Татьяна Соломатина - Узелки

ГЛАВА ПЕРВАЯ, НАПИСАННАЯ ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

«Гораздо легче продолжать хныкать, сетовать на судьбу, гадать о том, что могло бы быть, но не случилось. Да, я наизусть знаю все эти избитые бредни, типа «злой рок решил иначе, ничего не поделаешь», не говоря уж о том, что напрашивается в первую очередь: «Это всё мой отец виноват, это он исковеркал мою жизнь!» В общем-то, жизнь-драма — такой же способ существования, как и любой другой…», — прочитала я на странице 249-й очередного романа Марка Леви уже после того, как отправила рукопись в издательство.

«Какая наглость! — подумала я, возмущённо пнув типографское воплощение ни в чём не повинного француза. — Это же именно я только что написала о том, что это всё ваш отец/мать/муж/жена/погода/обстоятельства/карма/Иван Иванович Иванов/Татьяна Юрьевна Соломатина/подружка Светка и покойная бабушка и исковеркали. Ну и ещё, конечно, учительница музыки! Да как он посмел выудить из ноосферы мои мысли? Ох уж этот предательский мировой эфир! Ох уж эти его общедоступные стандарты и штандарты!..» Я беспокойно металась по комнате целую вечность — минуты две. И решила, что раз уж он так со мной, то и я ему не спущу, чтобы никаких кармических коллапсов. Пусть цитатой из Марка Леви начинается вместопредисловие Татьяны Соломатиной. Которая, надо признать, сама раньше не понимала, что вместопредисловие вещь очень нужная. Во-первых, чтобы сразу рассказать читателям, о чём не только хотел, а прямо-таки сказал автор. Во-вторых, чтобы облегчить участь пиар-отделов. Это такие отделы, которые призваны связать автора (в данном случае меня) с общественностью (то есть с вами, уважаемые читатели). Это же и ежу ясно, что ни автор с читателями связываться не хочет, ни — тем более — читатели с автором. Ну куда мы, связанные друг с другом? Вам, предположим, в Третьяковку через дорогу перейти или там в Пушкинский музей, а мне — наоборот — в пельменную у метро. Вам Васнецова с Рерихом подавай срочно, а мне — чекушку не во что разлить. А мы — связанные. Я точно не знаю, насколько прочно и как именно, хотя работала некоторое время копирайтером в рекламном агентстве из трёх букв. Честно-честно. И то, что работала, и то, что называлось оно тремя буквами. Не теми, конечно, сакральными, но форма, надо заметить, в данном случае сути не меняла. Мы там тоже связывали общественность (в виде потребителя) с продуктами (в виде йогурта, джипов и всего того, что скачет у вас по экранам телевизоров и атакует ваше изначально алчное потребительское начало через все места). И хотя деньги я там получала неплохие, но так и не разузнала толком, чем мы занимались. Вот чтобы пиар-отдел издательства и дальше не знал, чем заняться, кроме получения жалования, я, автор, и пишу это вместопредисловие для потребителей меня. Такой вот не вошедший в оговорённое авторским договором количество знаков бонус, говоря почти по-русски. BTL-акция, все ещё по-английски выражаясь.

Итак, моя дорогая целевая аудитория, вы — моя целевая аудитория. В том случае, если вы умеете читать. Вот вы — да-да, вы! — умеете? Значит, вы и есть потребитель производимого продукта — книги. Книга — это продукт, состоящий в основном из букв, сложенных в слова. Слов, собранных в словосочетания. Словосочетаний, спаянных в предложения. И предложений, сколоченных в более-менее осмысленный текст. Если вы до сих пор уже осилили пару-тройку более-менее осмысленных текстов — вы и есть мой потребитель. Портрет ваш таков: вы — мужчина. Или женщина. Чей-то ребёнок или папа. Или даже двоюродная бабушка племянника Марьиванны из Тамбова. Вас в детстве не любили, потому что любили всей семьёй вашего брата. Поэтому сестре подарили бриллиантовые серёжки на пятилетие, а вы ушли учиться в Москву пешком. С обозом девиц. В одну из которых вы влюбились, а она оказалась расчётливая неблагодарная тварь и бросила вас ради полного ничтожества с московской пропиской. Сейчас это ничтожество очень полное и живёт в Монако, зато вы занимаетесь своим любимым делом — завистью. Пусть оно и не очень хорошо оплачивается, зато вы счастливы, потому что ваше любимое дело позволило вам реализовать себя. Вы — личность. И у вас на душе не скребут вислоухие британцы после никчёмных бессмысленных тусовок, где красотки трясут сиськами, а толстосумы оперируют толстыми суммами. У вас в обычной кухне гадят обычные кошки на самый обычный линолеум. Благо он не ваш, а хозяйский. Конечно же если бы ваш бывший муж не был таким подонком, то это всё могло быть иначе. Это был бы не линолеум, а штучный паркет из марсианского саксаула и лежал бы он не в съёмной квартире, а во второй гостиной собственного дома в ближнем Подмосковье. Завтра бы вам надо было не в опостылевший офис через весь город, начиная с Балашихи, а в ближнюю Швейцарию. И любовью вы, если бы не эти все, занимались бы не в обеденный перерыв в обшарпанной холостяцкой квартире неблизкой знакомой с женатым мужиком, а в собственной спальне с собственным мужем всю вашу собственную ночь. Не говоря уже о том, что если бы ваши родители не были идиотами, то вам, таким умным, не пришлось бы сейчас разбираться с поставщиком вентиляционного оборудования. Вы бы сейчас если бы не эти все, давно в Лувре выставлялись, а не перед начальством оправдывались.

