Илья Стогoв - Таблоид

Илья СТОГoff

Таблоид: Учебник желтой журналистики

В порядке подхалимажа:

посвящается Александру Гаврилову,

который первым сказал,

что такая книга необходима.

«Готов заключить пари, что о грязной и отвратительной работе, именуемой словом журналистика, вы знаете не больше, чем о работе охотника на тигров или архивариуса. Я имею в виду о том, что на самом деле скрывается за этим словом.

Впрочем, это не проблема. В книге, которую вы держите в руках, рассказана вся правда об этом занятии. Я имею в виду ВСЯ ВООБЩЕ правда о том, чем люди, хвастливо именующие себя журналистами, зарабатывают на хлеб и пиво. Не удивляйтесь, если, прочитав книгу до конца, вы навсегда перестанете верить масс-медиа…»

Вступление

18 сентября 1999 года в окраинном петербургском клубе «Король Плющ» мне вручали диплом, удостоверяющий, что я — лучший журналист города.

Ежегодно в Петербурге раздают множество журналистских премий. Мне досталась наименее престижная из всех.

На сцене стоял накрашенный, набриолиненный, усыпанный блестками, как Дэйв Гэан из «Depeche Mode», ведущий шоу со странным именем Григорий Новослов.

С таким именем ему бы не копеечные дипломчики раздавать, а быть… ну, не знаю… древнегреческим философом.

В отчетном году никаких особенных успехов за собой я не помнил. В основном в том году я пил алкоголь, а в остальное время пытался вести себя так, чтобы меня не перестали пускать на порог приличных редакций.

Тем не менее лучшим журналистом признали именно меня. Удивляться я не стал.

Я выбрался на сцену, прищурился от ярких ламп. Сцена была маленькая. Полагалось сказать слова благодарности.

— В этот волнующий момент я хотел бы поблагодарить тех крепких мужчин… тех своих друзей… своих самых задушевных друзей, без которых этот миг никогда бы не наступил.

Я перевел дыхание и продолжал:

— Я хочу сказать слова благодарности Степану Разину, Петру Смирноffу и его наследникам, господам Бочкареву, Синебрюхову, Афанасию, фамилию которого я, к сожалению, не знаю… и еще многим их коллегам. Спасибо, друзья! Вместе победим!

Потом господ журналистов стали поить халявным алкоголем. Господам, не имеющим отношения к журналистике, тоже кое-что перепало. Громко орала музыка.

Потом ко мне протиснулась высокая, выше меня, темноволосая девица. Совсем молоденькая.

— Это же ты победил в конкурсе?

— Я.

— То есть ты самый супер-дуперский?

— Типа того.

— Угости меня.

— Тебе лень протянуть руку вон к тому подносу?

Потом девица спросила: желтый ли я журналист? Я сказал, что я синий журналист. Девица была похожа на Джульет Льюис. Только здоровенную, с седьмым размером бюста Джюльет Льюис.

Когда в «Плюще» все кончилось, мы поехали потанцевать в «Грибоедов». До угла Лиговского и Разъезжей ехали на такси, а там вылезли и почему-то пошли пешком.

У самого «грибоедовского» бомбоубежища Льюис стало плохо. Я никогда не видел, чтобы людям становилось плохо столь резко. Только что шла девица, что-то говорила… и р-раз!

Уткнувшись лбом в асфальт, моя спутница какое-то время рычала и извивалась. Происходило все очень долго.

Коллеги сказали, что ждут нас внутри. Я стоял посреди пустой улицы и ждал. Даже успел выкурить сигарету.

Потом Льюис начала потихоньку подниматься. Видели когда-нибудь, как раскладываются фигурки-трансформеры?

От ее помады цвета малины не осталось ни единой малиновой ягодки. В темноте блестел ее мокрый подбородок. Она громко дышала и вытирала с глаз слезы.

В таком виде внутрь «Грибоедова» нас все равно бы не пустили. Спутницу нужно было приводить в порядок. Я похлопал себя по карманам: чем бы ее вытереть?

Ни носового платка, ни единой салфетки в карманах не нашлось. Нашелся вчетверо сложенный бумажный диплом, свидетельствующий о том, что я, хозяин диплома, на сегодня не имею равных среди петербургских журналистов.

Оторвав от него половинку, я вытер девицын подбородок. Оставшимся куском диплома промокнул ей глаза. Жесткая бумага, но другой у меня все равно не было.

В тот вечер мы неплохо провели время.

Читая иногда в книгах (видя в телепередачах, встречая упоминания в газетах…) о людях, которые двадцать лет проработали на одном предприятии… с низов, с должности курьера или грузчика, дослужились до руководящих постов… я ощущаю себя полным моральным уродом.

