Мария Песковская - Там, где два моря

Мария Песковская

Там, где два моря (Повести)

Там, где два моря

Моей сестре

Маша Ядренова разглядывала фотографии. Вот ее отец – совсем молодой, еще до знакомства с мамой. Портретный снимок сделан на палубе корабля: ветер треплет темные пряди волос, улыбка на чуть вытянутом лице, фигура тоже вытянутая, даже на фото чувствуется рост – красавец! «Эй, моряк! Ты слишком долго плавал...»

– А это на каком море?

– Не помню. На каком-то.

А вот бабушка. С какой-то смешной повязкой на голове – не успела расспросить, что это, – похожа на Фаину Раневскую в одном фильме. Там один из актеров восклицает в отчаянии: «Как я погорел!»

А здесь отцу не больше сорока пяти. Задумчивый взгляд нацелен в одну точку – и не позирует вовсе! Аня смотрит так же. Кожаный пиджак – невероятный шик по советским временам. Эх, мне бы такого папку!

А вот все семейство. Старые фотографии словно кадры из черно-белого кино. Всегда ощущаешь время. Две малышки на руках у гранд-мамы и отца: где Яна, а где Аня – здесь чужому разобрать трудно, но личики смышленые, черты угадываются. Семейный, домашний кадр: отец голый по пояс, все улыбаются – друг другу, не фотографу. Между ними, чуть позади, Алла и еще какой-то добродушный фотогеничный дядька. Алла – ну точно Софи Лорен, – полные губы в киноулыбке, изящные смуглые плечики, смоляные волосы легли небрежно-кукольно, яркие глаза из-под чернющих бровей вразлет – хороша!..

Ну, здравствуй, Москва!

Машин телефон в Красноярске зазвонил в два часа ночи. Водилась за ней привычка полуночничать, так что никто в их маленьком доме тогда не был разбужен. «Межгород», – отметила Маша, пока бежала на кухню, чтобы снять трубку. Не то чтобы она удивилась, скорее, стало чуть тревожно: мама звонила вчера и лишний раз не стала бы ни тратиться, ни суетиться, чтобы позвонить из командировки – как да что... В это трудно поверить теперь, но сотовая связь, как джинсы, еще не успела охватить «самые отсталые слои населения». Точно, Москва на проводе.

– ...Маша, тут твой отец. Хочет с тобой поговорить. Я сейчас передам ему трубку.

– Господи, зачем?!.. – вырвалось у Маши.

Отец... Мама обычно говорила «твой родитель».

До неприличия банальная история.

Просто они не были знакомы. Она никогда его не видела. Не слышала его голос. И вот тебе на!.. «Тут твой отец!» Хотя нет, видела однажды, в телевизоре. «Маша! Маша! Иди скорей! Твоего отца показывают!..» Фантом, да и только.

Это, конечно, не было трагедией всей ее жизни. Да и потом, ей ведь не четыре года. И давно уже не пятнадцать. И даже не пятнадцать с половиной. В общем, бывает хуже. А ей... Ей, в сущности, повезло. Ей было никак. И вот это «никак» надумало перейти в «нечто». Господи, зачем?!

Маша даже заволноваться не успела. Волновались, похоже, там. Голос выдавал человека солидного. Костюм в полоску и благородная седина. Но чем размереннее звучали слова, тем большую неопределенность, даже зависимость от любого ее сиюминутного настроения передавал неуловимый эфир. Она это мгновенно уловила, не дурочкой родилась, но не стала этим играть, лишь холодок подпустила, отвечая на продуманный спич со всей сдержанностью. «Да, Андрей Иванович. Нет, Андрей Иванович. Спасибо, Андрей Иванович».

– ...Маша, я тут «привет» тебе передал, – сообщил первым делом «костюм в полоску».

«Вот так вот, сразу?..» – ернически подумала Маша, но не ответила ничего.

Ясно. «Привет» вполне материален и его можно подержать в руках, не то что большой привет от удава мартышке. Это были герои того замечательного времени, когда тетенька-дикторша из телевизора «тоже собиралась на работу», натягивая чулки. И не удивительно: мама была такая же красивая, а телевизор был черно-белый.

– ...Я подумаю. Спасибо за приглашение, – ответила Маша Ядренову, теребя провод старенького телефонного аппарата.

«Ну что ж, в Москву так в Москву», – ответила Маша самой себе, разжимая ладонь и отпуская трубку.

– Как ты думаешь, мне поехать?.. – спросила она через минуту.

Вопрос предназначался тому нелюбопытному лежебоке, который, казалось, даже позы не изменил за время исторического разговора: так и смотрел в экран телевизора. Удивлял он ее порой своим нелюбопытством. Если бы сама не заговорила, ведь не стал бы и спрашивать ни о чем!

Этим летом они собирались пожениться.

