Дмитрий Глуховский - Сборник рассказов «Ночь»

Дмитрий Глуховский

Сборник «Ночь»

Рассказы

Ночь

Мягкая серая пыль запечатлеет каждый мой шаг, она будет лениво вздыматься и медленно оседать, выхваченная из мрака мутным светом ржавой осенней луны, и в эту пыль цепочкой следов будут утекать мои силы, пока не покинут меня совсем. И недолго уже осталось до этой минуты. Вначале я шёл бодро, уверенно печатая шаг, но багровое солнце покинуло меня, напоив светом своего последнего луча мой взор и провалившсь после в преисподнюю, а мягкая сухая пыль жадно впитала в себя мои силы и мою решимость…

Тяжёлые чёрные тучи заглотили уже почти весь небосвод, задавив своими тушами такие близкие всегда звёзды и лишив меня их сияния, и теперь льнут к земле, всё ниже и ниже, и только редкие проблески бессильной луны не дают отчаянию овладеть моим существом. И не гаснет блик в моих глазах, таящийся в их глубине даже в полной тьме, ибо он — не отражение света, приходящего из внешнего мира, но крохотный огонёк, колышущийся на сальном огарке былой яркой свечи моей надежды.

Мёртвая иссохшая трава чуть слышно шелестит своими лёгкими остовами повсюду, её не видно, но её тихое шуршание медленно наполняет собою погрузившуюся во мрак Вселенную, просачивается через мои уши и затапливает мой мозг. Но я могу ещё вырваться из мягкого плена дорожной пыли, могу с усилием поднять ногу и перенести её вперёд, и сделать ещё один шаг. И пока я не сдался, пока я иду, — мне не страшна трава, не страшна чёрная пустота, пожравшая всё на этой земле, кроме меня, шелеста травы и ничтожного пятачка тверди под моими ногами, и я не боюсь тех, кто идут за мной, читая иероглифы моих следов, тиснёные на сером бархате дороги, роняя в сухую пыль кипящую слюну со своих обнажённых клыков, не отставая от меня ни на шаг, но и не решаясь приблизиться для последнего броска…

Они знают: от еле заметной искры в моих глазах я смогу зажечь огромный факел отчаянной отваги, опалить их морды его кровавым пламенем, и обратить их в бегство. Но силы покидают меня, и идущие за мной не могут не чувствовать этого, они становятся всё смелее и всё чётче вырисовываются их контуры из ночного мрака, всё короче расстояние, разделяющее нас, и близится миг их торжества.

Ночь. Ночь убила мой мир. Она хочет убить и меня.

Пора отчаяния, страха и смертельной усталости, сковывающей и тело и разум.

Ночь…

Она усыпляет дневные создания и жадно высасывает их жизнь, чтобы потом вдохнуть её в бессчётные бесплотные тени, и населить своими фантомами пустую и мёртвую бездну, которой она подменяет мироздание.

Лишь кажется, что триумф тьмы временен. Не стоит лгать себе, тешить себя надеждой, что солнце вновь вернётся в преданный им мир и тот воспрянет, фантомы растают и щебет птиц вытеснит шелест неживой травы.

Разгадавших вампирическую природу ночи и сущность её таинств ждёт суровая кара: они обречены будут вечно брести во мраке, лишь изредка озаряемом слабым лунным светом, брести в надежде увидеть восход, вынужденные двигаться только потому, что остановиться значит погибнуть. Такова и моя судьба.

И мне остаётся лишь трепетно и нетерпеливо ждать, пока облака вновь изрыгнут на мгновенье призрак луны; и тогда я ещё раз увижу серебристую змею дороги, ползущую по этому странному миру, засеянному мёртвой травой и где-то бесконечно далеко впивающуюся в собственный хвост.

Когда ты один…

Когда ты один в квартире и поздняя ночь, весь мир уже умер, и последний во Вселенной свет исходит от твоей настольной лампы, все двери надёжно заперты, окна закрыты и ты взросл, трезв и рационален, ты понимаешь, что опасаться тебе совершенно нечего. Ты тушишь огонь и ложишься в постель, голова опускается на подушку, закутываешься потеплее, и становится так по-детски уютно и приятно, глаза закрываются сами собою, и сознание постепенно замутняется, ты погружаешься в дрёму, блаженное тихое состояние, и мир вокруг тебя превращается во что-то хорошо знакомое, безопасное, замкнутое, а ты лежишь в его центре, тебе покойно и хорошо, реальность постепенно уплывает, и когда всего два вдоха отделяют тебя от вступления в царство сна, в мир высшей гармонии и волшебных видений…

Ты ясно слышишь шаги в своей квартире.

