Петр Алешкин - Русская трагедия

Алешкин Петр

Русская трагедия

И никому его не жаль.

1

Повеситься можно было на трубе.

Дмитрий Иванович Анохин вообразил, увидел явственно, как он вытягивает из брюк ремень, делает петлю, встает на унитаз, привязывает конец ремня к трубе, надевает петлю на шею и соскальзывает вниз; отчетливо услышал, как испуганно суетятся в коридоре сотрудники издательства; представил четко, с каким ужасом заглядывают они в туалет, где вытянулось вдоль стены его безжизненное тело с синим лицом, с выпавшим изо рта языком, с вылезшими из орбит безобразно и жутко белыми глазами, и содрогнулся, резко качнул головой, освобождаясь от страшного видения, и начал медленно вытирать руки чистым полотенцем. В душе его по-прежнему стояли, томили боль, тоска, скорбь. Особенно остры они были, когда Анохин оставался один. Душил, почти физически душил постоянный, тягостный вопрос: что делать?! Что делать?!

Дмитрий Иванович, осторожно ступая на деревянные ступени узкой лестницы, словно он таился (прежде он по этой лестнице взлетал), поднялся на мансардный этаж, где был его кабинет с фотопортретами на стенах почти всех знаменитых писателей России. Они были авторами издательства «Беседа», которым руководил Анохин. Он тяжело сел в скрипнувшее кресло и шумно выдохнул. Чувствовал он себя так, словно взбежал на шестнадцатый этаж. Никогда еще за свои сорок три года он не чувствовал себя так беспомощно. Раньше он был скор в решениях, нетерпелив. Впрочем, и раньше был в его жизни почти такой же случай, когда пришлось круто менять жизнь: оставить жену с ребенком, квартиру, работу, родной город и начинать жизнь с нуля. Вспомнив об этом, Дмитрий Иванович горько усмехнулся. Тогда ему было двадцать три года. Кем он был? Мечтателем… А теперь довольно известный литератор, директор издательства, отец двух почти взрослых детей. Мечтатель не мог долго страдать. Помнится, тогда он мучился всего одну ночь. Кинул в чемодан самые необходимые вещи и навсегда сбежал из Тамбова свободным от прошлого человеком. Теперь прежняя домосковская жизнь казалась ему нереальной, выдуманной так же, как жизнь героев его романов. До вчерашней встречи с сотрудником спецслужбы Дмитрий Иванович думал, что уйдет из семьи, разделит издательство, откроет новую фирму один, без друзей… Друзей, оказывается, в бизнесе не бывает. А теперь-то что делать?

Резко ударил в уши телефонный звонок. Дмитрий Иванович схватил трубку.

— Я по объявлению, — услышал он чуть вздрагивающий девичий голос и хотел сразу ответить: "Извините, я уже нашел!" — но что-то удержало его. Дмитрий Иванович часто думал потом, в Америке, почему он не положил трубку, ведь к тому времени он уже решил, что едет в Штаты с Диной.

Дело в том, что издательство «Беседа» еще задолго до случившегося, как обычно, пригласили в США на книжную ярмарку в Чикаго, и он оформил все документы для участия в ней, оплатил стенд. Осталось получить визы. А тут этот случай. Вначале Дмитрий Иванович решил отменить поездку. Не до ярмарки, когда все рушится и неизвестно — будет ли существовать издательство через месяц. Потом, когда тоска и боль так допекли его, а достойного выхода все не находилось, ему в голову пришла шальная, дурацкая мысль: взять какую-нибудь деваху и укатить с ней в Америку на месяц, отвлечься, отдохнуть, забыть обо всем в ее объятиях, убить тоску, а там решение, как жить дальше, само придет, вернутся к нему уверенность, решительность, улягутся злость, ненависть и боль.

В те дни он хотел снять квартиру, чтобы не жить под одной крышей с женой. Купил газету "Из рук в руки", стал читать объявления и среди прочих увидел, что какой-то мужчина приглашает привлекательную девушку без комплексов провести совместный отпуск в Швейцарских Альпах. Прочитал, написал объявление: "Предлагаю молодой девушке прокатиться на машине по США от океана до океана",и отвез в редакцию. Дмитрий Иванович прекрасно понимал, что нормальные девчонки не позвонят, ждал звонков от легкомысленных. Они и звонили. Встретился с несколькими. Выбрал Дину. Она выглядела раскованней, вульгарней других. Дмитрий Иванович никогда не имел дела с такого рода женщинами и думал, что та, что поглупей и полегкомысленней, станет послушней, не будет мешать ему думать, станет для него как бы кошечкой. Когда ему взгрустнется, он ее погладит, приласкает, а когда захочет побыть с самим собой, отодвинет в сторонку, чтобы не мешала. Сегодня вечером Дина должна была передать ему свой паспорт для оформления визы. Договориться-то договорился, но на другой же день засомневался, не сведет ли она с ума своей глупостью, не ошибся ли он. А после вчерашней ужасной встречи с сотрудником спецслужбы планы его насчет Америки резко изменились: он решил просить там политического убежища. Оснований, убедительных документов для этого у него было столько, что он мог рассчитывать, что ему не откажут. Кроме того, он вспомнил о знакомом директоре американского литературного агентства, который говорил ему, что за пять тысяч долларов известный в своей стране человек может получить в США вид на жительство. Позвонил ему в Нью-Йорк и спросил: поможет ли тот сделать гринкарту? Литагент пообещал связаться с адвокатом, который был мастером таких дел, подготовить все к приезду Анохина. Тогда встал вопрос: как быть с Диной? Дмитрий Иванович пока не решил, прокатиться по Америке или отказаться от этой затеи. Очевидно, удирать навсегда в США ему не хотелось, надо думать, не прижилась, не укоренилась прочно в его душе эта мысль, должно быть, он надеялся подспудно, что все устроится, перемелется, устоится. Может быть, поэтому, услышав в телефонной трубке дрожащий девичий голос, он сразу не отказал, не отключил телефон. Не последнюю роль сыграло то, что голос у девушки был юн, чист и вздрагивал от волнения, нерешительности и смущения. Анохину показалось, что она ждет отказа и будет рада ему, примет с облегчением. Разных голосов наслушался он, когда подал объявление: развязных, прокуренных, пьяных. И спросил:

— Как вас зовут?

— Елизавета…

— Хорошо, Елизавета, сколько вам лет?

— Я студентка… и давно совершеннолетняя…

— Это хорошо, — произнес он, думая, что со студенткой, может, повеселее будет, и решил: если она студентка гуманитарного факультета, то он сейчас же встретится с ней, посмотрит на Елизавету-Лизоньку. — Кто вы — физик, лирик?

— Филолог…

— Через два дня надо лететь! Это вас не пугает?

— Радует, — быстрый, бодрый ответ.

— Тогда давайте встретимся, поглядим друг на друга. — В голове его вдруг мелькнула жуткая мысль: не из спецслужб ли она? Прослушали его разговор с американским литагентом и подослали?.. Не может быть! Слишком рано. Звонил-то он в Нью-Йорк всего часа четыре назад. Неужто наши спецслужбы научились так быстро принимать решения? Такого быть не может, успокоил он сам себя.

— Я звоню из библиотеки… из бывшей Ленинки…

— Возле нее встретимся через двадцать минут. Я буду на автостоянке напротив входа в библиотеку за рулем черного «Мерседеса». На мне белая сорочка с короткими рукавами. Зовут — Дмитрий… — Он запнулся перед словом «Иванович», ведь для такой девушки он должен быть без отчества.

Анохин положил трубку и поднялся, решительно взял кейс. Невольно подумалось, что боль как-то отодвинулась, спряталась глубже, затаилась, но как только он вспомнил о ней, она тут же вырвалась наружу и снова полупарализовала его.

По пути к библиотеке думал о Елизавете, пытался понять, кто она. Проститутка? Не похоже. Искательница приключений? Американоманка, на все готовая, лишь бы увидеть страну своей мечты? Он повернул на Воздвиженку, где была площадка для стоянки автомобилей, и сразу увидел девушку. Была она в белой летней майке без рисунков и надписей на груди и в джинсовых шортах, с большой, тяжелой, на взгляд, серой матерчатой сумкой через плечо. Судя по очертаниям, в сумке были книги и тетради. Издали было видно, как девушка хороша и прекрасно сложена. Он подъезжал, притормаживая, и рассматривал Елизавету. Темно-русые волосы, реденькая челка большим полукругом прикрывает высокий лоб, касается темных бровей, которые намного темнее волос. Вероятно, она их подкрашивает, решил Анохин. И форма у них необычна — вразлет, волной. На немножко удлиненном, тронутом легким загаром лице ни тени косметики, ясные серые до голубизны глаза настороженно прищурены, вглядываются в него. На вид лет девятнадцать. И что больше всего поразило Дмитрия Ивановича, что бросилось ему в глаза еще издали: она была очень похожа на его шестнадцатилетнюю дочь Ольгу.

Он остановился у бордюра, смотрел, как она идет к нему неторопливо, с достоинством. По тому, как вцепилась в ремень сумки, перекинутый через плечо, догадался, что она усердно скрывает волнение. Анохин, вылезая из машины, заметил, как Елизавета, взглянув на него, чуть замедлила шаг, как бы споткнувшись. На ее лице и в глазах промелькнули некоторое разочарование, растерянность, неуверенность, но она быстро погасила эти чувства. Он мысленно взглянул на себя ее глазами, глазами юной девушки, увидел начинающего седеть мужчину с большими залысинами, с наметившимися морщинами у глаз. Отец у нее, возможно, моложе него: видно, надеялась увидеть молодого красавца, "нового русского", оттого и разочарование мелькнуло в ее глазах. Но как она похожа на Ольгу!.. Последние шаги девушки навстречу были уже не столь уверенными. На искательницу приключений она не походила, на легкомысленную девчонку тоже. Впрочем, в ее возрасте все с ветерком в голове. А вдруг это не Елизавета? Ему почему-то захотелось, чтобы это была не она, и он спросил: