открыть собственный кабинет, а пока работала у одного коллеги и снискала своими талантами и умением лечить без боли уважение всех пациентов. Леон, круглый сирота, с четырех лет жил на стипендии и социальные пособия. С Соланж он познакомился на медицинском факультете, где специализировался на ларингологии и тоже подавал большие надежды. Смежность этих областей медицины еще больше сблизила молодых людей.

Как они управлялись, как преодолевали разницу в габаритах? Это касалось только их. При всем том они были любящей парой, каких поискать. Тот факт, что Леон сумел заполучить в спутницы жизни эту огненноволосую валькирию, привлекал к нему взоры многих женщин. Ему они были безразличны: в блеске Соланж меркли все потенциальные соперницы. Он просто не видел их и не хотел ничего другого, кроме как любить свою законную половину и оплодотворять ее столько раз, сколько она пожелает. Мысль о том, что этот недомерок делит ложе с такой красавицей, вызывала отвращение у мужчин их окружения, но смешки и подначки супругов не трогали. Согласно статистике, женщины предпочитают больших и уверенных в себе мужчин. Соланж определенно была исключением из этого правила. Маленький доктор ее целиком и полностью устраивал. Он шел у нее на поводу как шелковый. На два ее шага приходились его три, что составляло к концу дня несколько сотен лишних шагов. Ей никогда не приходило в голову идти помедленнее, и он привык поспевать за ней почти бегом, чуть задыхаясь. В поездках он поспешал сзади, неся чемоданы, а она гордо вышагивала впереди, не оглядываясь. В иные вечера, когда Соланж случалось немного выпить, она усаживала Леона к себе на колени, называла его «мой лев», «мой племенной жеребчик», возбуждала, щекоча чувствительные местечки, а он принимал игру, как ребенок, извиваясь, поджимая ноги и делая вид, будто хочет вырваться. Наверно, оттого, что Леон рано лишился родителей, он мечтал о большой семье, а детей любил больше всего на свете. Они были его страстью, смыслом его жизни. Плач новорожденного, ласковый взгляд малыша могли утешить его во всех житейских горестях.

Он так усердно исполнял супружеский долг, что ровно через девять месяцев после свадьбы, день в день, Соланж родила мальчика, Батиста, настоящего богатыря весом четыре с половиной кило, щекастого, румяного и голосистого, как армейская труба. Да уж, ростом и статью сын пошел в мать! Обычно к беременности жен мужья относятся с опаской, как к непостижимой для них тайне. Но тут, однако, произошло обратное. Леон пережил вместе с женой все этапы внутриутробного развития, чувствовал, когда ребенок бил ножкой, присутствовал при родах и сам корчился от схваток. Даже его желудок, благодаря редкой способности к расширению, ухитрился раздуться до размеров живота супруги, и он стал похож на бурдюк или амфору. Целую неделю Леон глаз не сводил с чуда природы. Они водворили новорожденного в комнатку с розово-голубыми обоями, где стояла колыбелька с балдахином. Деревянный аист на золотой нити тихонько покачивал крыльями от малейшего дуновения над этим ложем. Плотные кретоновые занавеси обеспечивали младенцу крепкий сон по ночам и уютный полумрак во время послеобеденного отдыха. Леон так гордился сыном, что готов был останавливать прохожих на улице и объявлять каждому: «Я отец, представляете? Отец!» Он обзвонил всех знакомых, даже самых шапочных, а фотографии малыша развесил на стенах своего кабинета.

В ознаменование радостного события родители купили котенка, маленькую трехцветную кошечку, черно-серо-белую; они назвали ее Финтифлюшкой и надеялись, что сын в скором времени полюбит с ней играть. Леон, как современный отец, честно взял на себя часть домашней работы, вставал ночами, чтобы подмыть сынишку, поставить клизму, перепеленать, а Соланж, молока у которой было в избытке, кормила грудью каждые три часа и позволяла мужу слизывать последние капли, когда насытившийся младенец выпускал сосок. Для Леона не было ничего отрадней, чем холить своего розового ангелочка. Ни слюнявый ротик, ни грязная попка, ни отрыжка не вызывали у него брезгливости. Все в Батисте было волшебно, его гуканье превосходило красотой эпическую поэму. Любящий муж не мог дождаться, когда Соланж оправится после родов, чтобы вновь покрыть ее. По истечении положенного срока он бросился в ее объятия и осеменил щедрее прежнего. Где бы они ни были днем, в котором бы часу ни легли, супруги не засыпали без продолжительного соития.

Через полтора месяца после рождения Батиста Леон, надев свой вельветовый пиджак, в котором он обычно ездил за город, заметил, что рукава удлинились и доходят до середины пальцев, а плечи висят заметнее, чем раньше.