Татьяна поеживалась от промозглого ночного воздуха, стоя на крыльце ресторана, в котором Ядренов «бывал». Уважал он русскую кухню. Ну да, у них тут в Москве другие мерки. «Черная икра с авокадо», – усмехнулась в душе, удерживая в памяти название диковинного овощефрукта. Завтра рано вставать.

– А она добрая или злая? – спросил Ядренов, прикуривая сигарету от дорогой зажигалки.

Курил он мало, скорее так, покуривал. Подтаивали в весеннем воздухе огни ночной Москвы. Красноярск уже не казался таким далеким.

«Да, время никого не красит», – подумал Ядренов.

«Да, жаль, что Маша не увидела его раньше», – подумала Татьяна.

– Ну, как ты думаешь?..

– Не знаю, Матрешечка, как хочешь...

Он звал ее так обычно, любя. Вообще-то у нее было много имен. «Матрена Ядрена» – это когда злился, но не сильно. Не умеет он злиться. Еще она была «Ядреная бомба».

Она же звала его Сеней. Сеня – это Семён. Серьезный мужчина.

– Представляешь, сестры хотят со мной познакомиться! Такое странное слово – «се-стра», – проговорила Маша, словно пробуя его на вкус.

– Действительно, почему бы и нет? Но, ты знаешь, я за тебя боюсь.

Он много про нее знал. Много, хоть и не все, а всего она и сама о себе не знала. Когда человек узнает о себе все, ему становится скучно. Тогда там, где все решено, тоже кто-то начинает скучать и отворяет последнюю дверь. Скучно пока не было.

– Мне давно было интересно, кто из нас больше похож?.. Сень, а ты за что боишься? Что я сорвусь и стану дерзить?

– Вроде того. Я даже боюсь тебя отпускать...

– По-моему, я имею на это право. А что, по-твоему, я должна сказать: «Здравствуй, папа»?

– Я думаю, он этого от тебя ждет...

Нет, не было у нее на душе ни зла, ни обиды. Да и то правда, за что ей обижаться на него или на судьбу – за то, что искала отца в других мужчинах?..

«И нет ни печали, ни зла. Только северный ветер. Мы у него в ладонях». Это Б Г.

– Ты знаешь, самое интересное, что я могу быть... какой угодно! А какие ко мне могут быть претензии? У меня ведь не было отца. Недостаток воспитания, ха-ха.

Странно, но согрели душу ей эти слова: «Я за тебя боюсь». Прежде за нее никогда не беспокоился мужчина.

– Это мать моей старшей дочери, – объявил Ядренов водителю, когда они усаживались в его служебную «Волгу».

«И ведь нашел, разузнал!.. Сорвал с заседалища», – думала Татьяна. Ей отчаянно хотелось спать. День был слишком длинный.

Награждение уже плавно переходило в банкет, когда явился Ядренов, везде-то у него связи! «Да бог с ним, с банкетом, вот с соседом по региону не пообщалась! Как там у них дела? ...А фотографии Машины придется ему отдать. Марине потом вышлю почтой, если что...»

Марина Артемьевна Старцева была студенческой подругой. Осталась в столице. И Ядренов остался. Только он «женился на москвичке». Это Татьяна всегда так говорила. И ударение нужно ставить на последнем слове.

Пусть деловая Москва оставит им с Мариной немного времени. Но это уже завтра...

...Дорожные сборы и хлопоты были наконец позади. Ох, и помотали ей нервы эти дела: шутка ли, оформить загранпаспорт в считаные дни!

Маша даже осунулась: «И как я такая поеду, худющая – шкидла, одно слово!..»

«Поедешь за границу с одной из сестер» – так решил Ядренов. Идея была, надо сказать, эдак пятилетней выдержки, как хороший коньяк... «Декларацию о намерениях» мама привезла еще из прошлой своей командировки в Москву, но тогда, видно, звезды еще не встали в нужной последовательности и ничего не случилось.

Зато теперь... Москва встречала хмурым дождиком. В Красноярск уже пришло лето, а здесь было холодно.

«Интересно, это в Москве так принято – задавать вопросы и вести важные разговоры в машине? – Маша покосилась на водителя. – Другой темп жизни, что ли, другие и правила. Сейчас или никогда. Время дорого», – так думала Маша, поглядывая на отца. В голову лезли одни штампы. А он поглядывал на часы.

Все было... обыденно как-то. А как еще? Подъехал, вырвался с работы, увидел, встретил, или наоборот – встретил, увидел, а теперь они едут домой. Папа встретил дочку, которая улетала на один день. Выкроил пару часов в своем жестком расписании.

– Аллочка! Мы едем. Минут через тридцать. Да? Ла-адно.

Портфель рядом, большой, как и он сам, в меру потрепанный и солидный. Нейтральная территория. Шлагбаум. Демаркационная линия. Снова взгляд на часы. Руки. «Руки как у меня».

«...И чем занимается? Чем думает жить? И чем только думает? Ничего внятного... Хорошо, что мои не такие», – подумал Ядренов и осекся, а вслух сказал: