Алан Милн - Не люблю шантажистов

Алан Александр Милн

Не люблю шантажистов

1

Мистер Седрик Уотерстон (партнер юридической фирмы «Уотерстон и Ривз, солиситоры») полный, моложавый мужчина лет сорока, сидел за рабочим столом и вязал. Он, конечно, не был в этом деле мастером, но тем, что умеет вязать, он очень гордился. Этому ремеслу он выучился в плену. Попал он туда после того, как в 1917 году, едва ли не в первый день на фронте, забрел в немецкую траншею. И пусть это может показаться странным, но по прошествии многих лет то, что он побывал в плену, стало льстить его самолюбию. Ему нравилось произносить фразы, начинавшиеся так: «Помнится, когда я был в лагере для военнопленных в Хольцминдене…» И слова эти, как вы понимаете, он приставлял ко многим предложениям. Когда секретарь доложила о приходе клиента, мистер Уотерстон убрал клубок, спицы и недовязанный носок в левый верхний ящик, запер его, вытащив из правого кармана ключи, опустил связку в карман и обеими руками пригладил волосы, дожидаясь появления посетителя.

— Сэр Вернон Филмер.

Мистер Уотерстон поднялся из-за стола, чтобы пожать руку одному из своих важных клиентов. Он собирался пожать ему руку и при расставании. Мистер Уотерстон вообще любил пожимать руки.

— Рад видеть вас, сэр Вернон. Вы не так часто доставляете нам удовольствие своим посещением. Надеюсь, вас привела сюда не какая-нибудь неприятность?

На лице сэра Вернона, высокого, светловолосого, неприветливого, со светло-синими глазами, длинным носом и маленьким тонкогубым ртом, явно не выражалась радость от встречи с мистером Уотерстоном. Он относился к тем политикам, которые всегда оказывались тут как тут, когда раздавались министерские посты. Если бы в канун Нового года предполагалось произвести в рыцарское достоинство десять человек по категории «общественное служение» и девять кандидатур уже были бы определены, то при выборе десятой всенепременно всплыла бы его фамилия. При попытке перечислить достоинства, дающие Вернону Филмеру право получить звание рыцаря или пост министра, могли возникнуть определенные затруднения, а вот назвать причину, по которой он не заслуживал первого либо второго, просто не представлялось возможным. В политике такие люди могли далеко пойти.

— Сигарету?

Сэр Вернон отмахнулся. А вот мистер Уотерстон закурил, откинулся на спинку кресла и не забыл сомкнуть подушечки пальцев, прежде чем спросить:

— Так что случилось?

— Меня шантажируют.

— Дорогой мой, дорогой мой, нам следует с этим покончить, — заговорил мистер Уотерстон с преувеличенным спокойствием, за которым и скрывал большую часть эмоций. В том числе и удивление, но прежде всего — неприязнь к политикам.

— Естественно, именно этого я от вас и жду.

Мистер Уотерстон прокрутил в голове несколько фраз, прежде чем нашел наиболее приемлемую.

— Шантаж, — деликатно начал он, — предполагает наличие или мнимое наличие некоего проступка. Проступки можно классифицировать как нарушение законов, нравственных норм, общественных приличий. К какой категории или категориям относится проступок, обнародованием которого вам угрожают, сэр Вернон?

— К юридической, — ответил сэр Вернон и тут же натянуто добавил: — Моя совесть чиста.

«Да, да, конечно, — подумал мистер Уотерстон, — но чистота совести политика — понятие условное. А уголовно наказуемое деяние для адвоката — самый серьезный проступок».

— То есть, сэр Вернон, шантажист угрожает сделать достоянием общественности некие ваши действия, за совершение которых по закону полагается наказание. То, за что вам может быть предъявлено официальное обвинение.

— Да. Точнее, если об этом станет известно, на меня могут подать в суд, но до обвинительного приговора, скорее всего, не дойдет. Я склонен думать, что на сегодня не имеется реальной возможности осудить меня.

— Когда это произошло?

— Почти тридцать лет тому назад. Если точно, в тысяча девятьсот девятом году.

— Ага! Значит, ваше деяние имело социальные и политические последствия, не потерявшие своей значимости и поныне?

— Очевидно. Тогда шуму было много. Вы полагаете, мне следует рассказать вам об этом?

Мистер Уотерстон торопливо поднял руку. С шантажом он сталкивался впервые, но ему не хотелось становиться соучастником пусть давнего, но, судя по всему, нераскрытого преступления. Мысленно он вернулся в 1909 год, пытаясь составить список преступлений того времени, в которых могли обвинить сэра Вернона, молодого человека двадцати двух лет от роду. Поскольку ему самому тогда было только двенадцать, прийти к какому-то конкретному выводу Уотерстону не удалось.

