Джулиан Барнс - Love etc

Джулиан Барнс

Love etc

1. Я Вас помню

Стюарт: Привет. Мы уже встречались. Стюарт. Стюарт Хьюз. Да, я совершенно уверен. Точно. Лет десять назад. Да нет, все в порядке, ничего страшного. Не спрашивайте себя, кто я такой. Самое главное, что я-то вас помню. А я вас помню. Да и как я мог бы забыть? Десять лет с хвостиком, если быть поточнее.

Что ж, я изменился. А как иначе? Взять хоть то, что совсем седой. Даже и не скажешь больше, что с проседью, верно?

Да, кстати, вы-то тоже изменились. Может вы и думаете, что каким были тогда, таким и остались. Только это не так, уж поверьте.

Оливер: А это еще что за заливистый соловей из помойки по соседству. Кто там храпит и бьет копытом в своем плюшевом стойле? Неужели это мой дражайший, мой старый – старый в том смысле что бывший – друг Стюарт?

«Я вас помню». В этом весь Стюарт. Он так старомоден, так прежне – моден, что его возраст легко датируется пристрастием к убогим куплетам допотопных времен. Я хочу сказать, что одно дело подсесть на дешевую музыку, звучащую синхронно тому, как кровь приливает к вашим чувственным органам, будь то Рэнди Ньюмен или Луиджи Ноно. Но подсесть на сладкоголосых пляжных бездельников предыдущего поколения – это так трогательно, так в духе Стюарта, нет?

Да расслабьтесь – вот о чем я: Фрэнк Айфилд – I remember you. Или скорее I remember yoo-oo, You`re the one that made my dreams come troo-oo. Ну? 1962. Австралийская волынка в овечьем балахоне. Indeed. Indeedy-doo-oo. А что за социологический парадокс он должно быть представлял собой. Конечно, я не имею ничего против наших позолоченных братьев с Бонди бич[1]. В мире, где трепетно заискивают перед любой субкультурой, не дай бог чтобы кто-то решил, что у меня есть что-то против австралийской тягомотины per se. Может вы не лучше. Если вас хорошенько уколоть, разве вы не взвоете? И тогда я смерю вас пристальным взглядом и без лишней дискриминации удостою рукопожатия. Я введу вас в братство. Как и швейцарский крикет.

А если – по какому-то нелепому стечению обстоятельств – вы играете в крикет, и вы из Швейцарии, левая подача из Бернез Оберланд[2], тогда уж позвольте скажу так: в 1962-м Битлы начали свою революцию, сорок пять оборотов в минуту, а Стюарт подпевает Фрэнку Айфилду. Я изложил суть дела.

Кстати я – Оливер. Да, я знаю, что вы знаете. И знал, что меня-то вы вспомните.

Джиллиан: Джиллиан. Может вы меня помните, а может нет. Ну и что с того?

Что вы должны вбить себе в голову, это то, что Стюарт хочет вам понравиться, он нуждается в том, чтобы вы его полюбили. Тогда как Оливеру обратное даже представить сложно. Не надо на меня так скептически смотреть. Это правда – я помню сколько людей противилось его чарам и все они были почти тут же покорены. Конечно есть и исключения. Все же вас предупредили.

Я? Ну я бы предпочла чтобы я вам нравилась, а не наоборот, но это же в порядке вещей, нет? Зависит конечно и от того кто вы .

Стюарт: Я вовсе не имел ввиду песню.

Джиллиан: Вот что, у меня мало времени. У Софи сегодня урок музыки. Но я всегда считала Стюарта и Оливера противоположными полюсами чего-то… взросления пожалуй. Стюарт думал, что повзрослеть значит занять свое место, подмаслить других, стать членом общества. У Оливера такой проблемы не было, он всегда был более уверен в себе. Как это слово – растение, которое все время поворачивается к солнцу? Гелио чего-то там. Вот это о Стюарте. Тогда как Оливер…

Оливер: … сам le roi soleil[3], так? Лучший супружеский комплимент, услышанный мной за последнее время. Как меня только ни называли в этом подлунном мире, имя которому жизнь, но король-солнце – это что-то новенькое. Феб. Фе-Фи-Фе-Фамбус.

Джиллиан: …тропный. Гелиотропный, именно так.

Оливер: Заметили эту перемену в Джиллиан? То, как она делит людей по категориям. Может всему виной ее французская кровь? Она наполовину француженка, помните? Наполовину француженка по материнской линии. Хотя по логике вещей это должно означать француженка на четверть, разве нет? Однако, как справедливо отмечают все великие моралисты и философы, какое отношение имеет логика к жизни?

