Петер Штамм - Ночь светла

Петер Штамм

Ночь светла

Во сне рукой коснешься ты меня —И ночь светла, и ночь яснее дня.

Peter Stamm

NACHT IST DER TAG

Copyright © 2013 by Peter Stamm

Translated from the German language: NACHT IST DER TAG

First published by: S. Fischer Verlag

© Жданова М. В., перевод, 2015

© Издание на русском языке, перевод на русский язык. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2015

«Шаг за шагом, в череде простых эпизодов Петер Штамм пишет полотно романа, обнажая перед нами своих персонажей. “Ночь светла” ¾это книга о масках, которые мы носим, и о том, что в конечном счете может значить для нас потеря лица. Перед нами мастерски написанный роман, где незначительный эпизод словно превращается в воздушный шар. Герои начинают раздувать его, чтобы сделать ситуацию полностью прозрачной. Не понимая, что шар может лопнуть гораздо раньше».

«В обыденном и удивительно точном языке Штамма есть нечто завораживающее. История главных героев кажется до боли знакомой и легко проникает в наше сознание, ну а автор наблюдает развитие событий извне, незаметно переживая внутренние драмы героев вместе с ними».

Снова и снова – или явь, или сон, то пробуждение ото сна, то погружение в невесомость. Джиллиан лежит в воде, и вода светится синим светом. А собственное ее тело отливает желтизной, но стоит всплыть на поверхность, как опять растворишься во тьме. Свечение исходит от воды, теплая вода заливает ее живот, ее грудь. Маслянистая вода, она застывает и каплями стекает с кожи. Джиллиан кажется, что она в замкнутом пространстве, где не слышно ни звука, но все-таки она не одна. Она любима, и ее тоже переполняет любовь.

Время движется скачками. Заслышав шум, Джиллиан открывает глаза. Вот теперь она действительно одна. На стене ряды светящихся точек, а ведь раньше их не было. Джиллиан закрывает глаза, и шум удаляется, стихает.

А вот подле нее возникает белая фигура и, успокаивая, простирает руки, но вот она вновь исчезает. Джиллиан ощущает легкий приступ дурноты, едва ли не живительный, эта чудесная слабость снова загоняет ее назад, вглубь, в сон. Как вдруг – светает. Все тонет в ослепительной белизне. На тумбочке поднос с завтраком. Пахнет кофе, пахнут цветы. Медленно пробуждается тело, вот ноги, вот рука откидывает одеяло, вот холодок прошелся по оголившейся коже. Болей почти нет, зато есть такое чувство, словно ты собираешься и распускаешься, как будто медленно пульсируя. О, вот чья-то рука лежит рядом, но только нажмешь на кнопку, как она становится твоей собственной рукой. И вот уже что-то заставляет тебя подняться всем телом, и слышится легкий гул. Дышать почему-то очень легко, будто воздух беспрепятственно заполняет легкие и тотчас улетучивается. Палец жмет на зеленую кнопку с нарисованным колокольчиком. Время течет.

Белая женщина входит в палату, идет к кровати и, не спрашивая, подставляет ночной горшок. И снова такое чувство, будто ты растворяешься в тепле, исходящем из твоей плоти.

– Сделали?

Джиллиан выдавливает из себя нечто вроде короткого стона. И мнится ей, будто сама она занимает лишь малую часть собственного тела, а тело кажется таким огромным – пустая оболочка, наполненная странными звуками, непроизвольными движениями. Так входишь в комнату, которая только что опустела. Но издалека доносятся обрывки разговоров, смех. Джиллиан спешит вниз по лестнице, и опять она опоздала! На столе только грязная посуда, пустые тарелки. И смятые салфетки на белой скатерти, усеянной винными пятнами и крошками.

Идет дождь. Джиллиан задается вопросом, как давно она тут лежит, но не надеется получить ответ. Сил едва хватило и на сам вопрос. Она сидит в кровати, наклонившись вперед, и не помнит, как приняла это положение. Вдруг она чувствует какой-то холод, сначала точечку, но точечка увеличивается до массивных размеров, штрих за штрихом вырисовывается этот массив в пустоте, и вот уже она чувствует его целиком. Пахнет спиртом. Включено радио, Джиллиан слышит сигнал точного времени и голос, как же быстро звучит эта речь, она различает лишь отдельные слова, не составляющие общего смысла. Уполномоченный ООН, марсоход «Бигль-2», победа в полуфинале Открытого чемпионата Австралии, циклон с центром над Бискайским заливом. Местами кратковременные дожди. Мысленно она повторяет: уполномоченный ООН, марсоход, циклон… и пытается найти взаимосвязь. Ощущение холода проходит, массив исчезает из ее сознания, ночная рубашка опускается, подобно занавесу. Затаив дыхание, Джиллиан ждет, когда же занавес поднимется снова. Легонько кто-то ее подталкивает, и она, выбегая на сцену, быстро осматривается, как будто споткнулась. Обращается к публике и, глядя на рампу, делает низкий поклон. Три, четыре занавеса, и аплодисменты стихают, минуло ее быстротечное счастье. Джиллиан знает, что была нехороша, и режиссер ей скажет об этом в который уж раз. «Ты просто играешь, – скажет он. – А ролью надо жить».

