Нариман Джумаев - Огонь войны (Повести)

КАРАВАН ИДЕТ ПО ЗВЕЗДАМ (перевод А.Зырина)

Коренастый, крепкий парень скорым шагом двигался по пыльной дороге, поспевая за вислоухим белым ишачком, тащившим на спине какой-то груз. Парень вглядывался вдаль. Едва на горизонте замаячили постройки крепости Старый Чарджуй, он остановился, утер ладонью пот со лба и с облегчением вздохнул.

Покрытый слоем пыли ишачок продолжал бежать и значительно опередил хозяина. Но тот не двигался с места и беспокойно, не отрывая глаз, всматривался в сторону крепости.

«Э, будь что будет!» — казалось, в конце концов решил он, огляделся и побежал за ишачком.

Парень согнал его с дороги прямо на солончак и направил в сторону железнодорожного полотна. Путник шагал торопливо, то и дело подтягивая пояс на тонком поношенном халате. На середине солончака он снова замедлил шаг и оглянулся: к нему мчался всадник. Парень в халате поглубже надвинул на глаза мохнатую папаху, догнав ишачка, выровнял груз и стал подгонять, вполголоса покрикивая: «Ыш, ыш!» Всадник подъехал, не сбавляя галопа, и разом остановился. Конь всеми четырьмя копытами уперся в землю. Однако парень не обратил на всадника ни малейшего внимания, даже головы не поднял. Он только подтянул войлочный потник под грузом на спине ишачка.

Всаднику это явно не понравилось. Недоброе лицо его покраснело.

— Эй ты, папаха! — сердито бросил он. — Не видал тут оборванца на пестрой кобыле, с желтой попоной?

— Видел, видел… — не поворачивая головы, нехотя пробормотал парень. — Только что проехал — сторону крепости…

— Ты что мямлишь, будто камней в рот набрал? — вскинулся всадник. — Жвачная скотина! Гляди на меня и отвечай толком!

Но и окрик не смутил путника.

— Я и говорю: только что проехал… — отозвался он по-прежнему вяло и невнятно. — Чего же еще-то?

На мгновение глаза у всадника застыли и округлились, вот-вот выпрыгнут из орбит. Он глотнул воздуха и вдруг завопил, срываясь на визг:

— Он еще спрашивает! Сучий сын!! Да ты знаешь, с кем говоришь! Я мирахур его светлости эмира!

Однако на коренастого парня то обстоятельство, что перед ним один из высших чиновников Бухары, произвело своеобразное впечатление. Невозмутимо сплюнув, он, наконец, обернулся к подъехавшему, глаза сверкнули издевкой.

— О всевышний! — притворно взмолился он. — Трудно в наш век угодить людям. Того и гляди, примут за кого-то другого… Но, к сожалению, ты не создал соловьями «сучьих детей» вроде нас грешных.

— Замолчи! — Мирахур, казалось, готов был взорваться от злости. — Несчастный дикарь! — Дав шенкеля рвущему поводья коню, он бросил его прямо на парня. Оттолкнув конем ишачка, хлестнул парня плетью по спине.

Ишачок пошатнулся, увесистый вьюк со звоном упал на землю. Парень молча, с затаенным гневом глянул на оскорбителя и наклонился, чтобы подобрать поклажу. На какое-то мгновение их сверкающие гневом взгляды скрестились, и вдруг лицо мирахура пожелтело, как воск. Он инстинктивно потянулся за саблей.

— Так это ты, Бехбит? — изменившимся голосом воскликнул он. — Вот когда попался…

Услыхав свое имя, парень кошкой прыгнул в сторону и, пригнувшись, стал позади ишачка. Свистнула сабля, описав блестящий полукруг. Мирахур не дотянулся до врага: сабля отсекла ухо ишачку и концом порвала рукав халата у парня. Ишачок с ревом рванулся вперед. Неприметным движением выбросив корпус, Бехбит сбоку перехватил руку мирахура, дернул изо всей силы на себя. Мирахур вылетел из седла. Не выпуская руки, из которой выпала сабля, Бехбит придавил мирахура к земле. Придерживая за узду беспокойного коня, поднял саблю. Сильным взмахом разрубил валявшийся на земле вьюк, выхватил из него небольшой, но, видно, тяжелый мешочек, бросил его на седло. Переведя дыхание, глянул на дорогу.

Она была пуста, лишь вдали маячили три-четыре человека с ишаками. Бехбит нащупал ногой стремя. В этот миг мирахур — он лежал без сознания — очнулся, приподнял голову. Парень шагнул к нему.

— У меня нет охоты марать руки твоей поганой кровью, — раздельно сказал он. — Только запомни: во второй раз пощады не будет!

Мирахур глотнул воздуха, намереваясь ответить, ко снова потерял сознание, голова беспомощно ударилась о землю. А Бехбит прыгнул в седло, гикнул. Конь, ударив копытами, подался назад, потом рванулся и полетел крупным галопом.

