Кристофер Прист - Тиски доктринерства

Кристофер Прист

Тиски доктринерства

Часть I.

Тюрьма

Глава первая

Неистовая, как дыхание взбешенного дракона льдов, буря выла на замерзшем плато. Зародившись в циклонической круговерти южной части Тихого океана в полутора тысячах миль от чилийского побережья и в тысяче миль южнее острова Пасхи, буря вышла из штопора и понеслась к полюсу, плоской волной напирая на морозный воздух. Усиливаясь, она бушевала над плавучими льдами моря Амундсена и, под углом преодолевая линию терминатора, врывалась в антарктическую ночь, зимнюю ночь, в которой ничто живое не в состоянии двигаться по поверхности этой земли. Ветер разбивался о прибрежную цепь гор, отрывая острые крупицы льда и неся их на юг к плато и еще дальше за его пределы.

На просторах плато, возвышающегося на полторы тысячи метров над уровнем моря, ветер не знал жалости – буря разгонялась над гладкой ледяной поверхностью до полутора сотен километров в час и даже больше. Соприкоснись с этим ветром обнаженная человеческая плоть, она кристаллизовалась бы, разбилась и рассыпалась осколками в считанные минуты. Ни один человек не в состоянии выдержать такой холод более нескольких секунд.

Это была первая буря нынешней зимы.

На глубине ста восьмидесяти метров прямо на скальной породе плато – породе, которая не знала теплого прикосновения солнечных лучей миллионы лет, а возможно и никогда, – человек осмелился заняться строительством. Хорошо освещенная, прекрасно вентилируемая и обогреваемая центральным отоплением, в полной секретности и абсолютной недоступности выполняла свои функции Станция Передовой Техники.

Единственные видимые на поверхности знаки ее существования – несколько надежно установленных вех, которыми отмечена каждая шахта входа. В летние месяцы здесь была взлетно-посадочная полоса, иногда она оборудовалась и зимой. В этом году ожидался еще один рейс. Самолет прилетит, когда буря иссякнет, а затем на следующие пять месяцев должен наступить перерыв в авиасообщении.

Людям станции необходимы покой и безопасность плато. Более четырехсот ученых и их ассистентов трудились здесь, каждый по своей специальности – биохимии, физике частиц, ядерной физике и технике, бактериологии, – как правило, в полной изоляции друг от друга.

В действительности станция занимала не только те несколько квадратных метров поверхности антарктической скальной породы, о которых заявлялось официально. Это была сложная система научно-исследовательских блоков, соединенных множеством пробитых во льду тоннелей. Ее общая площадь составляла около восьмидесяти квадратных километров, а на строительство ушло целых десять лет.

В одной из лабораторий в южном конце станции в мягком пластмассовом кресле удобно устроился доктор Элиас Уэнтик и ласкал морду крысы, которая лежала у него на коленях. Животное нежно тыкалось носом в ладонь, которой он похлопывал крысу с отсутствующим видом.

Его ассистент, высокорослый нигериец по имени Абу Нгоко, склонившись над столом, приводил в порядок разбросанные перед ним записи.

– Мы должны остановиться, доктор Уэнтик, – внезапно подняв голову, заговорил он. – Нам не по карману ограничиваться всего одной технической деталью.

– Но с этим ничего не поделаешь, – мягко возразил Уэнтик. – Здесь нет никого, кто бы хотел покончить с этим больше, чем я.

– Вам известно, что я имею в виду не только это.

– Мы продвигаемся недостаточно быстро? Мы должны найти какой-то альтернативный процесс?

– Да.

Знаю, что ты имеешь в виду, и согласен с тобой, подумал Уэнтик. Можно дойти до бешенства из-за задержки, причина которой лежит в том, что, вероятно, к делу не относилось вовсе.

Вероятно… Не относилось. Уэнтик понимал, что их движение вслепую – всего лишь до поры; проблема в том, продолжать или… Или что? Альтернатива его страшила.

Он опустил взгляд на крысу. Дня через три, если не раньше, она умрет. Наркотик действует на этих животных именно так, как должен действовать. Но в пределах шестидневного курса его приема умирали все подопытные животные. Было изменение обмена веществ у грызунов непосредственным результатом действия состава, или это изменение вызывал какой-то побочный эффект, Уэнтик не знал. На станции нет других животных, с которыми можно было бы поэкспериментировать, невозможно и получить их до окончания зимы.

Оставалось провести пробу только на одном доступном виде животных – на человеке.