– Наверное, вам лучше прилечь. Выключить радио или так оставить?

Джиллиан пытается сосредоточиться. Все зависит от ее ответа. Она хочет проснуться и встать, но не получается. Ноги не двигаются, даже не шевелятся, будто нет у нее ног. Радио замолкло, медсестра подошла к окну и задернула шторы. Джиллиан вспомнила про дождь. Циклон. Наверное, вот тут и есть взаимосвязь.

– Отдохните немного.

Отдохнуть? От чего отдохнуть? Что-то случилось. Смутные воспоминания как будто обволакивают Джиллиан, то нахлынут, то отступят. Стоит только протянуть руку, картинки исчезают и вновь поднимается голубая вода, опять эта голубая вода и пустой дом, первая ее сцена. Но и другое не уходит, другое по-прежнему здесь, другое только и ждет. Она знает: выход есть, и она этот выход найдет. Но позже.

Врач придвинул стул поближе к кровати, откинулся на спинку. В руках у него зеркальце в розовой пластмассовой рамке, маленькое, словно игрушечное. Спросил, как ее самочувствие.

– Лучше, – ответила Джиллиан. – Прихожу в себя.

Впервые ей удалось что-то вспомнить.

– Два дня, – ответил он на ее вопрос о том, давно ли она здесь находится. Хоть бы и месяц, хоть бы и год – она бы не удивилась. – Нам пришлось дать вам сильное обезболивающее.

– Здорово мы покатались. – Джиллиан попробовала пошутить и рассмеяться.

Она подняла было руку, однако врач перехватил ее быстрым, но мягким движением:

– Нет, вам нельзя прикасаться к этому месту.

И принялся описывать ее лицо, будто это посторонний предмет. Дал очень толковую и подробную его характеристику, но только Джиллиан не совсем поняла, к чему весь этот рассказ. А врач уже перешел к описанию методик и операций, которые необходимо в данном случае провести.

– Через полгода почти ничего не будет видно.

– Ничего – это в каком смысле?

– Ухо нам легко удастся реплантировать, а вот нос весь состоит из мелких сосудов. Нос придется изготовить для вас заново. Пока смотрится не очень-то красиво, – продолжил врач, – но все же, мне кажется, будет лучше, если вы на себя взглянете.

Джиллиан быстро закрыла и тут же вновь открыла глаза, протянула руку. Врач дал ей зеркальце. Она покрутила зеркальце в руках, как оружие, с которым не умеет обращаться. Обвела взглядом окно, множество цветочных букетов в комнате, дверь и лицо врача. Тот улыбнулся и задал какой-то вопрос, но она не вслушивалась, все вертела зеркальце в руках, будто пытаясь найти на его поверхности безопасный уголок, и, наконец, отложила:

– Скажите, это полный ужас?

Врач кивнул и еще раз напомнил про полгода.

– Кто вас не знает, тот почти ничего не заметит.

– А тот, кто знает?

– Мы сделаем все возможное, чтобы добиться сходства, ведь уж чего-чего, а фотографий ваших хватает. Вы будете удивлены, – заверил он. – Пластическая хирургия продвинулась далеко вперед.

– Как же я чувствую запах кофе, если у меня нет носа?

– Обонятельные клетки сохранились, – пояснил врач, указав на собственную переносицу, и встал. – Оставить вам зеркало?

Сначала она отказалась, потом согласилась.

Только врач вышел, как Джиллиан быстрым движением подняла зеркало и поднесла близко к лицу, словно хотела за ним спрятаться.

Никак не могла вспомнить, когда же ей сообщили. Может, и не сообщали вовсе, может, она просто сама знала. Или только догадывалась, что Маттиас мертв. Тишина, только слышно, как ветер шумит в деревьях, да капли воды, да прерывистое похрустывание, словно понемногу распрямляется погнутый металл. Свет включался и выключался, оранжевый свет. Джиллиан не чувствовала боли, заметила только, что лицо у нее мокрое. И во рту металлический привкус крови. Голову повернуть никак не удавалось, но краем глаза она увидела Маттиаса, тот склонился на руль, будто заснул от усталости. Он не шевелился, он появлялся, исчезал, снова появлялся, снова исчезал. Лицо его казалось темным даже на свету… и багровым, как у алкоголика. Вот бы выключить ей эту мигалку, вот бы хорошо стало, а она смогла бы наконец поспать. Но пока даже пошевелиться не удавалось. А потом медленно подступила боль – грудь, ноги, лицо. Казалось, прежде она своего лица никогда не чувствовала, а теперь его свело болью, как рука сжимается в кулак. Маттиас мертв. Куда же ей девать все его вещи? Как встретиться с его семьей, с друзьями? Вспомнила продукты в холодильнике, как они там потихоньку портятся, и цветы в горшках, как они засыхают. И вдруг твердо поверила, что Маттиас не умер. Подумала, что такого быть не может, и эта мысль принесла облегчение, она едва не рассмеялась. Такого попросту не может быть.