Твои глаза распахиваются настежь, сон мгновенно отступает, дыхание замирает, сердце бьётся всё громче и громче, и ужас раскрывает свои холодные и липкие объятия тебе навстречу. Ты мгновенным движением садишься в постели, прижимаешься к стене и напряжённо вслушиваешься… Конечно же, показалось…

Проходит две минуты… Глаза твои широко открыты, и взгляд блуждает во тьме комнаты, но включить настольную лампу — значит признаться себе, что это не послышалось, что ты веришь в показавшееся, одарит воображение верой и материализовать фантом. И потому щёлкнуть кнопкой и зажечь пламя в алхимической колбе электролампочки — ещё страшнее, чем просто сидеть в темноте.

Звуков больше нет и ты, чуть успокоившись, ложишся, закутываешься вновь, и опять пытаешься задёрнуть шторку сознания, но видимо что-то заклинило, и сон не идёт, уши твои обретают волчью чувствительность, и даже малейший шум не остаётся неуслышанным. Будильник скребёт кору мозга секундной стрелкой и шестерёнки цепляют зубчиками слуховые нервы, тикание разливается в тишине пустой квартиры, подминая под себя шуршание тараканов на кухне, и не слышно более, как скребутся ожившие от детского страха и языческой веры демоны, пытаясь вернуться из изгнания…

…И ещё шаг… Отчётливый, явный звук, не имеющий ничего общего с расплывчатыми звуками снов, не менее реальный, чем тикание проклятого будильника.

В груди поселяется что-то щекочущее, то давящее изнутри и распирающее рёбра, а то сжимающееся вдруг в беспокойный комок и льнущее к тяжело стучащему сердцу…

Рука предательски тянется к выключателю, и со щелчком в комнату возвращается тёплый жёлтый свет, спокойствие и рассудительность.

«Воры? Но не было слышно чтобы открывалась дверь или окно… Может, мышь поселилась? Поселилась мышь и хозяйничает на кухне… Двери не открывались, это точно, в этой квартире всё слышно. Подняться посмотреть? Включить большой свет, надеть тапки, взять в руку что-нибудь потяжелее, что у меня здесь есть, да хоть пресс-папье, и выйти… Брось, бояться нечего, сколько тебе лет в конце-концов?»

Решение принято, чугунный слоник пресс-папье неловко ложится в руку, ноги прячутся в тапки, одеяло откинуто, и робко встаёшь, впервые со времён давнего детства чувствуя себя в собственной квартире как во вражеском тылу. Ноги чуть дрожат в коленях, и ты стыдишь сам себя, и пытаешься шутить, но почему-то не выходит. И так несложно, но так боязно сделать эти три шага — от кровати до двери и, нажав ручку, выйти в коридор, зажечь свет и понять, что это воспалённое воображение, что просто хватит сидеть на работе допоздна, что давно пора отдохнуть…

А потому страшно, что вдруг, открываешь дверь, а там — что-то, что всегда пугало тебя, то неосязаемое и бесформенное, могучее и безжалостное, что властно опускало свою ледяную руку на твоё плечо, и ты рвал глотку в беззвучном вопле, и двигая ватными ногами, пытался бежать, но выходило мучительно медленно, — как если пытаться идти по дну моря, по горло в солёной жирной воде, — и так во всех твоих детских кошмарах, а ты никогда не отваживался взглянуть Ему в глаза, и вскакивал в липком поту и бежал к матери, и спал остаток ночи в родительской кровати… И вот Оно пришло к тебе, ударом своего палаческого топора разрубив те ниточки, которые привязывали тебя к твоему взрослому телу и к зрелому мироощущению, пришло, потому что теперь ты уже достаточно большой, чтобы посмотреть наконец Ему в глаза. И даже только приоткрыв дверь, ты пустишь Его, дашь Ему разрешение войти, и тогда всё, тогда спасения нет, твои ноги вновь откажут тебе, такое забытое детское ощущение, и перестанешь чувствовать себя большим и сильным, а Оно медленно приблизится к тебе, в темноте, ты потянешься к выключателю, изгнать беса из своего дома нажатием кнопки, указать зарвавшейся твари её место, но поймёшь, что всё вернулось, и поэтому снова надо подставлять табуретку и карабкаться на неё, и тянуть ручонку к заветной кнопке, потому что в эту ночь ты снова стал маленьким мальчиком в трусах, на которых нарисованы грузовики и плюшевые мишки, иначе Оно бы не пришло, Оно чувствовало грядущую метаморфозу и бросилось к тебе, как бросается акула, почуяв за сотни метров аромат крови, или, наоборот, это Его приход уменьшил тебя до тех размеров, которых ты был, когда Оно навещало тебя последний раз… И закружится голова когда ты взберёшься на табуретку, или же это весь мир закружится вокруг маленького белобрысого мальчишки, приподнявшегося на цыпочках на крашеном деревянном табурете, тянущегося к выключателю, зовущего на помощь сила света, но не достаёт пары сантиметров, а сгустившаяся тьма, убивая вокруг себя мелкую живность, будет медленно ползти к тебе, а ты будешь тянуться, тянуться…