Джулиан Барнс - Пульс

Джулиан Барнс

Пульс

Посвящается Пат

Часть первая

Восточный ветер

В ноябре огонь уничтожил шеренгу деревянных пляжных домиков; колючий восточный ветер отдирал и подбрасывал в воздух клочья краски. Когда примчались пожарные — депо находилось в двенадцати милях, — они уже ничего не могли поделать. «Хулиганская выходка», — сообщила местная газета; виновных так и не нашли. В региональном выпуске новостей выступил некий архитектор из фешенебельного прибрежного района; он заявил, что пляжные домики были неотъемлемой частью городской социальной среды, а потому их необходимо восстановить. Муниципалитет пообещал рассмотреть все предложения, но дальше слов дело не пошло.

Вернон перебрался в этот город за пару месяцев до тех событий и не парился из-за пляжных домиков. Вообще говоря, с их исчезновением обзор из ресторанчика «Козырное место», где он иногда обедал, явно улучшился. Занимая излюбленный стол у окна, он теперь видел за полосой асфальта мокрую гальку, тоскливое небо и безжизненное море. На то оно и восточное побережье: месяц за месяцем погода временами паршивая, а в основном — никакая. Его это устраивало: для того он сюда и переехал, чтобы в его жизни не было никакой погоды.

— Что-нибудь еще?

Он даже не взглянул на официантку.

— До Урала, — пробормотал он, глядя на долгое, ровное море.

— Что, простите?

— Пустота, отсюда и до Урала. С той стороны прилетает ветер. Без помех. Через множество стран. — Того и гляди, причиндалы себе отморозишь, добавил бы он в другой обстановке.

— Дауралла, — повторила она.

Уловив акцент, он взглянул на нее снизу вверх. Круглолицая, высветленные прядками волосы, крепко сбитый торс и полное отсутствие официантских уловок, рассчитанных на щедрые чаевые. Не иначе как из Восточной Европы: таких сейчас по всей стране — пруд пруди. Нанимаются на стройки, в пабы и рестораны, на уборку фруктов. Приезжают целыми фургонами и автобусами, ютятся в трущобах, чтобы хоть как-то заработать. Одни здесь оседают, другие возвращаются домой. Вернон из-за них не парился. В последнее время он все чаще за собой это замечал: ему было на все плевать.

— Вы оттуда?

— Откуда?

— Из тех краев. Отсюда и до Урала.

— Дауралла. Можно так сказать.

Странный ответ, подумалось ему. Впрочем, девушка, наверное, в географии не сильна.

— Искупаться нет желания?

— Искупаться?

— Ну да. Поплавать. Плюх-плюх, кролем, брассом.

— Плавать — нет.

— И это правильно, — сказал он, лишь бы что-то сказать. — Счет, пожалуйста.

В ожидании он снова оглянулся на мокрую гальку за полосой асфальта. Совсем недавно пляжные домики уходили влет по двадцать кусков. Или по тридцать? Впрочем, только на южном побережье. Резкий рост цен на недвижимость, небывалая активизация рынка, кричали газеты. Правда, это касалось других регионов и не той недвижимости, которой занимался он сам. Местный рынок медленно, но верно загнивал; диаграммы продаж оставались ровными, как море. Старики умирают, их дома и квартиры выставляются на продажу, новые владельцы точно так же стареют и умирают. Вот и весь бизнес. Городок не котировался — ни теперь, ни прежде: лондонцы предпочитали селиться вдоль трассы А12 или там, где престижней. Да плевать на них. Он и сам до развода жил в Лондоне. Теперь вот работу нашел непыльную, обосновался на съемной квартире, раз в две недели ребятишек забирал к себе на выходные. Когда подрастут, им тут, наверное, скучно будет, начнут нос воротить. Но до поры до времени им нравилось гулять у моря, пускать по воде «блинчики», хрустеть чипсами.

Когда она принесла счет, он сказал:

— Надо нам отсюда сдернуть и поселиться где-нибудь в пляжном домике.

— Я не полагаю.

Она покачала головой, будто восприняла его предложение всерьез. Что поделаешь, английский юмор особой привычки требует.

На него навалилось довольно много дел — подбор вариантов для переезда, косметический ремонт, гидроизоляция, затем подвернулась продажа дома на побережье, — и примерно с месяц он не заглядывал в «Козырное место».

Съев пикшу с грибным соусом, Вернон развернул газету. В Линкольншире один из городов буквально заполонили иммигранты — теперь население наполовину состояло из поляков. По воскресеньям, говорилось далее, в костеле собирается больше прихожан, чем в англиканской церкви — так много стало выходцев из Восточной Европы. Но его это не касалось. У него, кстати, были знакомые поляки — каменщики, штукатуры, электрики, — и он к ним относился вполне терпимо. Не халтурят, дело свое знают, исполнительные, надежные. А британцам-шаромыжникам, подумал Вернон, давно пора дать пинка под зад.