Несколько дней Уэнтик и Нгоко спорили обо всех «за» и «против». Нгоко хотел попытаться; Уэнтик рекомендовал воздержаться. Нгоко страстно желал провести эксперимент на самом себе, но Уэнтику хотелось разработать другие варианты наркотика в виде газообразной или жидкой смесей, а потом подождать окончания зимы, когда можно будет получить другие виды лабораторных животных.

Как бы там ни было, он уже пробует наркотик на себе вопреки собственным возражениям, хотя и не позволяет того же Нгоко.

Первые три недели он принимал его в крохотных количествах, тщательно заботясь об ограничении самообольщения. В своей каюте Уэнтик всегда один, дверь на замке. Каждый раз, позаботившись, чтобы ему не помешали, он ложился на койку и внимательно наблюдал за вызываемыми составом галлюцинациями. Подобно лизергиновой кислоте наркотик не обладал вредным краткосрочным действием. Помимо галлюциногенных свойств и очень ярких снов, которые бывали иногда после приема наркотика, Уэнтик не смог установить ни ментальных, ни физических ухудшений самочувствия. Увеличение дозировки было следующей проблемой.

Он сказал Нгоко:

– Я знаю, что у вас на уме, и по-прежнему мой ответ – категорическое нет. Вам не следует принимать наркотик.

– Это окончательное решение?

– Да. В настоящий момент мы занимаемся испытанием смесей различной силы на крысах.

– И продолжаем убивать их, – добавил нигериец с нескрываемой горечью.

– Пока не остается ничего другого.

Несколько секунд они помолчали.

Наконец Уэнтик сказал:

– Если бы это выяснилось до наступления зимы.

Их обоих напугала резко распахнувшаяся дверь. Уэнтик сердито повернулся к ней вместе с креслом.

– Какого черта вы вламываетесь подобным образом? – возмутился он. – Это личный кабинет!

На пороге стояли двое, ни одного из них Уэнтик прежде на станции не встречал. Более высокий мужчина, который стоял немного позади, смотрел на Уэнтика с нескрываемым интересом. Но заговорил тот, что был впереди.

– Доктор Уэнтик? – В его голосе явно ощущались едва сдерживаемые властные нотки.

– Да. А теперь выйдите вон, пока мы вас не вышвырнули. Надеюсь, вам известны правила этой станции.

Двое мужчин переглянулись.

– Прошу извинить, если мы нарушаем этикет, доктор Уэнтик, – сказал мужчина, – но я вынужден попросить вас на минутку выйти.

Уэнтик взглянул на ассистента.

– Вы знаете, кто эти двое? – спросил он.

– Нет. Но они могли прибыть последним самолетом.

– Так и есть, – сказал более высокий. – Мы оторвем вас от дела буквально на мгновение.

– Что вам нужно?

Тот, что ниже ростом, широко распахнул дверь и жестом показал Уэнтику, что он должен выйти в коридор.

Уэнтик резко поднялся и передал ручную крысу Нгоко.

– Присмотрите за Копченым, – сказал он, назвав подопытное животное именем, которое сам ему дал. – Разобраться с этим есть всего один способ.

Ассистент взял крысу, которая громко взвизгнула в наступившей тишине. Уэнтик последовал за высоким в коридор, другой закрыл дверь.

– Ладно, позвольте взглянуть на ваше удостоверение, – сказал Уэнтик. На станции все были исключительно подозрительны, поэтому в высшей степени невероятно, чтобы кто-то мог незаконно проникнуть внутрь, даже если бы смог найти вход. Однако никогда не вредно поиграть мускулами правил внутреннего распорядка.

Мужчина молча расстегнул клапан нагрудного кармана неброского серого мундира. Он достал удостоверение в зеленой обложке и протянул его Уэнтику.

Все в порядке. Под фотографией были строка цифр и имя: Клайв В. Эстаурд. Было напечатано и еще несколько уточняющих слов, но Уэнтик не стал их читать. В конце концов, это всего лишь формальность.

– А другой? – спросил он.

Мужчина, носивший фамилию Эстаурд, сказал:

– Я могу поручиться за него. Он не носит с собой удостоверение.

– Лучше бы носил, сказал Уэнтик. – Вы понимаете, что я могу вызвать военную полицию и арестовать его?

Эстаурд кивнул и оба мужчины медленно пошли прочь. Муки ада Уэнтика начались.

Это был первый из трех его разговоров с Эстаурдом до отъезда.

Второй состоялся в крохотном баре, который и географически, и в общественном отношении был центром станции.