А вот если бы Стюарт был наполовину французом, в 1962-м он бы насвистывал Джонни Халлидей, Let`s twist again, галльскую версию. Каково вам? По-моему остроумно. А вот еще – Халлидей был наполовину бельгиец. По отцовской линии.

Стюарт: В 1962-м мне было четыре года. Так, для протокола.

Джиллиан: Вообще-то я не думаю, что делю людей по категориям. Просто если в мире и есть пара людей, которых я понимаю, так это Стюарт и Оливер. В конце концов я была замужем за обоими.

Стюарт: Логика. Кажется кто-то тут говорил о логике? Вот вам логика: вы уезжаете, а люди считают, что вы ничуть не изменились. Вот самая безобразная логика, какую только можно найти.

Оливер: Только не поймите мои рассуждения о les belges[4] превратно. Когда какой-нибудь чванливый обеденный патриотишка выпрастает себя из-за стола и обратится к остальным: «Назовите мне шесть знаменитых бельгийцев», я первый, кто откликнется. Не смутившись уточнением «кроме Сименона».

Может это и вовсе не имеет отношения к тому, что она француженка. Может это средний возраст. То, что случается с некоторыми, пусть и не со всеми. В случае с Джилл поезд прибывает на станцию точно в назначенное время, пар поднимает свисток, котел остыл и машинист устал. Но задайтесь вопросом – а когда Стюарт превратился в мужчину средних лет, так что все, о чем с ним можно еще поспорить – было ли это до или после того как у него обвисли яички? Видели его фотографию в детской коляске, где он в полосатой тройке из распашонок и подгузника?

Тогда как Оливер? Оливер давным давно решил – нет, интуитивно знал, – что средний возраст это что-то унизительное, деклассированное, то, в чем нет изюминки. Оливер собирается ужать средний возраст до дремотного покоя послеполуденной мигрени. Он верит в юность и верит в мудрость и собирается перейти от мудрой юности к юной мудрости с помощью пригоршни парацетамола и косметической маски от какой-нибудь экзотической авиалинии.

Стюарт: Кто-то однажды заметил, что можно распознать законченного эгоманьяка по тому, как он говорит о себе в третьем лице. Даже Их Величества не пользуются больше королевским множественным. Но есть спортсмены и рок-звезды, которые именно так о себе и говорят, словно это вполне естественно. Не замечали? Бобби Такой-то, обвиненный в том, что он словчил, чтобы получить пенальти или что-нибудь в этом роде, и вот он отвечает: «Нет, Бобби Такой-то никогда бы такого не сделал». Как будто существует еще один человек с тем же именем, который несет бремя ответственности и принимает огонь на себя.

Вряд ли у Оливера есть на то основания. Ведь его не назовешь в прямом смысле слова знаменитостью. Однако он говорит о себе в третьем лице так, словно он золотой призер Олимпийских игр. Или скорее шизофреник.

Оливер: А что вы думаете о северо-южной реструктуризации долга? О будущем евро? Улыбке на лице экономических тигров? Удалось ли металопрокатчикам изгнать страх расплавления? Уверен, Стюарт занимает четкую и обоснованную позицию по всем этим вопросам. Он даже не столько озабочен, сколько отягощен. Готов поспорить на шесть знаменитых бельгийцев, что Стюарт не знает разницы между двумя словами. Он относится к тем, кто считает, что можно быть озабоченным только сексом, старый болван. Образчик честности и все такое. Но, скажем так, несколько лишен чувства юмора.

Джиллиан: Послушайте, хватит, вы оба. Хватит. Это глупо. Что о вас подумают?

Оливер: Ну что я вам говорил? Поезд прибывает на станцию. Пф, пф, пф, пф…

Джиллиан: Если мы хотим начать все по новой, мы должны играть по правилам. Никаких междусобойчиков. И потом, кто отведет Софи на музыку?

Оливер: На тот случай если вам интересно, Джиллиан – из тех, кто гадает на кофейной гуще.

Стюарт: Вас интересует свинина? Настоящая свинина, со вкусом настоящей отбивной? Как вы относитесь к генной инженерии?

Оливер: Шесть, исключая Сименона? Легче простого. Магритт[5], Чезар Франк[6], Меттерлинк[7], Жак Брель[8], Дельво[9] и Эрже[10], создатель Тинтин. Плюс пятьдесят процентов Джонни Халлидея, в качестве pourboire[11].

Джиллиан: Хватит! Один другого стоите. Никто не понимает о чем вы. Послушайте, я думаю надо все объяснить.

Стюарт: Один другого стоите. Думаю с этим можно поспорить. В сложившихся обстоятельствах.