В тот день вышедшее из-за туч солнце низко зависло над водной гладью, слепя ему глаза. Март близился к концу, и весна ощупью пробиралась даже в это береговое захолустье.

— Поплавать не надумали? — спросил он, когда она принесла счет.

— О нет. Плавать — нет.

— Я так понимаю, вы из Польши.

— Меня зовут Андреа, — ответила она.

— Мне-то все равно, из Польши или еще откуда.

— Мне тоже.

Закадрить девушку для него всегда было проблемой: вечно с языка слетало что-нибудь не то. А после развода стало еще хуже — впрочем, куда уж хуже? — потому что душа не лежала к таким делам. А к чему у него лежала душа? Об этом — потом. Сейчас о флирте. Он прекрасно знал, какое выражение появляется в женских глазах, если ляпнуть что-нибудь невпопад. Откуда только такие берутся, говорили эти глаза. Ну, флирт, в конце концов, — занятие обоюдное. А он, видно, стареть стал. Тридцать семь лет, отец двоих детей: Гэри (восьми лет) и Мелани (пяти лет). Именно так было бы написано в некрологе, если бы поутру волны выбросили его тело на берег.

— Я — риелтор, — сообщил он.

Эта подробность тоже не способствовала флирту.

— Что это значит?

— Дома продаю. Квартиры. Предлагаю жилье в аренду. Комнаты, квартиры, дома.

— Это интересно?

— Это заработок.

— Заработок надо всем.

Ему вдруг подумалось: нет, ты тоже не мастерица флиртовать. Может, на родном языке тебе легче, но на английском — просто беда, так что мы с тобой — два сапога пара. И еще он подумал: на вид крепкая. Может, мне такая и нужна — крепкая. Похоже, мы ровесники. Да какая, в сущности, разница. Не назначать же ей свидание.

Он назначил ей свидание. Куда пойти — выбор был невелик. Одна киношка, два-три паба, несколько кафе и ресторанчиков, причем в одном из них она работала. Что еще — зал для игры в бинго, где собирались в основном старики, чьи квартиры он будет выставлять на продажу после их смерти, да еще клуб, где тусовались какие-то заторможенные готы. Малолетки ездили по пятницам в Колчестер и закупали там дурь, чтобы хватило на выходные. Кто-то из них, как пить дать, и подпалил пляжные домики.

Поначалу он проникся к ней симпатией за то, чего в ней не было. В ней не было ни тени жеманства, болтливости, наглости. Ее не смущало, что он — агент по недвижимости, разведен, с двумя детьми. Другие женщины, быстро смекнув, что к чему, говорили «нет». У него вообще сложилось такое впечатление, что девушка скорее свяжется с женатым — хотя это паскудство, — чем с мужиком, оставшимся у разбитого корыта. Впрочем, оно и неудивительно. А эта не возражала. И не задавала лишних вопросов. Кстати сказать, и сама на вопросы не отвечала. Когда у них дошло до поцелуев, он решил выяснить ее национальность, да потом забыл.

Пригласил ее к себе, но она отказалась. Сказала, что придет в другой раз. Несколько дней у него был мандраж: все не получалось представить, как он после такого перерыва ляжет в постель с совершенно другой женщиной. Он укатил по приморскому шоссе за пятнадцать миль, туда, где его никто не знал, чтобы только купить презервативы. Не то чтобы стыдился или комплексовал — просто не хотел сплетен и домыслов.

— Это хорошая квартира.

— Ну, если риелтор не способен найти для себя приличную квартиру — грош ему цена.

Она принесла с собой дорожную сумку; переоделась в ванной и вышла в ночной рубашке. Они легли в постель и погасили свет. Ему показалось, что она как-то скованна. Да и за собой он заметил то же самое.

— Давай просто калачиком, — предложил он.

— Что это значит — «калачиком»?

Он показал.

— «Калачиком» — значит без секса?

— Да, калачиком — это просто полежать.

— Хорошо, калачиком.

Вскоре они расслабились, а там и уснули.

На следующий раз, после недолгой прелюдии, он с трудом вспомнил, как управляться со скользкой от смазки «резинкой». Понятно, что презерватив надо разворачивать с аккуратностью, но он стал натягивать его, как носок, лихорадочно дергая за край. В потемках ничего не получалось. Женщина молчала, не фыркала и не кашляла, и вскоре он повернулся к ней. Она подняла до пояса ночную рубашку, и он лег сверху. Мозги отчасти затянула похоть и близость, а отчасти — пустота, будто он не мог взять в толк, что вообще происходит.