Никогда и нигде я не работал дольше полугода.

А вы?

Закончив вечернюю школу, в которую меня определил райвоенкомат, и уяснив, что ни в один институт таких, как я, не берут, я не расстроился, а лег на диван, плюнул в потолок и понял, что отлично себя чувствую.

Мир вокруг был интересным. Я — тоже. Он не трогал меня, а я его. Так мы с миром и жили какое-то время.

Самой же интересной частью мира был… правильно, панк-рок. Что еще могло интересовать растатуированного и странно стриженного парня, которого не брали в институт, зато брали лежать на диване?

Я собрал коллекцию альбомов «Exploited». Потом за бешеные деньги купил плакат с лицом Джелло Бьяфры из группы «Dead Kennedies» и повесил над диваном. Потом прочитал всю англоязычную «Панк-рок-Энциклопедию».

Как еще проявить свою любовь к музыке я не знал. Мучаясь и не находя выхода для булькающей ниже кадыка энергии, в один из вечеров я просто сел и написал… не знаю, что именно написал… написал о том, как меня прет от панк-рока, от Джелло Бьяфры, Сида Вишеза и прочих парней, похожих на меня, как близнецы-братья.

Оказалось, что написанное мною является статьей. Еще оказалось, что начиная с этого момента я могу больше не переживать насчет того, откуда у людей берутся деньги.

Андрей Давлицаров, известный в городе аналитик и отзывчивый человек, как-то поделился со мной главным выводом, который он сделал после долгих лет журналистской практики:

— Для петербургских масс-медиа стоит писать из соображений благотворительности. Для Москвы — из-за того, что основные деньги зарабатываются именно там. А для заграницы — потому что зная, что ты пишешь для заграницы, москвичи дадут тебе еще больше денег.

В общей сложности журналистом я проработал больше одиннадцати лет. В основном — по изложенной Андреем схеме. И только Господь, Богатый милосердием, знает, сколько еще по ней проработаю.

Горд отметить: в отличие от большинства нынешних reporters я начинал работать в масс-медиа еще при коммунистах. Трудно представить, но я даже успел подвергнуться цензуре и куратор от ЦК ВЛКСМ еще успел лично запретить публикацию одного из моих первых материалов.

Это было время… такое время… сегодня его уже почти невозможно вспомнить.

Например в 1990-м у меня была гёрл-френд из Америки. Как-то она спросила, какой тираж издания, для которого я пишу? Я ответил честно. Не очень большой по советским меркам: шесть миллионов копий.

Подружка расхохоталась мне в лицо:

— Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! Шести миллионов копий нет даже у мирового «Playboy»!

За эти годы я успел поработать музыкальным, телевизионным, религиозным, ресторанным и спортивным обозревателем.

Я был главным редактором шести изданий. Включая такие, как журнал «Ружье» (специализированное издание, посвященное проблемам армии и оружия), газета «Коктейль» (порно-листок, состоящий из фотографий голых задниц, похабных анекдотов и сканвордов, которые я из экономии составлял сам) и глянцевый ежемесячник, издававшийся крупным городским казино и рассказывающий о правилах игры в азартные игры.

И знаете, что странно? Я до сих пор люблю свою профессию.

По большому счету журналистика… особенно желтая журналистика… занятие грязное. Как работа мусорщика на городской свалке. И так же, как о работе мусорщика, о работе журналиста публика почти ничего не знает.

То есть я имею в виду — о том, что такое НА САМОМ ДЕЛЕ работа журналиста.

Как глаз не способен увидеть себя самого, так журналюги сразу тупят свои острые перья, стоит им попробовать описать не происходящее вокруг, а СОБСТВЕННУЮ жизнь.

Оно и понятно. Не станешь же, вопреки всем на свете книжкам и киношкам, писать, что работа твоя скучна, плохо оплачивается и больше всего напоминает жизнь героев фильма «Служебный роман».

А я вот напишу. Да, скучна! Да, напоминает! Просто любят ее не за это.

Книга, которую вы держите в руках, это не роман «Журналист». Это учебник. Все без дураков: если хотите, можете разорвать эту книгу на шпаргалки и сдавать по ней экзамены на журфаке.

Но, с другой стороны, все же немного и роман.

Я хотел сказать, почему мне сейчас как и одиннадцать лет назад не лень копаться в мусоре большого города… объяснить, за что мне дали тот диплом… за что сочли лучшим журналистом Петербурга.

И почему единственное, на что сгодился диплом — это вытереть мокрый подбородок безымянной девицы, похожей на Джюльет Льюис, отрастившей себе седьмого размера сиськи.