— Сэр Вернон, вам, конечно же, тяжело рассказывать кому-либо эту историю. Тем более что в этом, возможно, нет необходимости. Давайте сначала рассмотрим ситуацию в целом, не вдаваясь в подробности. Если человека шантажируют, он может выбрать один из трех вариантов ответных действий. Первый — выполнить поставленные условия.

Сэр Вернон показал, что он думает по этому поводу.

— Второй — преследование шантажиста в судебном порядке. Как вы знаете, это можно сделать анонимно.

В ответ сэр Вернон издал короткий, неприятный, саркастический смешок.

— Иск можно подать под невинным псевдонимом мистер Икс, — невозмутимо продолжал, адвокат, — Самое приятное в данной ситуации: никто и не будет пытаться узнать, кто именно этот мистер Икс. Если речь идет о такой известной личности, как вы, это очень удобно. Но вот в случае уголовного обвинения придется выкладывать все карты на стол.

— Разумеется.

— И единственный оставшийся вариант — внесудебное улаживание конфликта. Я могу выплачивать за вас деньги. Я могу подать иск, но, откровенно говоря, сэр Вернон, переговоры с шантажистом, угрозы в его адрес или даже насилие — это не по моей части. — Он выдержал паузу, чтобы до клиента дошел смысл его слов, потом добавил: — К счастью, у меня есть человек, которому это по силам.

— Частный детектив или солиситор с сомнительной репутацией? Не желаю иметь дело ни с тем, ни с другим.

— Солиситор. Репутация у него сомнительная только в том смысле, что он обычно представляет интересы низших сословий, но при этом абсолютно верен своим клиентам, будь они проститутками или премьер-министрами. Очень способный человек.

— Вы знаете его лично?

— О да. И очень приятный в общении. Неисповедимые пути войны привели нас обоих в Хольцминден, где мы сидели в одном лагере для военнопленных.

— Гм-м, — в голосе сэра Вернона слышалось сомнение.

— Я понимаю, что вам не очень-то хочется доверяться незнакомцу. Возможно, мне следовало бы добавить, что его отличает особая неприязнь к шантажистам. Он отказывается защищать в суде обвиняемых по этой статье, а такая щепетильность среди адвокатов большая редкость. Чтобы наказать шантажиста, он не пожалеет ни своих денег, ни времени и, разумеется, постарается воспользоваться всеми возможностями, которые предоставляет закон.

Последовало долгое молчание.

— Баша фирма, — наконец нарушил его сэр Вернон, — уже много лет является моим юридическим советником, мистер Уотерстон. Я пришел сюда за советом. Вы полагаете, я его получил?

— Да.

— Очень хорошо. Я готов принять ваш совет. Полагаю, мне лучше встретиться с этим человеком у себя дома, скажем, сегодня в девять вечера. Вы сможете это устроить?

Мистер Уотерстон сделал пометку в блокноте.

— Его фамилия Скруп. — Адвокат поднялся из-за стола, протянул руку. — Надеюсь, вы будете держать меня в курсе. Если я смогу сделать для вас что-нибудь еще, сэр Вернон…

Они обменялись рукопожатием, и Уотерстон проводил уважаемого клиента до дверей.

«Холодный как лед, — подумал он, возвращаясь к столу. — Сухарь. Такого поневоле невзлюбишь. Любопытно, что же он натворил?»

Он снял телефонную трубку, а потом, за неимением других дел, вновь взялся за вязание.

2

Если бы интервьюер спросил мистера Скрупа, чему он обязан успехом в жизни, солиситор без запинки ответил бы: «Бровям». Сразу чувствовалось, что они взирают на этот мир с добродушным умилением, мало того, умиление это разделяет с ними и их обладатель. «Мы с ним знаем, что, как, где и когда», — как бы говорили брови. И не имело значения, что именно знали брови, а что — человек, поскольку одного взгляда хватало, чтобы они воспринимались как единое целое. Сомнительно, чтобы кто-либо мог поделиться чем-то очень личным с сэром Верноном, да и он сам был не из тех, кто мог довериться кому попало, скажем, солиситору с сомнительной репутацией, но даже сэр Вернон признал за этими бровями право считаться знатоками жизни. Соответственно, и мистер Скруп также получил кредит доверия.

— Сигару? С удовольствием, — начал мистер Скруп. — Я не пью. Итак, мистер Вернон, по словам Уотерстона, вас шантажируют. Как вы об этом узнали?