Но не всё так плохо, дорогой потребитель моего продукта, будь вы умеющий читать мужчина, женщина или ребёнок. У вас есть она, пусть и страшная, и толстая, и бездарная скандалистка, зато добрая. Пусть и бездельник, зато ещё тёплый. Пусть и несправедливая истеричка, но всё равно звонит каждый вечер, чтобы рассказать вам, маленькой девочке сорока лет, что вы живёте не так. Главное, что сами вы, мой драгоценный представитель целевой аудитории, ещё ого-го! Бицепс, как у кузнечика, глаза голубые из-за жопы не видать, груди, как уши спаниеля, на завтрак — Интернет с растворимым кофе, на ужин — пиво со сплетнями и нежный поцелуй телевизора перед сном. По средам — не ваш муж. По пятницам — чужая жена. По субботам и воскресеньям — на душе тухло, как на кухне общаги, где вьетнамцы селёдку жарят. На Новый год — Новый год. И новое счастье со старыми дырками. Проделанными в вашей судьбе этими всеми — женщинами, мужчинами, родителями, детьми, толстосумами в ореоле сисек и, тешу себя надеждой, немножко мной лично, Татьяной Соломатиной, — поставщиком сырья для создания готового к употреблению продукта — книги нашего издательства. Надеюсь, что после её прочтения вам станет совсем невмоготу.

Потому что эта книга — завязанные на память узелки. Сборник авторских наблюдений за человеческой природой. Записок злых, язвительных и жёстких. Злых, как скальпель хирурга, язвительных, как шоковая психотерапия, и жёстких, как струи душа Шарко. Если вы уверены на сто процентов, что абсолютно здоровы и единственное, что вам требуется, — это релаксирующий массаж, срочно бегите с этим всем обратно в магазин — вдруг деньги ещё можно вернуть. Потому что пилюля горька и может изменить ваш взгляд на отражение в зеркале. Именно взгляд, потому что отражение всегда куда как объективнее и беспристрастнее отражаемой сущности. И мы все — и читатели, и писатели, и производители, и потребители, и связующие нас коммуникаторы — чаще всего это знаем, но предпочитаем об этом не помнить. Или, глянув мельком, подумать: «Ерунда! Не выспался! Сейчас приму душ, побреюсь/накрашусь, надену кофточку/костюм, и глаз будет не оторвать. Завтра непременно запишусь в фитнес-клуб и, наконец, порву эту ненужную нелепую связь с женатым любовником/надоедливой любовницей. И позвоню родителям. Тем не менее, если мама начнёт кричать, вежливо скажу ей: «Я тебя люблю, но далее в таком тоне разговаривать не буду». И спокойно положу трубку. Двадцатилетнему сынишке скажу, что если он ещё два месяца собирается лежать на диване, уткнувшись в монитор, то завтрак, обед и ужин будет оплачивать сам. Или не будет завтракать, обедать и ужинать. Завтра же!» И лишь закрыв глаза в одиночестве редкого покоя, можем признаться самим себе в правде, тихо-тихо мысленно прошелестев: «Да нет, не во сне дело, а в количестве съеденных пельменей. Не дети — непослушные, а я — диктатор. Не я истеричка и не моя мать. А мы обе. Но в любом случае именно я всё делаю не так. Я растрачиваю себя не на тех и не на то. Я действительно не такая хорошая жена/мать (не такой хороший муж/отец). Я не так стройна/строен, умна/умён, добра/добр, какой/каким себя вижу. И не мир, на самом деле, несправедлив ко мне. Это я, признаться честно, ленива/ленив, неработоспособна/неработоспособен, и мне легче индульгировать, обвиняя в моих бедах обстоятельства, родителей, начальника и других, более успешных, чем измениться самой/самому. Мне проще делать ставки на скрипку/коньки/кисть/бальные туфли ребёнка, чем, наконец, что-то изменить в собственной отдельной жизни. Для начала взять, да и действительно сделать утреннюю зарядку впервые за десять лет. Не виня обстоятельства. Потому что нет никаких обстоятельств, кроме созданных мной. И, если честно, не такая уж сволочь Светка из соседнего подъезда, и мой начальник, Семён Петрович, вовсе не беспринципный негодяй и бездельник. Это как раз я бездельник. Семён Петрович добился крупного контракта, а я вовремя не подготовил элементарную техническую документацию, потому что то пасьянс раскладывал, то в аське болтал, то курить пятый раз ходил. Да и отчего бы вдруг мне есть дело до них, до Светки, до Семёна Петровича, до незнакомого мне асечного gornogo kozla, чужих денег и чужой славы? Ах вот почему они тревожат мои дневные помыслы и сон ночной — мне гораздо проще сказать себе (и миру): «Светка — беспринципная дрянь, а Семён Петрович — карьерист и рвач, a gornyi kozel — никто, которому я могу безнаказанно настучать гадостей на клавиатуре», чем признаться в первую очередь себе в том, что я далеко не святая/не святой. Я, а не эти все. Боже?! Неужели это правда — мол, каждому по делам его?! Неправда-неправда! Я всё делаю так! Отчего же моя сестра занимается тем, чем хочет заниматься, а Ленка — счастлива в браке, а у Лёньки — новая машина? Может быть, начать с себя?..» Но тут, как правило, раздаётся спасительный звонок телефона или в дверь (в крайнем случае, всегда можно ткнуть пальцем в пульт, оживив никчёмный гомон телевизионных и кинематографических иллюзий, или провалиться в мировую паутину) и всё встаёт на свои привычные места. А именно: конкретно я — хороша/хорош, эти все и мир — плохи. И никак иначе. Будь это всё иначе, это всё было бы иначе, да простит меня ноосфера за тавтологию.