Не давая коню сбиться с шага, Бехбит поминутно оглядывался. Пусть ищут парня на пегой кобыле — он оставил ее у знакомых еще два дня назад. Теперь уже и цель близка. Ага, вот впереди, на расстоянии голоса, виднеется ровный срез железнодорожной насыпи. Двигаясь вдоль нее, Бехбиту надо выйти к Диван-багу, что на самой окраине Нового Чарджуя.

Внезапно в зарослях гребенчука, высотою достигавшего лошадиной морды, послышался треск. Испуганный конь прянул в сторону, седок схватился за гриву, чтобы не вылететь из седла. Из-за куста гребенчука выросла голова в невысокой — на конус — папахе.

— Сто-о-ой! — загремел грубый голос. Вслед за тем послышался лязг затвора, и длинный, со следами ржавчины ствол винтовки уперся Бехбиту прямо в грудь.

Немного погодя мирахур снова пришел в себя, со стоном приподнялся на локтях. Он сразу же различил вдали, на дороге, группу всадников — человек пятнадцать. Стиснув зубы от нестерпимой боли, встал на ноги.

— Э-эй! Э-ге-ге! — слабым голосом закричал мирахур и опять повалился, точно подсеченный серпом колос джугары[1].

Всадники на дороге услыхали его. Первым на гнедом жеребце прирысил светлоголовый всадник грозного вида. Он соскочил на землю возле распластанного вверх лицом мирахура, заботливо приподнял его голову. Мирахур с трудом открыл глаза. Тем временем подъехали остальные. То был отряд лутчеков — конных стражников на службе у местных властей Бухары. У большинства всадников за спиной виднелись английские одиннадцатизарядки, трое-четверо были вооружены трехлинейными винтовками. Только двое, казалось, вовсе не имели оружия. К одному из них — человеку с густой длинной бородой — все обращались почтительно: «Ваша милость». На лице его, заросшем буйной щетиной, трудно было что-либо разглядеть — только конец красного носа да глаза, быстрые, горящие недобрым огнем. Второму невооруженному также оказывали знаки почтения, называя его «господин Абдурашид». Шелковая повязка скрывала всю нижнюю часть его лица — нельзя было различить, безусый он или уже с бородкой.

Тот, кого называли «ваша милость», с помощью одного из всадников слез с коня.

— Это кто? Неужели мирахур? — недозольно спросил он.

— Совершенно верно! — поспешил ответить Абдурашид.

Мирахур тем временем окончательно пришел в себя.

— Бехбит, — с трудом выговорил он, — Бехбит-палван[2]… Только что ушел прямо из рук!

Бородатый вытаращил глаза и вдруг, задрожав от ярости, выкрикнул:

— Ушел?! В какую сторону?

Затем, обратившись к светловолосому — очевидно, старшему над отрядом, приказал:

— Хаким, живо по коням! Прикончить. И пока не привезете его шкуру — на глаза не попадайтесь!

— Будет исполнено, ваша милость! — вытянулся тот, прыгнул в седло и Натянул поводья.

Поднявшись на ноги, мирахур махнул рукой в сторону железнодорожного полотна:

— Вон туда ускакал. Если поторопитесь, нагоните…

— Нет, надо мне самому, — сказал молчавший до сих пор Абдурашид. — А то ничего не выйдет.

И он, хлестнув коня, поскакал через солончак прямо к видневшимся вдали телеграфным столбам. Хаким и еще двое всадников пустились за ним вслед.

Бехбит едва успел натянуть поводья. Дуло винтовки уперлось ему в грудь.

— Слезай с коня! — грубо приказал ему долговязый сарбаз — эмирский солдат-наемник в островерхой папахе.

Бехбит растерялся, но не подал виду.

— Дружище, — с улыбкой спокойно проговорил он, — к чему такое нетерпение? — Затем пошарил в кармане халата, вытащил пять-шесть монет и подкинул на ладони.

В это время из кустов гребенчука вылез еще один сарбаз, коротенький и толстый — шире своего роста. Зевая, он спросил товарища:

— Что ты тут кричишь?

Бехбит, будто невзначай, уронил на землю монету и закричал, запричитал, словно жалкий бедняк, теряющий последнее достояние:

— Монета! Ради бога, отдайте мне! Последние деньги…

Оба сарбаза кинулись к монете, точно вороны на добычу.

Винтовка с длинным стволом полетела на землю. Монета закатилась под куст гребенчука. Толкаясь и хватая друг друга за руки, сарбазы поползли под куст. Дрожащие ладони лихорадочно шарили по земле.

С презрительной улыбкой глянув на эмирских наемников, Бехбит ударил плетью лошадь. Отъехав на значительное расстояние, обернулся: сарбазы на прежнем месте, словно два голодных пса, грызлись из-за кости.